Начало \ Письма \ Письма к Н. П. Бегичевой

Сокращения

 

Обновление: 25.02.2024


Письма к Н. П. Бегичевой

об адресате

Источник текста: Письма II.

? 126. 13 июля 1906
? 127. 26 июля 1906
? 130. 15 октября 1906
? 133.
29 октября 1906
? 135. 19 ноября 1906
? 138. 28  декабря 1906
? 140. 9 января 1907
? 144. 20 января 1907
? 145. 13 февраля 1907
? 146. 21 февраля 1907
? 151. 7 июля 1907
? 152. 22 июля 1907
? 155. 1 сентября 1907
? 155. 1 сентября 1907
? 155. 10 сентября 1907
? 159. 17 сентября 1907
? 163. 24 декабря 1907
? 164. 4 января 1908
? 165. 8 января 1908
? 172. 22  июля 1908
? 181. 31 декабря <1908>
? 210. 26 октября 1909
? 211. <Без даты, 1909>

13 июля 1906

26

13/VII 1906
Ц.С.

Дорогая Нина Петровна,

Не знаю, чтó Вам и отвечать1. Разумеется, детишек мы пристроим. Пусть Ника2 держит свой экзамен, и, главное, выдер-

27

живает его - если Вы не хотите оставить его на второй год, чтó было бы, может быть, практично, в виду перехода в новую учебную обстановку. Тяжелее вопрос с Олечкой3. Напрасно я искал в Вашем письме некоторых важных деталей, особенно - отметки в поведении. Что там написано - хорошего, отличного? или еще какое-нибудь слово. Напишите мне об ее отметках вообще, тогда я поговорю с Покровской гимназией4. Это ведь наша единственная soi-disant5 казенная, т<о> е<сть> дешевая гимназия. Но знаете, дорогая, серьезно: ведь я не верю, что Вы приедете, - раз дело пошло уже на затяжку, а отговорщики тем временем не дремлют. Вы пишете - Нику в реальное училище, да еще в такое, чтобы близко от Галерной. Это трудно устроить, т<ак> к<ак> у нас три реальных училища казенных6, и все от Галерной не близко. Но ведь он может перейти и в гимназию, на этот год курсы еще не различаются. В гимназии я уже удочку забросил...7 Но, повторяю, не приедете Вы, Нина...

А какие ночи в саду у Эбермана8. Сейчас я кружил по аллеям, кружил, кружил - пишу Вам, а волосы мокрые. Странная ночь, чудная. Светло, а не знаешь, откуда свет... Тихая, нежная ночь - небо все в тучах с меховой оторочкой - знаете, такой вылезший мех, желтый - а между тем и небо светит... На поворотах сплелись ветки и по листам шумит дождик, шумит, чтобы томить, такой же не жаркий и не холодный, как это сердце, теплый, темный, знакомый только листам да иглам, да тому еще, кто под ним томится, и у кого волосы мокрые, и кто смотрит на просветы неба мимо меховой оторочки светящихся облаков... Ну что Вам сказать? Трагедия движется - половина есть9.

Ваш И. А<нненский>

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 1-2 об.).

Бегичева (урожденная Лесли) Нина (Анна) Петровна (1869-1942) - одна из духовных конфиденток Анненского в последние годы его жизни, дальняя родственница его жены, родная сестра О. П. Хмара-Баршевской.
В поле зрения анненсковедов письма Анненского к Бегичевой, очевидно с подачи В. Анненского-Кривича, попали достаточно рано, о чем уже в 20-е гг. XX в. она сама сообщала в недатированном письме к журналисту, прозаику, театроведу, режиссеру, педагогу, автору

28

газетной статьи, посвященной жизни и наследию Анненского (см.: Сахновский Вас. Литературные заметки. Пропущенная годовщина // Голос Москвы. 1914. ? 300. 31 дек. С. 2), и одновременно соседу и давнему знакомцу по ст. Дорогобуж, другу всех трех сестер Лесли В. Г. Сахновскому: "Вася, знаете ли Вы, что в Москве есть кружок изучающих творчество И. Ф. Анненского, интересующихся его личностью и собирающихся издать воспоминания о нем. Они просили прислать письма его. Оля осенью ездила в Питер, видела там сына покойного<,> и он это говорил и просил меня об этом. Разузнайте<,> пожалуйста<,> и напишите мне<,> кто стоит во главе этого кружка, охарактеризуйте и напишите адрес. Я сначала несколько колебалась<,> исполнить ли эту просьбу, ведь письма <-> это ведь нечто интимное, имеем ли мы право так поступать, ведь чтение чужих писем - преступно, может быть<,> относительно выдающихся личностей - надо применять другие мерки? Что Вы на это скажете? Ведь напечатана же переписка Толстого, Чехова и др.? Письма Инн<окентия> Фед<оровича> <-> это такая красота, что<,> пожалуй<,> несправедливо не поделиться с друзьями?" (Музей МХАТ. Фонд В. Г. Сахновского. ? 8432. Л. 2 об.-3).

Документально не удалось установить, освободилась ли Бегичева от своих сомнений и согласилась ли она предоставить письма Анненского (хотя бы в виде копий) в руки его московских почитателей (см.: Тименчик Р. Д. Поэзия И. Анненского в читательской среде 1910-х гг. DJVU // Ученые записки Тартуского гос. университета. Тарту, 1985. Вып. 680: А. Блок и его окружение: Блоковский сборник VI. С. 101-117; Тименчик Роман. Культ Иннокентия Анненского на рубеже 1920-х годов // Культура русского модернизма = Readings in Russian Modernism: Статьи, эссе и публикации: В приношение Владимиру Федоровичу Маркову / Под ред. Рональда Вроона, Джона Мальмстада. М.: Наука; Издат. фирма "Восточная литература", 1993. С. 338-349. (UCLA Slavic Studies; New Series; Vol. 1)*), но из письма дочери Н. П. Бегичевой к В. Г. Сахновскому от 21 августа 1943 г. следует, что впоследствии она все же дала согласие на их публикацию в планировавшемся выпуске "Летописей Литературного музея", посвященном Анненскому: "Узнайте у В. Бонч-Бруевича<,> будет ли сейчас издаваться Иннокентий Анненский. В 1941 г. он собирался это делать<,> и я летом должна была передать ему письма к маме, но немец все это нарушил. Если да, то пусть он мне напишет. Мой адрес: Ленинградская обл.<,> Тихвинский р-н<,> п/о Липная Горка. Бегичевой Ольге Степановне" (Музей МХАТ. Фонд В. Г. Сахновского. ? 8436. Л. 2 об.).

* Статья переработана и вошла в состав: Тименчик Р. Д. К истории культа Анненского // Роман Тименчик. Подземные классики: Иннокентий Анненский. Николай Гумилев. С. 77-254.

В рукописный отдел Государственного литературного музея подлинники публикуемых писем были переданы в 1948 г. "дочерью Нины Петровны Бегичевой Ольгой Степановной. Отдавая письма

29

своей матери в литературный музей<,> она выполнила ее предсмертную просьбу" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 11). Письма Анненского были снабжены комментарием дарителя, включавшим в себя "Биографическую заметку о Ин. Фед. Анненском и Н. П. Бегичевой", которая впервые печатается здесь в полном объеме по тексту автографа (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 1-8), и собственно комментарии, которые по необходимости будут цитироваться в примечаниях к соответствующим письмам.

<см. текст на странице>

32

Некоторые дополнительные штрихи к портрету Н. П. Бегичевой дает архивная справка, любезно выполненная по моей просьбе работниками ГАСО (считаю своим долгом выразить самую искреннюю благодарность директору архива Н. Г. Емельяновой и заведующей столом справок Г. В. Гончаровой за оказанную помощь). Из справки следует, что в 1901-1903 гг. Н. П. Бегичева была членом совета Смоленского отделения попечительства императрицы Марии Александровны о слепых, а в 1904-1906 гг. - членом совета Дорогобужского благотворительного общества. В документах Смоленского губернского статистического комитета за 1909 год в списке земле-

33

владельцев Сафоновской волости Дорогобужского уезда, владеющих землею от 50 и более десятин, значится дворянка Анна <так. Ср. запись о родителях в копии "Выписки из метрической книги Московской, Пречистенского сорока, Саввинской, что на Саввинской улице, церкви, за тысяча восемьсот девяносто пятый год" о рождении и крещении Н. С. Бегичева: "6-го флотского экипажа мичман Степан Никитин Бегичев и жена его законная Анна Петрова" (ЦГИА СПб. Ф. 361. Оп. 1. ? 232. Л. 2). - А. Ч.> Петровна Бегичева (ГАСО. Ф. 5. Оп. 1. ? 15. Л. 260 об.-261). Согласно этому документу, именно ей принадлежало имение при селе Дворянском, насчитывающее 250 десятин земли. В 1904 г. в этом "сельце" из 5 дворов проживало 17 жителей мужского пола и 16 жителей женского пола (Список населенных мест Смоленской губернии: С приложением карты Смоленской губернии / Издание Смоленского Губернского Статистического Комитета. Смоленск: Тип. П. А. Силина, 1904. С. 175). На территории имения находились станция Дорогобуж Московско-Брестской железной дороги и почтовое отделение. В имении велись хлебопашество и мелочная торговля в трех лавках. Содержится в упомянутой справке со ссылкой на архивные дела и краткая информация о судьбе Бегичевых в 20-е годы, о которой по вполне понятным причинам дочь в своем комментарии к письмам И. Ф. Анненского умолчала: "В документах Смолгубисполкома за 1925 год имеются сведения о выселении и лишении избирательных прав Бегичевых. Постановлением президиума Смолгубисполкома ? 64 от 10 июля 1925 года Бегичева Ольга (отчество не указано) выселена как бывшая помещица и крупный землевладелец с лишением права на землю и проживание в принадлежащем ей до Октябрьской революции имении Дворянское Сафоновской волости Дорогобужского уезда. В списке от 10 октября 1925 года лиц, лишенных избирательных прав по Сафоновской волости Дорогобужского уезда, значится помещица Бегичева Нина, 50 лет, мать Бегичевой Ольги, живущая на ее иждивении". В настоящее время, кстати, территория бывшего имения Лесли / Бегичевых находится в городской черте районного центра Смоленской области г. Сафоново (см.: Прохоров В. А., Пучков В. М., Шорин Ю. Н. Очерк истории Сафоновского края. Смоленск: [Изд-во "Смоленская городская тип."], 2004. С. 63).

Письма Н. П. Бегичевой к А. П. Остроумовой-Лебедевой (РО РНБ. Ф. 1015. ? 474), с которой Бегичеву свела судьба в 1930 г., имеют вполне самостоятельную биографическую ценность и ярко характеризуют душевный облик их автора. В письме, датированном 27 июля 1930 г. и адресованном в Нальчик, она, проживая в Ленинграде в квартире Остроумовой-Лебедевой по адресу: Нижегородская, 10-г, кв. 4 и вспоминая свою жизнь на Васильевском острове,

34

констатировала: "У нас тоже на редкость хорошее лето<,> и я удивляюсь, что меня город нисколько не тяготит; ведь я в первый раз за свою уже долгую жизнь провожу лето не в деревне. Я думаю, что это от того, что здесь особые условия благодаря саду напротив, с другой стороны огорода, что нет этих квадратных дворов колодцами, а много воздуха и света" (Л. 6об.). Вскоре, 3 августа, она с благодарностью, взволнованно писала художнице, давшей ей работу и приют, скупо свидетельствуя о непростых обстоятельствах своей жизни в конце 1920-х гг. (Л. 9 об.):

Вы меня бесконечно трогаете Вашим сердечным отношением, моя дорогая Анна Петровна! Дело<,> конечно<,> не в деньгах, а в той тонкой чуткости, которую Вы проявляете. Спасибо Вам большое! Но я и так себя чувствую у Вас очень, очень хорошо среди комфорта и красоты, кот<орые> меня окружают и которых я была лишена в течении ряда лет. Мне просто так приятно сесть в мягкое кресло, уставиться глазами на картины и отдыхать душою. Хотя Вы и не испытали, слава Богу, всего того, что я, но все, благодаря Вашей тонкой душе, Вы можете меня понять. Пожалуйста<,> будьте там покойны и ясно сознайте, что благодаря судьбе, кот<орая> нас с Вами столкнула, Вы со своей стороны дали мне ряд очень, очень хороших ощущений. Ведь в наш огрубелый материальный век редко встретишь теперь такую хорошую натуру<,> как Ваша<,> и поймите, моя хорошая, что не Ваши деньги мне ценны и дороги, а нечто более глубокое. Я даже нисколько не стыжусь Вам сознаться, что в то время<,> как я Вам пишу вот эти строки<,> я не знаю, не умею объяснить почему, но я плачу, а что вызывает мои слезы<,> опять-таки не знаю, но чувствую, что это не тяжелые слезы, а какие-то хорошие. Я хочу только отдаться порыву и хочу, чтобы Вы почувствовали ту теплую волну, кот<орая> между нами пробежала.

5 августа Остроумова-Лебедева писала из Нальчика своей близкой подруге К. П. Труневой, которая в это время была фактически ее домоправительницей и постоянно проживала на ее квартире в Ленинграде вместе с Бегичевой: "Дуся<,> как ты думаешь? Не предложить ли Нине Петровне остаться у нас на даче заведовать всем хозяйством <...> Как ты думаешь? Не говори пока ничего Нине Петровне, а напиши мне свое мнение..." (РО РНБ. Ф. 1015. ? 281. Л. 31). Мнение Труневой, сформулированное в ответном письме от 14 августа, не было однозначно благожелательным: "Человек она чудесный, бодрый, покладистый, добросовестный, в совместной жизни чрезвычайно приятный, но работает до крайности неорганизованно и потому очень трудно при ней соблюдать чистоту и порядок. Но это ты и сама знаешь" (РО РНБ. Ф. 1015. ? 940. Л. 21 об.). Вероятно, вскоре после возвращения семьи Лебедевых в Ленинград

35

H. П. Бегичева отправилась вместе с дочерью к ее новому месту работы и прекратила активное общение с Остроумовой-Лебедевой. Лишь на известие о смерти ее мужа, академика С. В. Лебедева, она откликнулась в мае 1934 г. письмом, содержащим следующие строки: "Не думайте<,> что из-за того, что эти два года я у Вас не была, что я Вас разлюбила, нет, душевное тепло было у меня все время<,> и каждый раз<,> когда видела Шуру, интересовалась Вашей жизнью и была, так сказать, в курсе ее" (Л. 13 об.).

На сохранившемся в архивном деле конверте рукой Бегичевой написан ее почтовый адрес: "Ленинградская обл.<,> Вознесенский р-н<;> Вознесенье<,> п/о "Пристань Вознесенская", Советская ул.<,> д. ? 9<,> Н. П. Бегичева" (Л. 15). Очевидно, жизнь в Вознесенье у Бегичевых сложилась довольно благополучно: по крайней мере О. П. Бегичева уже после смерти матери, рассказывая об обстоятельствах ее кончины под Вологдой В. Г. Сахновскому, в письме от 15 декабря 1942 г. сообщала: "В прошлом году 24/IX мы с последним пароходом покидали наше чудесное Вознесенье. Уж очень хорошо там жили. Пожалуй<,> равнялось со ст. Дорогобуж в далекие годы. Была какая-то ясность жизни, была музыка, была большая библиотека у меня дома<,> и очень много людей<,> полюбивших нас" (Музей MXAT. Фонд В. Г. Сахновского. ? 8435. Л. 1-1 об.).

В архиве Анненского сохранились отклики Н. П. Бегичевой на известие о его смерти: телеграмма, отправленная со станции Дорогобуж 1 декабря 1909 г. "Анненской" (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 455. Л. 44):

Страшно поражена<.> Грущу о невозвратной потере чудного друга<,> человека<.> Никак не могу успеть приехать <к> похоронам<.> Умоляю Наташу написать подробности смерти<.> Плачу вместе с вами<,> дорогие<.>

Нина

и ее письмо с соболезнованиями (Там же. ? 454. Л. 3-4):

1-ого Дек. 1909 г.

Дина, дорогая!

Перед глазами у меня лежит Ваша роковая телеграмма... Господи, Боже мой, какой ужас! Какой неожиданный удар! Как мне больно не попасть на последний вынос тела, мне тяжело не быть в числе его родных, его друзей, его почитателей, так как все это я соединяю в моем глубоком чувстве к дорогому усопшему. Мир праху твоему<,> дорогой, бесценный друг!

Никогда не видеть, не слышать его, никогда не петь ему любимых вещей, не окружать его маленькими вниманиями... Передо мной стоит это ужасное, чудовищное слово "Никогда"!

36

Дина, бедная моя, эти дни Вы много пролили слез, я знаю, что Вам безумно тяжело, слов утешения найти невозможно, да и что скажешь, когда все стало так безотрадно, но знайте<,> дорогая, что я проливаю вместе с Вами за 1000 верст горячие, тяжелые слезы. Когда Вам<;> может быть<,> захочется облегчить свое горе, поделиться с кем-нибудь, вспомните обо мне и напишите мне о последних минутах дорогого Иннокентия Феодоровича!

Боже мой, Боже мой<,> его больше нет! Какое горе!

Целую Вас крепко<,> дорогая<,> поцелуйте от меня Валентина и Наташу.
Остаюсь любящая Вас

Нина Бегичева

Мужем Н. П. Бегичевой был Бегичев Степан Никитьевич, дворянин, общественный и земский деятель, отставной мичман, а с 1905 г. - лейтенант в отставке, в 1898-1902 гг. член Смоленской губернской земской управы, в 1902-1905 гг. председатель Дорогобужской уездной земской управы, человек либеральных взглядов, сочувствовавший революционному движению, по нарративным сведениям, однокашник по Морскому училищу Морского ведомства и близкий друг руководителя восстания 1905 г. в Севастополе П. П. Шмидта. В "Справочных и Памятных книжках Смоленской губернии" имя С. Н. Бегичева упоминается по 1906 г. включительно.

<...>

37

Большого числа откликов на выступления Бегичевой в печати 1900-х гг. разыскать не удалось. В качестве примера могу привести лишь фрагмент отчета о состоявшемся в зале Царскосельской ратуши 19 ноября 1907 г. шестом семейно-музыкальном "Понедельнике":

"Как и всегда на этих вечерах исполнителями являлись не исключительно местные любители. Из приглашенных сил выступили г-жа Склярова (арт. Русск. Оп.), г-жа Бегичева и др. Певшая в первом и третьем отделениях г-жа Бегичева имела большой и заслуженный успех. Это вполне законченная певица, и аудитория зала ратуши, видимо, быстро поддалась обаянию ее красивого голоса. У г-жи Бегичевой чистое драматическое сопрано, но, благодаря серьезной школе, которую она, по-видимому, прошла, в исполненной ею меццо-сопрановой партии Далилы Сен-Санса она свободно развернула свой прекрасно разработанный средний регистр. Нельзя не отметить и тонкую художественную фразировку спетых г-жою Бегичевой романсов" (Алеко. Театр и музыка // Царскосельское дело. 1907. ? 37. 23 ноября. С. 4).

Позднее мемуарное свидетельство о ее выступлении осенью 1905 г. в зале Тенишевского училища на благотворительном концерте в пользу нуждающихся слушательниц Высших женских курсов также дает представление о том, как воспринималось ее вокальное и артистическое мастерство:

"Концерт удался на славу. Поющих дам-любительниц, только и мечтавших выступить в настоящем концерте, нашлось много. Из привлеченных к участию поэтов и писателей пришли все. Зал был переполнен. В первых трех рядах по "почетным" билетам сидели тетушки, гувернантки и прислуга "почетных" гостей - но не все ли равно? Остальные ряды, билеты на которые были много дешевле, заполнила шумная толпа бестужевок и студентов. <...>
Все выступавшие имели успех, их вызывали на бис. Дмитрию Цензору была устроена овация, публика без конца заставляла его читать свои стихи. Вслед за ним вышла на эстраду немолодая и некрасивая женщина низкого роста, необычайно тучная. Темные с проседью волосы были гладко зачесаны назад <Н. П. Бегичева. - Прим. Е. Н. Кареевой-Верейской>. Она сделала знак аккомпаниатору, он взял несколько аккордов, и в зал вдруг полились звуки такого глубокого, такого сильного контральто, что вся публика замерла.
- Подруги милые, подруги милые... - пела женщина арию Полины из "Пиковой дамы".
Я опустилась на ступеньку лесенки амфитеатра и тоже замерла, не спуская глаз с певицы. Она уже не казалась мне некрасивой, я не

38

замечала ее тучной фигуры, а лицо, озаренное изнутри каким-то ярким светом, было почти прекрасно. И заключительные слова арии: "Могила... могила..." - прозвучали так бесконечно трагично, что у меня на глаза навернулись слезы.
Несколько мгновений длилась полнейшая тишина. Потом весь зал словно сошел с ума. Все вскочили с мест - аплодисментов не было слышно за взволнованными и восторженными криками. Певица спокойно раскланивалась, улыбаясь доброй и чуть грустной улыбкой. И мы все чувствовали, что она любит нас и что петь для нас доставляет ей радость. И она пела и пела без конца.
После нее по программе должны были выступить два-три любителя. Но всем было ясно, что надо уйти с концерта, не испортив себе впечатления, а умные "номера" сняли себя с программы" (Кареева-Верейская Е.Н. Странички дневника // Санкт-Петербургские высшие женские (Бестужевские) курсы: 1878
-1918: Сборник статей / Под общ. ред. проф. С.Н. Валка и др. 2-е изд., испр. и доп. [Л.:] Изд-во Ленинградского ун-та, 1973. С. 261).

1 Ни одного письма Бегичевой, адресованного Анненскому, в его архиве не сохранилось.

2 Речь идет о сыне Н. П. Бегичевой, Никите Степановиче Бегичеве (1895-1968), который проявил себя впоследствии как продолжатель семейных певческих традиций и, проживая после 1921 г. в Выборге, стал одной из "знаменитостей русской Финляндии" (см.: Хямяляйнен Эдвард. Из жизни русских в Финляндии // Финляндские тетради / Институт России и Восточной Европы. Helsinki. 2003. Вып. 1. С. 3), будучи не только мастером вокального искусства, оперным и церковным певцом, но и драматическим актером и режиссером драматических постановок.
В своем интервью, опубликованном в выборгском "Журнале Содружества" (1936. ? 10 (46). Октябрь. С. 30) в рамках заметки "К юбилейному концерту Н. С. Бегичева", он сообщал о себе следующие сведения:

"В январе 1911 года - сказал артист, - я держал экзамен в Петербургскую Императорскую Консерваторию. Так как я экзаменовался в середине учебного года, то вакансий было всего 5, а желающих 113. Благополучно пропев перед синклитом маститых профессоров во главе с покойным инспектором консерватории С.И. Габель, я был принят в число учеников консерватории по классу Митрофана Михайловича Чупринникова. Осенью того же года я с позволения моего учителя выступал первый раз в здании моей родной 4-й Ларинской гимназии. С этого времени я очень много выступал на различных благотворительных вечерах и концертах. В 1912 г. в юбилейных торжествах консерватории я пел в хоре и маленькую роль Лешего в опере Римского-Корсакова "Снегурочка". С 1914 по

39

1917 года я был в рядах армии, а в 1918 году летом я, после конкурса певцов, попал в хор нового оперного театра "Лирической оперы" в здании Михайловского театра, где через два месяца начал петь и маленькие роли; например: Фиорелло из оперы "Севильский Цирюльник". В 1919 году я получил закрытый дебют и пел Онегина, после чего заключил контракт с конторой Государственных Театров на первые роли, но призыв в ряды красной армии положил конец моим давнишним мечтам - быть артистом одной из лучших сцен Европы. Мобилизованный, как бывший офицер, я попал в Кронштадт, откуда после восстания, во главе моего полка, где я был адъютантом, попал в Финляндию и после лагеря в Выборг, где и работаю все время. Дата этого года дважды для меня знаменательна. Во-первых, 25 лет со дня моего первого выступления, а во-вторых - 15 лет моей музыкально-театральной работы в Выборге. 16-го октября 1921-го я в первый раз выступал на концерте Русского Общества в здании Выборгского Русского Лицея, с которым я за эти 15 лет породнился, который мне стал близок, благодаря моей ежегодной работе над детскими спектаклями. Посему и свои 25-15-летние "именины" я справляю концертом в здании родной мне русской школы в Выборге и в программу концерта я влагаю в память моей души aima mater Петербургской Консерватории исключительно наших отечественных композиторов - Чайковского, Римского-Корсакова, Рахманинова, Рубинштейна и др." (считаю долгом выразить искреннюю признательность за предоставление текста публикуемого интервью Бегичева Эдварду Хямялайнену).

Следует заметить, впрочем, что Бегичеву было свойственно до некоторой степени "художественное" отношение к своей биографии, и некоторые из перечисленных фактов опровергаются документами из отложившихся в фондах С.-Петербургского университета и С.-Петербургской консерватории дел Н. С. Бегичева. Так, например, в прошении, поданном Бегичевым на имя директора (ЦГИА СПб. Ф. 361. Оп. 1. ? 232. Л. 1), констатировалось:

Желая начать свое музыкальное образование<,> покорнейше прошу Ваше превосходительство зачислить меня в число вольнослушателей Императорской петроградской Консерватории по классу пения на весеннее полугодие 1915-16 учебного года с правом осенью 1916 года вступить в число слушателей. <...>

декабря
5 дня
1915 года

Студент Петроградского Университета
Юридического Факультета
потомственный дворянин
Н. Бегичев

Из "Послужного списка Прапорщика армейской пехоты Бегичева", отложившегося в его университетском деле (ЦГИА СПб. Ф. 14.

40

Оп. 3. ? 66071. Л. 6-9 об.), явствует, что он был "призван по мобилизации Петроградским Уездным Воинским начальником и командирован в 1-ю Петергофскую школу прапорщиков для прохождения курса" 5 марта 1916 г., а уже 20 июля того же года был произведен в прапорщики. Службу он проходил в запасном батальоне Лейб-Гвардии Финляндского полка. Последняя по времени запись в послужном списке Бегичева (о его производстве в подпоручики со старшинством) датирована 3 октября 1917 г. На обороте последнего листа этого документа находим свидетельство о его венчании с дочерью оперного певца и режиссера Иосифа Иосифовича Палечека (1842-1915), представляющее собой мастичный штамп с вписанными рукописными вставками (выделены ниже курсивом), заверенный церковной печатью и подписями протоиерея Николая Рышкова и диакона Павла Федосеева: "Тысяча девятьсот 1918 года месяца Июля 27 дня, в церкви Свв. Праведных Захарии и Елизаветы, что при Елизаветинской богадельне Елисеевых на Вас. Ост. 3 л. 28 в Петрогр. повенчан первым браком означенный в документе Никита Степанович Бегичев с Софией Иосифовной Палечек".

25 сентября 1918 г. Бегичев обратился к ректору университета с прошением восстановить его "в правах и зачислить в списки студентов" (Л. 1) и был восстановлен в списках студентов с осеннего семестра 1918 г. Постановлением Правления Петроградского университета от 27 сентября 1918 г.

См. о нем также: Baschmakoff Natalia, Leinonen Maija. Russian life in Finland: 1917-1939: A local and oral history. Helsinki: Institut for Russian and East European studies, 2001. P. 436. (Studia slavica finlandensia T. 18); "А пришлось в разлуке жить года...": Российское зарубежье в Финляндии между двумя войнами. Материалы к биобиблиографии 1987-2002 гг. / С.-Петербургский информационно-культурный центр "Русская эмиграция"; Сост. Н. В. Бекжанова, Н. А. Волкова, О. Х. Маханов, Н. А. Сидоренко. СПб.: Сударыня, 2003. С. 44 (в этом издании в качестве года его рождения указан 1892 год); Хроника культурной и общественной жизни русской диаспоры в Финляндии: 1930-е гг. / Сост. Эдвард Хямяляйнен // Финляндские тетради / Институт России и Восточной Европы. Helsinki. 2004. Вып. 3. С. 12, 13, 15, 18, 21, 22, 23, 26; Русский Культурно-Демократический Союз в лицах и судьбах: 1945-2005 / Отв. ред. В. Суси. [2-е изд., перераб.] Helsinki: Валерий Суси, 2005. С. 9, 13.

3 Речь идет об Ольге Степановне Бегичевой, дочери Нины Петровны и авторе приведенной выше сопроводительной заметки к письмам Анненского, датированной 3/IV 1948 г.; в ней она указала и свой тогдашний (ср. с суждением матери: "Оля <...> бродяга по натуре" (Музей МХАТ. Фонд В. Г. Сахновского. ? 8431. Л. 4))

41

почтовый адрес: "Эстония, г. Вильянди, п/о Раудна, Ус. "Выса"<,> Лугаер A. (Luhaär)<,> Бегичевой Ольге Степановне".
О том, что и она обладала хорошими вокальными данными, свидетельствовала К. П. Трунева в письме Остроумовой-Лебедевой от 3 августа 1930 г.: "Она <Нина Петровна Бегичева.
- А. Ч.> сейчас очень счастлива присутствием своей дочери, котор<ая> весь день проводит здесь, помогает матери немного по хозяйству, читает ей и ходит с ней по вечерам в гости. У дочки прекрасный голос - меццо-сопрано низкий<,> и они обе много играют и поют" (РО РНБ. Ф. 1015. ? 940. Л. 18об.).

4 С.-Петербургская Покровская женская гимназия располагалась на Васильевском острове по адресу: Большой проспект, д. 77. На протяжении нескольких лет (1895-1901 гг.) Анненский был председателем педагогического совета этого учебного заведения (см.: Краткий отчет об Императорской Николаевской Царскосельской гимназии за последние XV лет ее существования (1896-1911): (Дополнение к краткому историческому очерку этой гимназии за первые XXV лет (1870-1895)). СПб.: Тип. В. Д. Смирнова, 1912. С. 22).
В архиве Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 427) сохранились автографы недатированных текстов телеграмм, адресованных начальнице гимназии Надежде Александровне Довбышевой по указанному выше адресу:

Четверг вечером быть не могу<,> благоволите сказать об этом членам комиссии по латинскому языку<.>
Анненский

От И. Анненского: Царское Село. Николаевская гимназия (Л. 1).

Будьте любезны уведомить членов комиссии по латинскому языку<,> что <в> четверг вечером заседание не состоится<.> Прошу выставить годичные отметки для учениц седьмого класса (Л. 2).

См. также прим. 15 к тексту 43. <письму Анненского С. Н. Сыромятникову от 7 февраля 1896 г.>

5 Так сказать (фр.).

6 В 1906 г. в С.-Петербурге было всего три реальных училища ведомства Министерства народного просвещения с соответствующей нумерацией: ? 1,2, 3.
В архиве Анненского (см.: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1 ? 415. 11 л.) сохранились черновые материалы к адресованному министру народного просвещения служебному докладу Анненского "Об открытии средних школ в С.-Петербургском учебном округе", в котором автор предлагал увеличить в первую очередь число таких средних учебных заведений.

7 Речь, очевидно, идет о Ларинской гимназии, где с начала 1906 г. директорствовал А. А. Мухин. О том, что среднее образование

42

Бегичев получил именно в этом учебном заведении, свидетельствует (помимо его собственной констатации, см. прим. 2) сохранившийся в "Деле студента Императорского Петроградского университета 1915-16 уч. года Никиты Степановича Бегичева" подлинник его "Аттестата зрелости", датированный 28 апреля 1915 г. и подписанный Мухиным (ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. ? 66071. Л. 4-4 об.; курсивом выделены писарские вставки в печатный бланк):

<...>

8 См. прим. 6 к тексту 123. <письмо Анненского Е. М. Мухиной от 16.06.1906>

9 Речь идет о вакхической драме "Фамира-кифарэд", впервые опубликованной уже после смерти Анненского в 1913 г.

вверх

26 июля 1906

42

Ц.С.
дом Эбермана

Дорогая Нина Петровна,

В письме Вашем меня смутило PS. Вы сами просили меня устроить Олечку в Покровскую гимназию, а между тем пише-

43

те, что и слушать не хотите о Васильевском Острове. Да ведь Покровская-то гимназия находится в глубине Васильевского Острова, даже в Галерной гавани. А не Вы ли сами писали мне раньше, что, кроме Покровской гимназии, т<о> е<сть> казенной, ни одна Вам более не подходит. Что-то здесь не ладится одно с другим.

Что касается Ники, то с Фохтом1 я уже говорил: во 2-й класс определить нечего и думать, но в 1-й класс он подал мне надежду, хотя для этого надо сделать скачок через спину ближайшего кандидата. Мнение мое таково. Нику надо оставить в первом классе. Переводить в новое училище и без оставления на второй год мальчика, имеющего переэкзаменовку, и крайне непрактично. Это значит обречь его на плохое ученье с первых же шагов...

Что значит еще, объясните мне ради всего небесного, этот - faux bond2, который сделан Вам Азаревич3? Я ничего не понимаю. Напишите Вы толком, раз в жизни, дорогая кузина.

О себе могу сказать Вам, что я написал новую драму "Фамира-кифаред"* и завтра впервые буду ее читать. До тех пор пока я не убедился хотя бы на одном человеке в том, что она производит впечатление, ничего не могу об ней не только решить, но и подумать. Три хора, - нарушение античных схем, некоторая смелость положений - вот и все. Когда будете в Царском, прочту Вам непременно "Фамиру". Только когда это. В Покр<овской> гимн<азии> уроки начинаются после 20-го, в других г<имназиях> и р<еальных> у<чилищах> Пет<ербурга> тоже!

Ваш И. Ан<ненский>

Поздравляю с Ельнинскими лаврами4. Жалею, что не мог участвовать в наслаждении, которое Вы дали слушателям.

* Это место хотелось бы увидеть в автографе на предмет наличия дефиса (или тире?).

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 3
-4 об.).

1 Фохт Карл Васильевич (1849-1913) - педагог-математик, окончивший в 1870 г. по математическому разряду физико-математический факультет С.-Петербургского университета и в следующем году утвержденный в степени кандидата. Фохт служил по ведомству МНП с 30 октября 1872 г. (сначала наставником Гатчинской учительской семинарии, а с 1 июля 1878 г.- преподавателем математики и физики С.-Петербургской 5-й прогимназии, впослед-

44

ствии преобразованной в 8-ю гимназию, где он продолжал служить - инспектором с 1 июля 1882 г. по 29 октября 1896 г., а после перемещения Анненского - директором до 6 января 1899 г.), заметный деятель народного образования, сослуживец Анненского по УК МНП (см. подробнее формулярный список о его службе: ЦГИА СПб. Ф. 139. Оп. 1. ? 16978. Л. 114-126 об.). С должности директора С.-Петербургской 8-й мужской гимназии он был с 6 января 1899 г. переведен в качестве директора во 2-е С.-Петербургское реальное училище (см.: Циркуляр по С.-Петербургскому учебному округу. 1899. Март. С. 131), которое располагалось по адресу: Измайловский полк, 8 рота (сейчас это 8-я Красноармейская улица), д. 3. Очевидно, именно как к директору реального училища и обращался Анненский к Фохту по поводу сына Бегичевой.

Неоднократно в заседаниях ООУК Анненский выступал в прениях по поводу докладов Фохта. См., например, его замечания касательно мнений Фохта "по вопросу о разрешении воспитанникам средних учебных заведений M. H. Пр. участвовать в музыкальных собраниях, устраиваемых Отделениями Русского Музыкального Общества", и "по вопросу об отмене ежедневных отметок в средних учебных заведениях (представление Попечителя С.-Петербургского учебного округа от 16 марта с. г. ? 3795)", высказанные соответственно 7 февраля и 22 августа 1905 г. (РГИА. Ф. 734. Оп. 3. ? 109. Л. 181-181 об., 557, 558).
См. также фрагмент воспоминаний Кривича, в котором Фохт выступает как действующее лицо, именуемое "один из наших хороших знакомых, математик по профессии" (ЛТ. С. 102). См. также: ВК. С. 219
-220.

2 От французского фразеологизма faire faux bond à... - подвести, обмануть.

3 Речь идет о матери мужа Н. П. Бегичевой Азаревич (урожд. Щербачевой, в первом браке Бегичевой) Марии Платоновне (1843-1910). <...>
Именно Азаревич, "Действительного Статского Советника жена", была восприемницей своего внука, Н. С. Бегичева (см.: ЦГИА СПб. Ф. 361. Оп. 1. ? 232. Л. 2).
О. С. Бегичева в своем комментарии, не раскрывая обстоятельств конфликта, ограничилась замечанием: "Азаревич Мария Платоновна - свекровь Нины Петр<овны>" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 8).

4 Очевидно, речь идет о концертном выступлении Бегичевой в Ельне, в то время уездном городе Смоленской губернии.

15 октября 1906

56

15/Х 1906
Ц.С.

Мой дорогой соловей!

Мне кажется почему-то, что это письмо Вам подадут утром 17-го, когда Вы будете еще потягиваться в постели, готовясь вставать после кануна, после того, как Вы пели и хорошо пели перед публикой1 и в отсутствии того, для которого Вы все равно не могли бы спеть лучше, чем однажды (я помню когда, а Вы помните?) спели "Оставь меня"2. Не знаю уж, право, оставил ли он, или нет - ту, которая так драматично его об этом молила. Вернее, что не оставил... Но бросим эту пару... выпутываться, как она хочет, из своих мелодраматических тенет...

Милая Нина, как мне скучно, как мне скверно... Гостиница, где я остановился, не то эстонская, не то немецкая3. Клопов, правда, нет... Но есть песни - есть биллиард и пиво... пиво... целый океан пива, который грозит, пройдя через немцев, потопить целую канализационную систему. Всю ночь я сегодня не спал, отчасти под влиянием возбуждения и споров по глупейшему делу, которое подняло на ноги целый Псков4, - отчасти вследствие невозможной гулкости дома... Эти негодяи своими пьяными голосами и пьяным пóтом, одной идеей их растрепанного бессюртучья и немецкой тупости исполняют меня какой-то бессильной злобы против моего поручения... Эти бочки так горланят, что можно подумать, будто они сговорились утешить меня в потере Вашего пения... нет, даже не пения, а какой-то чуткой и трепетной грусти, которую я так люблю в Вашем пении, мой милый соловей.

До свидания, Нина.

Ваш И. А.

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 5-6 об.).
Вопреки авторскому обозначению, письмо (как явствует и из его содержания) написано во Пскове, куда Анненский был вынужден дважды в октябре
- ноябре 1906 г. выезжать в служебные командировки по поводу "беспорядков" в Псковском Сергиевском реальном

57

училище, формально же - "для ревизии местных учебных заведений".
Первая из этих ревизионных поездок состоялась во второй декаде октября 1906 г. В отчете о ревизии (см. прим. 5) сам Анненский точно определял, когда он оказался в этом городе: "Я приехал в Псков в ночь с пятницы на субботу и в субботу, 14-го октября утром после официальных визитов представителям высшей власти администрации попал в Реальное Училище как раз к заседанию Пед<агогического> Совета" (Л. 71 об.).

1 Где происходило упомянутое Анненским выступление Бегичевой, установить пока не удалось.

2 Речь идет о романсе "Оставь меня" композитора, виолончелиста, музыкального педагога Карла Юльевича Давыдова (1838-1889) на слова Байрона в переводе П. Гнедича (No 2 из Ор. 26 "Три романса [для голоса и фортепиано]", посвященного Владимиру Ивановичу Иванову (Давыдов К. Ю. Оставь меня: Для контральто с фортепиано: Соч. 26: h-Fis: Из Байрона. СПб.; Гамбург: А. Битнер; Д. Ратер, [Б. г.] 5 с.)). Подробнее об этом произведении см.: Гинзбург С. Л. Проф. К. Ю. Давыдов: Глава из истории русской музыкальной культуры и методической мысли / Ленинградская гос. консерватория. [Л.]: Музгиз; Ленинградское отделение, 1936. С. 68,176.

Привожу здесь текст этого романса по следующему нотному изданию: Арии, романсы и песни из репертуара К. Г. Держинской: Для сопрано в сопровождении фортепиано / Сост. В. Подольская. М.: Музыка, 1971. С. 96-98:

Оставь меня! Меня печаль тревожит.
Душа мучительных раскаяний полна.
И вот она уж вынести не может
Всего того, что вынесла она.

Оставь меня! Безумствуя, тоскуя,
Как бредом пламенным, тобой исполнен я.
И все, что чувствую, чего желать могу я:
Все в этом возгласе: оставь меня!

Ср. "Оставь меня..." во включенном впоследствии в состав "Трилистника проклятия" стихотворении Анненского "О нет, не стан..." (1906), в котором романсовый антураж: интонации и свойственный этому жанру образный арсенал (см. текст 181) - присутствует в преображенном виде.

О. С. Бегичева, воспроизведя в своем комментарии текст романса, добавила: "Этот романс Н<ина> Петр<овна> пела так сильно, что у слушателей пробегали мурашки по спине" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 8).

58

3 Анненский остановился во Пскове в гостинице "Петербургская" (ср. текст 131 письмо Е. М. Мухиной от 16.10.1906), располагавшейся по следующему адресу: Сергиевская ул., д. Гитца.
В 1913 г. этой гостиницей заведовали Яков Яковлевич и Вилле Якубов Даугау (Памятная книжка Псковской губернии на 1913
-1914 гг. / Издание Псковского Губернского Статистического Комитета. Псков: Тип. Губернского Правления, 1913. С. 430).

4 Значительная часть отчета Анненского о командировках в Псков (см. его автограф, озаглавленный "Отчеты по ревизии в Псковском реаль<ном училище>" и датированный автором 30 октября 1906 г.: ЦГИА СПб. Ф. 139. Оп. 1. ? 10250. Д. 65-73 об., 75-83 об.) посвящена именно первой поездке.

Внешняя канва конфликта, из-за которого в училище разгорелись беспорядки, была связана с отношениями между учителем математики и учеником 4-го класса Арвидом Клаваном, сыном бывшего народного учителя, а в начале 1906 г. писца (секретаря) собраний родителей учащихся. Ученик, публично и весьма некорректно выразивший несогласие с неудовлетворительной оценкой, выставленной ему учителем А. В. Пирожковым, был сначала наказан решением директора (5 часов карцера). 10 октября состоялось совещание педагогического совета, в котором участвовал и председатель родительского комитета училища H. M. Кисляков. Отменив наказание, назначенное директором, педагогический совет единогласно постановил временно удалить ученика 4-го класса Клавана до 1 января 1907 г. с правом поступления по экзамену.

Это решение спровоцировало события, которые обсуждались и на родительских собраниях в училище, и в местной прессе. В одной из анонимных публикаций сообщались подробности "шумного" (см.: Городская хроника: Заседание родителей // Псковский городской листок. 1906. ? 81. 18 окт. С. 1. Без подписи) заседания родителей воспитанников училища, продолжавшегося 15 октября до 11 часов вечера:

"Председатель родительского комитета, г. Кисляков толково разъяснил в точности характер действия не только провинившегося ученика, но и учеников четырех классов, которые незаконно ворвались в запертый гимназический зал, где и устроили митинг. Педагогический совет постановил ученика К. освободить от посещения уроков до января будущего года и принять его по выдержании экзамена за целый полугодовой курс. Родительский комитет с своей стороны постановил ходатайствовать о приеме ученика К. в более кратчайший срок и без экзамена. По этому поводу проходили оживленные прения: одни находили поведение ученика не уместным, другие же стояли за ученика, находя, что ответ его заслуживал 3, а не 2 и пр. Третьи желали жаловаться в округ и даже г. министру,

59

г. Кисляков просил присутствующих несколько успокоиться; даже сам министр не имеет права изменять оценки знания предмета, произведенной учителем. Кроме того округ или министр препроводит жалобу на рассмотрение и распоряжение педагогического совета. Так, собрание не пришло к окончательному решению дела, которое отложено до нового собрания.
Сколько бурных речей, шумных слов, душевных волнений из-за двойки! А там люди говорят еще, что двойка не важный предмет" (Городская хроника: К собранию родителей // Псковский городской листок. 1906. ? 82. 22 окт. С. 3. Без подписи).

Анненский, стремясь к разрешению конфликта, усмотрел в решении педагогического совета неточности в формулировке наказания, несоответствие этого решения нормативным документам и способствовал смягчению наказания и устранению препятствий, грозящих ученику, в виде экзаменов при восстановлении.

Однако во время этой поездки Анненскому, установившему хороший рабочий контакт и с администрацией училища, и с руководителем родительского комитета, пришлось столкнуться с рядом неприятных моментов, довольно подробно описанных им в отчете:

"В среду 18-го октября я был в Училище без 10 минут 9. Уроки начались во всех классах благополучно; отсутствовавших в старших классах было довольно много. В 4-м же были почти все налицо. Я посетил 5 уроков и везде видел полный порядок и спокойствие; лишь в исходе второго урока в зале и соседних помещениях стало слышаться движение и шум, хлопанье дверей: это собирались беспокойные, которые решились во что бы то ни стало помешать урокам. В перемену было шумно, появились ученики, державшие себя вызывающе, с шапками в руках; послышались революционные песни, свистки. Три ученика подошли к директору <Николаю Владимировичу Благовещенскому. - А. Ч.> и в моем присутствии просили у него права собраться. Он отказал, но при этом, мне кажется<,> с ущербом для своего авторитета и достоинства, сослался на мое запрещение. Тогда шум усилился<;> и одиозность стала обращаться исключительно на Окружного Инспектора. Чтобы подать пример местным педагогам, я вошел в толпу<,> пробрался к кафедре и стал<,> прислонившись к ней спиной, чтобы помешать сходке. Так я и простоял до звонка, чтобы бунтари потерпели неудачу: это уменьшает их успех среди нейтральных элементов. Когда пробил звонок, спокойные пошли по классам, а неспокойные в свой зловонный клуб. Мне, по порядку дня, надо было отлучиться для обзора частных школ, с какой целью за мною и заехал директор народн<ых> уч<илищ>. Между тем я послал в Управу за Предс<едателем> родит<ельского> ком<итета>, и он провел в училище до 3 часов. Я же вернулся туда к 20' 2-го. Беспокойство, между

60

тем, возросло. Когда я вторично входил в швейцарскую, то сверху лестницы ученики встретили меня свистом и явно враждебными криками, но долго не выдержали этой позиции, а когда я поднялся к ним, разбежались" (ЦГИА СПб. Ф. 139. Оп. 1. ? 10250. Л. 76-77 об.).

В отчете Анненским были воспроизведены (Там же. Л. 75 об.-76) положения, которые он сформулировал в заседании педагогического совета Псковского реального училища. Суждения эти представляются крайне интересными (бесспорно, необходимо учитывать при этом, кому адресован документ) и сами по себе, и как ретроспективный взгляд на события, происходившие в Царскосельской гимназии в 1905 г., и как свидетельство некоторого смещения акцентов в административно-педагогической позиции Анненского в непростое для педагогов время революционного брожения в обществе:

1. Воспитательные задачи, возлагаемые на учителя, заключаются главным образом в том, чтобы улучшать качество своего преподавания.
2. В последнее время мы, т<о> е<сть> школьные педагоги, слишком часто прибегаем к направлению нашей деятельности, как единичной, так и коллегиальной на цели умиротворения школы. Цель эта слишком неопределенная, а достижение ее зависит очень редко от нас. Опыт еще слишком мал, чтобы можно было основываться на его показаниях. Затем умиротворение бывает только кажущееся, и в нем иногда таятся зерна будущей неурядицы: так в нынешнем году Пск<овское> Р<еальное> уч<илище,> может быть<,> пожинает плоды своей умиротворительной деятельности прошлого года. Пед<агогический> Сов<ет> разрешил ученикам собрания: этой организацией и воспользовались внешние силы; а учитель, который, по выбору учеников, был бессменным председателем собраний, оказывается теперь до некоторой степени их жертвой. Дело не в том, чтобы умиротворять, а надо исполнять свои обязанности, не думая слишком много о том, что выйдет из этой иногда весьма затрудненной работы.
3. К ученическим проступкам надо относиться не как к проступкам большой важности, а низводить наказуемых в разряд неполномерно рассуждающих людей и не допускать при этом до того, чтобы они чувствовали себя героями и борцами.
Кроме того я заявил Педагогическому Совету, что, не входя в теоретическое обсуждение вопроса о пользе или вреде ученических собраний, я полагаю, что П<едагогический> С<овет> более таких собраний разрешать или устраивать не будет и что во всяком случае вся ответственность за новые беспорядки, связанные с этой формой умиротворения, падет теперь на Пед<агогический> Сов<ет>.

61

Несколько позже той же осенью 1906 г. Анненский столкнулся и с другого рода неприятностями, так или иначе связанными с его служебной деятельностью и нашедшими отражение в одной из газетных публикаций:

"Председатель Царскосельской уездной земской управы В. А. Ветвеницкий, исполняя постановление уездного земского собрания, поднял вопрос об организации в г. Царском Селе и уезде вечерних народно-просветительских курсов. 8-го ноября в помещении уездной управы им было созвано совещание из преподавателей местных учебных заведений и сведущих лиц для обсуждения предполагаемого дела. Из происшедшего обмена мнений выяснилось, что постановление уездного собрания легче всего будет осуществить при содействии С.-Петербургского общества народных университетов. Представитель общества д. ст. сов. Н. В. Дмитриев горячо отстаивал эту идею, говоря, что для присоединения к обществу достаточно будет учредить его местную комиссию. Совещание отнеслось к предложению Дмитриева крайне сочувственно и наметило в качестве председателя предполагаемой комиссии окружного инспектора М-ва Нар. Пр. И. Ф. Анненского, а в качестве ее членов нескольких преподавателей. <...> Царскосельская полиция усмотрела в совещании <...> незаконное сборище, а в устройстве чтений небывалую крамолу; по начальству полетели доносы; председатель управы имел неприятное объяснение с полицмейстером... и, надо думать, симпатичное предприятие не осуществится" (Зарвавшийся администратор // Пригородная жизнь. 1906. ? 1. 27 ноября. С. 2. Без подписи).

В день публикации процитированной выше заметки Анненский председательствовал в проведенном в канцелярии Попечителя С.-Петербургского учебного округа совещании преподавателей истории столичных гимназий "по вопросу о постановке преподавания истории в гимназиях". Писарской протокол этого совещания, подписанный Анненским и отложившийся в архивном деле "Ларинская гимназия. Переписка и сведения о преподавателях и учениках 1906г." (ЦГИАСПб. Ф. 139. Оп. 1. ? 10566. Л. 109-110 об.), несмотря на то, что позиции конкретных его участников и, в частности, председателя в документе не обозначены, представляет несомненный интерес и должен приниматься во внимание исследователями жизни и наследия Анненского:

В совещании, происходившем под председательством Окружного Инспектора д. с. с. И. Ф. Анненского, приняло участие 18 преподавателей истории. <...>
По предложению Председателя Собрание ограничилось обсуждением вопроса о реформе курса истории VIII класса и об экзаменационных требованиях по этому предмету на выпускном испытании на аттестат зрелости. <...>

62

Большинство <...> высказалось за замену Древней Истории в программе VIII кл. Новой Историей, преимущественно XIX века, с выделением этого последнего отдела из курса VII кл., причем в пользу такой замены приводили и более тесную связь современного мира с ближайшими эпохами истории и больший интерес к последним со стороны учащихся. Указывали и на то, что именно в настоящее время, при чрезвычайно остром интересе учащейся молодежи к революционному движению в России, которым эта молодежь в значительной части своей захватывается и увлекается вплоть до активного в нем участия, главным образом вследствие отсутствия научной подготовки и знакомства лишь с односторонней и пристрастной партийной литературой, - основательное, спокойное и беспристрастное ознакомление молодых людей с историей революционных движений последнего столетия помогло бы им более критически и хладнокровнее разбираться в совершающихся кругом нас событиях. <...>
Совещание, начавшись в 7 1/2 часов вечера, было закрыто председателем в половине двенадцатого.
Председатель Совещания И. Аннен<ский>

вверх

29 октября 1906

68

Ц<арское> С<ело>
дом Эбермана

Я исполнил Ваше желание, милая Нина, и сберёг Ваше письмо, не читая до той минуты, как сел в вагон1. К сожалению, Вы не предвидели одного условия. Из Ваших страниц я мог прочитать только две первых, а потом наступила полная темнота... Прошёл томительный час, в вагон принесли огарок и воткнули его в фонаре... Попробовал возобновить чтение - не тут-то было... Насилу раздобыл у кондуктора огарок, воткнул его в пепельницу и таким образом прочитал и перечитал Ваше письмо2... Отчего я тогда смеялся? Знаете, как это ни странно, - от конфузливости. Вы ведь читали обо мне3, а если бы я сосредоточенно молчал, то получил бы и в Ваших глазах немножко вид какого-то раззолоченного бурхана4, которому то воскуряют, а то его секут, а - он-то только 'древесно золотится'?.. Это был немножко смех, какой бывает от щекотки... Затем, Вы задаёте ещё один вопрос: отчего Вы иногда меня любите, а иногда ненавидите... Это, видите ли, потому что Вашему неопределённому чувству Вы хотите придать непременно известное наименование. У Вас есть ко мне только 'зыбкий каприз'. Слово каприз употребляю как музыкальный термин5. Проходили года, проходили десятки лет, я был всё тот же, а вы проходили мимо меня, как мимо пыльного, несколько устаревшего тома дедовской библиотеки... Но вот ветер, который

69

только что обвевал сирени, распахнул листы старого тома - этот том самым прозаическим образом поддерживал узор на пяльцах, где вы вышивали какую-то пастораль... Еще не выпуская из рук иглы, Вы уронили глаза на страницу... Батюшки, стихи... Но какой смешной шрифт! Длинные буквы, т не отличить от ш... Постойте, но ведь это же сирени... Здесь моё сердце, моё ждущее сердце... Эта слеза?., я не видала глаз, её уронивших?.. Игла упала, Вы не скоро её поднимите... Но, дитя моё, не ропщите на старый том, если он недоверчиво отражает лучи Ваших минутных, Ваших случайных глаз... Сиреневый, передзакатный, майский ветер, ты один виноват... Захлопните старый том. Он долго жил, он много думал. Любил ли он сам, но его любили. И он волнует.

Ваш И. Ан<ненский>

Печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 7-8 об.).
Впервые опубликовано: Звезда. ? 9, 2005 г. / Публикация А. И. Червякова под рубрикой "К 150-летию И. Ф. Анненского". С. 172
-173.
И здесь отметим расхождение между реальным местонахождением Анненского (29 октября он был во Пскове) и сочетанием временной и территориальной локализации, обозначенной Анненским в письме.

1 Очевидно, речь идет об отъезде Анненского во вторую командировку во Псков.

2 Письмо не сохранилось.

3 Свидетельств о характере упомянутого чтения разыскать не удалось. Может быть, уместно здесь будет еще раз воспроизвести суждение дочери адресата письма, О. С. Бегичевой, основанное, вероятно, на оценках матери: "Надо отметить, что Ин. Анн. любил, чтобы ему "кадили", и в особенности любил восторги из женских уст" (см. подробнее прим. 1 к тексту 125 см. текст О.  С. Бегичевой).

4 Бурхан - наименование ламаистской статуэтки, обычно отлитой из меди, бронзы или серебра и изображающей Амитаюса - Будду вечной жизни.

5 Ср. с первыми строками статьи "Проблема Гамлета", над которой Анненский работал в конце 1906 - начале 1907 г.: "Есть проблемы-капризы, которые, возникнув перед нами, тотчас же притягивают к себе нашу мысль и держат ее плотно, не отпуская. Они похожи на выпавшее из своей ячейки и почему-то совершенно необходимое

70

нам именно в данную минуту имя, которое мы никак не можем заставить себя не припоминать" (КО. С. 162).
Характерно, что в сохранившемся фрагменте чернового автографа первого варианта статьи "проблемы" присутствуют, а вот "капризов" еще нет: "Есть проблемы, которые притягивают к себе вашу мысль сразу" (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 138. Л. 1). Стоит отметить, что и на первом листе в автографе, послужившем основой опубликованного варианта "Проблемы Гамлета", слова "капризы" изначально не было, оно вместе с дефисом вписано рукой Анненского поверх строки (Там же. Л. 2).
См. также выполненный Анненским перевод стихотворения П. Верлена "Caprice" (СТ. С. 263).

"Каприз" в качестве музыкального термина (от итал. capriccio, собственно - каприз, прихоть, франц. caprice) используется обычно для обозначения виртуозной инструментальной пьесы свободной формы, зачастую с причудливой сменой настроений.

Сквозь слова Анненского, обращенные далее к адресату, просвечивает, на мой взгляд, та же мысль, которая высказана в финальных строках статьи о Гамлете:

"Признаюсь, что меня лично Гамлет больше всего интригует. Думаю также, что и все мы не столько сострадаем Гамлету, сколько ему завидуем. Мы хотели бы быть им, и часто мимовольно переносим мы его слова и музыку его движений в обстановку самую для них неподходящую. Мы гамлетизируем все, до чего ни коснется тогда наша плененная мысль. Это бывает похоже на музыкальную фразу, с которою мы заснули, которою потом грезили в полусне... И вот она пробудила нас в холодном вагоне, на миг, но преобразив вокруг нас всю ожившую действительность: и этот тяжелый делимый нами стук обмерзших колес, и самое солнце, еще пурпурное сквозь затейливую бессмыслицу снежных налетов на дребезжащем стекле... преобразило... во что?.. То-то во что?..
В сущности, истинный Гамлет может быть только - музыкален, а все остальное - лишь стук, дребезг и холод нашего пробуждения с музыкой в сердце" (КО. С. 172).

19 ноября 1906

71

Ц. С.

Милая Нина,

Я могу быть у Вас завтра, дорогая, только утром перед Уч<еным> Комитетом1, в 12-м часу.

Вчера я был в Ваших местах и в 1/2 4-го зашел к Вам - неудачно. Послал швейцара наверх, а он пришел с ответом, что Вас нет. Я сказал свою фамилию, но он Вам очевидно ее не передал, ни Ваши тоже.

Ваш И. А.

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 9-9 об.).

1 Присутствие Анненского в заседании ООУК 20 ноября 1906 г. засвидетельствовано его автографом в Журнале заседаний ООУК (см.: РГИА. Ф. 734. Оп. 3. ? 113. Л. 913).

28 декабря 1906

80

Ц. С.

Ниночка! Ниночка! Нинуша!

Милая Нина, сейчас только приехали наши1. Петрик2 все в таком же положении - они застали его ослабевшим донельзя. Он еле говорит тоненьким голосом. Доктора тамошние не понимают, что с ним. Делали пробные проколы, даже очень глубоко, но гною не обнаружилось. Доктора, видимо, хотят отделаться от бедного мальчика поскорее и советуют везти его в Москву, но это совершенно невозможно. Платон3, Ольга4 и здоровые дети5 на второй день при Валентине и Наташе были на елке в Сливицком. Леленька, действительно, прибавилась в весе на 1/2 пуда. Ее с виду равнодушное отношение к Петрику объясняется, кажется, притупившейся вследствие своей деятельности тревогой. П<иш>ет она по-прежнему мало, но Дине написала очень бодрое и вовсе уж не безумное письмо6.

81

Наташа и Валентин в восторге от своей поездки. В Сливицком их приняли дочери, и, по их словам, там большой комфорт (?) и даже простор (?!)7.

В письме Лели к Дине было написано, в противоположность слов Анны Андр<еевны>8, что Виктора9 привезли еле живого и что дни его сочтены, т<ак> к<ак> силы падают. Кому верить?

Ваш И. А.

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 10-11 об.).

1 Речь идет о возвратившихся из Смоленской губернии Валентине и Наталье Анненских.

2 Внуку Анненского Петру Платоновичу Хмара-Барщевскому (1899-1945) к этому моменту исполнилось 7 лет, и он уже около двух месяцев был болен (см. письмо О. П. Хмара-Барщевской к О. П. Герасимову, воспроизведенное в прим. 4 к публикуемому тексту).
Из документов, отложившихся в "Деле ученика С.-Петербургской Ларинской гимназии Хмара-Барщевского Петра" (ЦГИА СПб. Ф. 276. Оп. 2. ? 815), следует, что с сентября 1915 г. он по прошению матери, О. П. Хмара-Барщевской, был переведен из Царскосельской Николаевской мужской гимназии, где он учился "с девятнадцатого августа 1910 г. по двадцать четвертое сентября 1915 года", в 6-й класс Петроградской Ларинской гимназии пансионером. В "Свидетельстве ИМПЕРАТОРСКОЙ Николаевской Царскосельской гимназии о успехах, внимании, прилежании и поведении ученика V класса Хмара-Барщевского Петра" указано, что в 6-й класс он был переведен с наградой 1-й степени. Отличные оценки по итогам обучения в 5-м классе он имел по семи учебным предметам, поведению, вниманию и прилежанию, а хорошие только по немецкому и французскому языкам.

В "Обязательстве" О. П. Хмара-Барщевской, датированном 1 сентября 1915 г., содержалась просьба отпускать сына на выходные и праздничные дни из пансиона "без провожатого к сестре моей Нине Петровне Бегичевой, угол 6-ой и Среднего д. 28/29 и к тетке его Наталии Владимировне Анненской, Лиговка 44, комн. 355" (Л. 3). Однако обучение П. Пл. Хмара-Барщевского в Ларинской гимназии было непродолжительным: уже 24 октября того же года Директор Царскосельской гимназии К. Иванов сообщил директору Ларинской гимназии А. А. Мухину об обращении О. П. Хмара-Барщевской с прошением произвести обратный перевод младшего сына, который в конце 1915 г. и состоялся.

82

Во время гражданской войны П. Пл. Хмара-Барщевский был юнкером в Учебном кавалерийском дивизионе Вооруженных сил Юга России и Русской Армии вплоть до эвакуации из Крыма. В конце 1920 г. числился в составе 1-го эскадрона дивизиона в Галлиполи (см.: Волков С. В. Офицеры армейской кавалерии: Опыт мартиролога. М.: Русский путь, 2004. С. 556). В 1928 г. он женился в Косовской Митровице (Королевство сербов, хорватов и словенцев) на Наталии Дмитриевич (1907-1955) и в браке имел шестерых детей (сыновей Платона, Владимира, Всеволода и дочерей Ольгу, Анастасию и Галину). Погиб на войне.

3 Речь идет о старшем пасынке Анненского, Платоне Петровиче Хмара-Барщевском.

4 См. текст на странице.

99

5 Речь идет о старшем сыне Хмара-Барщевских Валентине (см. подробнее прим. 10 к тексту 68 <письмо Анненского А. В. Бородиной, август 1900 г.>) и старшем ребенке О. П. Хмара-Барщевской, дочери Ольге (1893-1920), удочеренной ее вторым мужем.

Кстати сказать, Ольга Платоновна Хмара-Барщевская училась в Царскосельской женской гимназии, а Пл. П. Хмара-Барщевский был заместителем председателя родительского комитета этой гимназии (см.: Очерк возникновения и деятельности Царскосельской женской гимназии М. Н. П.: 1904-1911. СПб.: Тип. В. Я. Мильштейна, 1911. С. 107).

В 1914 г. она вышла замуж за Дмитрия Алексеевича Кигна (1894-1943), который с 1916 г. служил в действующей армии полковым адъютантом 11-го гусарского Изюмского полка, а во время гражданской войны - в Вооруженных сил Юга России и Русской Армии вплоть до эвакуации из Крыма (см. подробнее: Волков С. В. Офицеры армейской кавалерии: Опыт мартиролога. М: Русский путь, 2004. С. 250). После трагической гибели О. П. Кигн (она утонула под Одессой) на руках у мужа, вынужденного в конце 1920 г. покинуть Россию, осталось трое детей: Ольга (1915 г. рожд.), Александра (1916 г. рожд.) и Алексей (1919 г. рожд.).

6 Письмо в архиве Анненского не сохранилось.

7 Ср. с комментарием О. С. Бегичевой: "Сливицкое (им<ение> жены Ин. Анненск<ого>) в Смоленской обл. Вельского уезда. Дом и постройки полуразрушены" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 9).

8 Анна Андреевна Герасимова (урожд. Линберг), жена О. П. Герасимова (см. о нем прим. 12 к тексту 32 <письмо Анненского к П. П. Семенникову от 3.04.1891>, прим. 2 к тексту 164, прим. 6 к тексту 165); дочь Бегичевой сообщала о ней: "Герасимова Анна Андреевна <-> соседка по имению Хмара-Барщевских "Каменец" Вельского уезда (бывшее имение кн. Голенищева-Кутузова). Имен<ие> Герасимовых "Зайцево"" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 9).

9 Трояновский Виктор Иванович - муж старшей родной сестры О. П. Хмара-Барщевской и Н. П. Бегичевой Елены Петровны.

100

О. С. Бегичева, указав на это, добавила: "Жили в имении "Ивановское" - Сычевского уезда. Страдал запоем и доходил до белой горячки" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 9).

Однако в изданном почти через десять лет справочном издании (см.: Памятная книжка Смоленской губернии на 1915 год. Смоленск: Издание Губернского статистического комитета; Тип. П. А. Силина, 1914. С. 334) "Виктор Иванович Трояновский" упомянут здравствующим в числе гласных Уездного Земства г. Сычевки и его уезда.

Нужно констатировать при этом, что траурная телеграмма, отправленная со станции Дорогобуж 1 декабря 1909 г. Н. В. Анненской (РГАЛ И. Ф. 6. Оп. 1. ? 455. Л. 32), была подписана только его женой:

Страшно поражена<;> сочувствую всей душой<,> горюя вместе с вами<.>
Трояновская

Письмо с соболезнованиями, помеченное 2 декабря 1909 г. и адресованное жене И. Ф. Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 454. Л. 33-34), было подписано тоже только ею.

О непростых обстоятельствах жизни после 1917 г. бывших владельцев смоленских поместий Е. П. Трояновская совершенно искренно рассказывала В. Г. Сахновскому в письмах второй половины 1919 г. (см.: Музей МХАТ. Фонд В. Г. Сахновского. ? 8592/1-4). См., например, фрагмент письма от 6 сентября: "Ах<,> если бы Вы видели, Вася, что представляют наши окрестные усадьбы - сжалось бы сердце у Вас! Этот красивейший Каменец, Волочек, Михайловское - все загажены, заплеваны, окна перебиты, крыши текут, штукатурка оббита... вся мебель вывезена, машины, где были, распроданы, экипажи тоже" (? 8592/2. Л. 2). В письме от 6 октября она сообщила и о переменах, которые коснулись непосредственно Трояновских: в начале октября 1919 г. В. И. Трояновского, служившего до этого времени лесничим, "уволили со службы неожиданно, п<отому> ч<то> он "не соответствует требованиям"" (? 8592/3. Л. 1 об.). В том же письме она известила адресата, что половина дома Трояновских в Ивановском взята властями под школу.

вверх

9 января 1907

101

Ц. С.

Милая Нина,

У Валечки свинка. Он ее привез1: выходит, что, когда я находил его пополневшим, - это была уже припухшая шея. Итак, три недели - карантина для домов; в школы, однако, я ездить, по словам доктора, имею нравственное право, т<ак> к<ак> свинка почти всегда переносится только непосредственно. Холод у нас эти дни адский.

Дина, насколько может, ухаживает за Валей, но ей трудно это делать, лежа в постели. Если Валя уже наградил Нику2 свинкой (лучше бы гусем!), то известите меня: я не буду бояться, что Вы нас боитесь. Я написал новые стихи3, но не посылаю Вам их, п<отому> ч<то> должен первый их прочитать.

102

Ну, прочитал я "Крылья"4. Какая мерзость, - и не только мерзость, но и дрянь! Какая жалкая вещь - эта претенциозная подражательность! Ну, до свидания, или покуда - письма.

Ваш И. Анне<нский>

Печатается в полном объеме впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 12-12 об.).

1 Речь идет о Валентине Хмара-Барщевском (см. прим. 10 к тексту 68 <письмо А. В. Бородиной, август 1900>); вероятно, в конце декабря Валентин и Наталья Анненские привезли его из Смоленской губернии, где они гостили у П. П. и О. П. Хмара-Барщевских (см. текст 138).

2 Сын Н. П. Бегичевой Никита (см. о нем прим. 2 к тексту 126); со своим двоюродным братом Валентином Хмара-Барщевским они были ровесники.

3 В наиболее авторитетном издании поэтических произведений Анненского 7 января 1907 г. датировано стихотворение "Лира часов" (см.: СиТ 90. С. 172, 578).

Основанием этой датировки служит неозаглавленный автограф этого стихотворения, которым открывается "Литературная тетрадь Валентина Кривича" (РГАЛИ. Ф. 5. Оп. 1. ? 111. Л. 1-1 об.). Автограф этот завершается следующей пометой: "7/1 1907 Ц<арское> С<ело> Ник. Т-о (И. Анне<нский>)".

Возможно, впрочем, речь идет и о стихотворении "Невозможно" (см. текст 142 <письмо Анненского к С. А. Соколову от 16.01.1907>).

4 Речь, вероятно, идет о ноябрьском номере "Весов", практически целиком посвященном именно этому произведению (см.: Кузмин М. Крылья: Повесть // Весы. 1906. ? 11. Ноябрь. С. 1-81). Вскоре повесть была выпущена и отдельным изданием (Кузмин М. Крылья: Повесть в 3-х ч. / Обл. работы Н. Феофилактова. М.: Скорпион, 1907. 103 с.). Произведение это, представляющее собой "своего рода опыт гомосексуального воспитания" (Лавров А., Тименчик Р. "Милые старые миры и грядущий век": Штрихи к портрету М. Кузмина // Кузмин М. Избранные произведения. Л.: Художественная литература, 1990. С. 6), после публикации вызвало литературный скандал, в значительной мере способствовав формированию одиозной репутации Кузмина.

Кузмин Михаил Алексеевич (1875-1936) -- поэт, прозаик, литературный и театральный критик, композитор.
В статье "О современном лиризме" Анненский дал отзыв о стихах Кузмина, в котором говорил одновременно и об "изумительном

103

по его музыкальной чуткости" лиризме поэта, и о "немалых странностях" его поэзии (см.: КО. С. 364-366).
О литературных и человеческих взаимоотношениях и взаимодействиях Кузмина и Анненского, довольно тесно общавшихся в последний год жизни Анненского (см. подробнее: Кузмин М. А. Дневник 1905
-1907. / Предисл., подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха. 2000. С. 151, 158, 164, 174, 176, 177, 180, 184, 184-185, 187, 191, 192, 629, 632, 637, 645, 648-649, 653, 657-658, 660, 671, 711), но смотревших друг на друга не без недоумения и уж во всяком случае не ощущавших друг друга людьми "самой первой родственности" (Там же. С. 158), высказывалось немало мемуарных, литературно-критических и исследовательских суждений, зачастую весьма противоречивого характера. См., в частности:

Анненский В. И. Заметки о русской беллетристике // Аполлон. 1909. Кн. 1. Октябрь. Паг. 2. С. 25. Подпись: Валентин Кривич;
Иванов Вячеслав. О прозе М. Кузмина // Аполлон. 1910. ? 7. Апрель. Паг. 2. С. 47;
Зноско-Боровский Евгений. О творчестве М. Кузмина // Аполлон. 1917. ? 4
-5. Апрель - май. С. 30-31;
Голлербах Э. Радостный путник: (О творчестве М. А. Кузмина) // Книга и революция. 1922. ? 3 (15). С. 44;
Голлербах Э. Старое и новое: Заметки о литературном Петербурге // Новая русская книга. Берлин. 1922. Июль. С. 3;
Голлербах Э. Дары поэтов: (Из петербургских впечатлений) // Веретено: Литературно-худож. альманах. Berlin: Отто Кирхнер и Ко, 1922. Кн. 1. С. 200;
Иванов Георгий. Кузмин // Последние новости (Париж). 1926. ? 1940. 15 июля. С. 3;
Кондратьев Александр. Из литературных воспоминаний: М. А. Кузмин (ум. 3.III.1936 г.) // Наше время. Варшава; Вильно. 1936. No 85 (1714). 12 апр.; Русское слово. Варшава; Вильно. 1936. ? 85 (1283). 12 апр.;
Шмаков Г. Г. Блок и Кузмин: (Новые материалы) // Блоковский сборник II: Труды второй научной конференции, посвященной изучению жизни и творчества А. А. Блока. Тарту, 1972. С. 350
-351, 354;
Malmstad J. E. Mixail Kuzmin. A Chronicle of His Life and Times // Кузмин Михаил. Собрание стихов = Gesammelte Gedichte / Hrsg., eingeleitet und komm. von John E. Malmstad und Vladimir Markov. München: W. Fink Verlag, 1977. T. 3. С 132
-133. (Centrifuga; 12);
Агеев A. Отдел критики в журнале "Аполлон" как выражение новых тенденций в литературе (1909
-1912 гг.) // Творчество писателя и литературный процесс: Межвуз. сборник научных трудов / Ивановский гос. университет; Редколл.: Л. Н. Таганов и др. Иваново, 1979. С. 40-43;
Адамович Г. Из старых тетрадей: Споры о Некрасове // Русская мысль (Париж). 1980. ? 3335. 20 ноября. С. 9;
Федоров А. Иннокентий Анненский: Личность и творчество. Л., 1984. С. 206
-207;
Невзглядова Елена. "Дух мелочей, прелестных и воздушных...": О лирике Михаила Кузмина // Аврора. 1988. ? 1. С. 114;
Кушнер А. Музыка во льду // Hовый мир. 1989. No 10. С. 269. Рец. на кн.: Кузмин М. Стихи и проза. М.: Современник, 1989;
Ремизов Алексей. "Послушный самокей": (Михаил Александрович Кузмин): Литературный портрет // Литературная

104

учеба. 1990. ? 6. С. 124;
Пурин Алексей. Двойная тень: Заметки о поэзии М. Кузмина // Звезда. 1990. ? 10. С. 171, 172, 174, 175
-176;
Иванов Вяч. Вс. Постсимволизм и Кузмин // Михаил Кузмин и русская культура XX века: Тезисы и материалы конференции 15
-17 мая 1990 г. / Сост. и ред. Г. А. Морева. Л., 1990. С. 13-14;
Лавров А., Тименчик Р. Комментарии // Кузмин М. Избранные произведения. Л.: Художественная литература, 1990. С. 502, 523
-524, 544;
Из дневника Михаила Кузмина / Публ. С. В. Шумихина // Встречи с прошлым: Сборник материалов / ГАУ при Совете Министров СССР; ЦГАЛИ СССР. М.: Советская Россия, 1990. Вып. 7. С. 247;
Сафиулина Р. М. Статья М. А. Кузмина "О прекрасной ясности" в контексте литературного развития 10-х годов XX в. // Писатели как критики: Материалы Вторых Варзобских чтений "Проблемы писательской критики" / Ин-т языка и лит-ры им. Рудаки АН Таджикской ССР; Таджикский гос. ун-т им. В. И. Ленина. Душанбе: Дониш, 1990. С. 193;
Karlinsky Simon. Kuzmin, Gumilev and Tsvetaeva as Neo-Romantic Playwrights // Russian Theatre in the Age of Modernism / Ed. by R. Russel and A. Barrat. London: The Macmillan Press, 1990. P. 106
-107;
Лукницкий. I. C. 285;
Ронен Омри. Символика Михаила Кузмина в связи с его концепцией книги жизни // Культура русского модернизма = Readings in Russian Modernism: Статьи, эссе и публикации: В приношение Владимиру Федоровичу Маркову / Под ред. Рональда Вроона, Джона Мальмстпада. М.: Наука; Издат. фирма "Восточная литература", 1993. С. 292
-294. (UCLA Slavic Studies; New Series; Vol. 1);
Богомолов H. A
. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М.: НЛО, 1995. С. 39
-41, 333-334. (НЛО: Научное приложение. Вып. III); Богомолов Н. А., Малмстад Джон Э. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. М.: НЛО, 1996. С. 145-151, 158-159. (НЛО: Научное приложение. Вып. V);
Богомолов Н. А. Складень // Анненский И., Кузмин М. Поэзия / Ин-т "Открытое общество"; Сост., предисл. и коммент. Н.А. Богомолова. М.: СЛОВО/SLOVO, 2000. С. 5
-14. (Пушкинская б-ка).

Несколько отстраненная запись, сделанная в дневнике Кузмина 4 декабря 1909 г., в день похорон Анненского (<...>),

105

послужила одному из наиболее талантливых и верных почитателей Анненского поводом к написанию следующего стихотворения (Пурин Алексей. 4 декабря 1909 // Звезда. 2005. ? 9. С. 80): <текст>

Ни в коей мере не пытаясь здесь хоть сколько-нибудь обстоятельно осветить историко-литературную проблему "Анненский и Кузмин", ограничусь замечанием, что отголоски вполне определенной прижизненной заинтересованности Кузмина в Анненском (ср. с запиской А. Н. Толстого, адресованной "Анненскому" на одном из собраний в "Аполлоне" и сохранившейся в его архиве: "Кузмин просит подумать о нем. AT" (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 369. Л. 5-5 об.)) проявлялись так или иначе и после смерти Анненского (см.: Кузмин М. Наивные вопросы: (Гастроли Московского Камерного театра) // Жизнь искусства. 1919. ? 113. 6 апр. С. 3 <см. цитату на странице>; перепеч.: Кузмин М. Условности: Статьи об искусстве. Пг.: Полярная звезда, 1923. С. 106; Кузмин М. Дневник 1934 года / Под. ред., со вступ. статьей и примеч. Глеба Морева. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2007. С. 45, 70, 73).

20 января 1907

115

Ц. С.

Милая Нина, я не могу Вам писать эти дни. Я в таком тяжелом и чадном состоянии - душа моя так угнетена, что я скажу Вам не свои слова. Никогда заранее не надо мне говорить, что напишу, - тогда именно у меня ничего не может выйти. Поймите меня, чтобы быть тем, что Вы любите, т<о> е<сть> вполне и смело искренним, надо свободную душу, а моя теперь годится только для Ученого Комитета1.

Сейчас я один у себя... тихо, страшно. Завтра тяжелый день - я должен быть в белом галстуке и завтракать с протодьяконом.

116

Уходят минуты... может быть мои последние, когда я еще чувствую розовый подбой на белом крыле птицы... моей птицы. Как темно за окном!

Милая, не сердитесь

на Вашего И. А.

Печатается впервые в полном объеме по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 13-13 об.).

Фрагмент письма впервые опубликован А. В. Федоровым (см.: Федоров А. Поэтическое творчество Иннокентия Анненского // СиТ 1959. С. 8), с ошибочной ссылкой на его первопубликацию: "цитирую по статье Е. Р. Малкиной "И. Анненский" в "Литературном современнике", 1940. ? 6-7". В расширенном виде фрагмент увидел свет в следующем издании: Федоров А. Иннокентий Анненский: Личность и творчество. Л., 1984. С. 46.

1 В ближайшем ко времени написания письма заседании ООУК, состоявшемся 22 января 1907 г., Анненский присутствовал (см.: РГИА. Ф. 734. Оп. 1. ? 116. Л. 73), но доклады его в этот день не заслушивались.

13 февраля 1907

116

Ц. С.

Дорогая моя, мне не судьба видеть Вас ни в пятницу, ни в субботу: сегодня узнал от Попечителя1, что необходимо ехать в далекий путь - на самый дальний край нашего Округа, в Великий Устюг (полторы тысячи верст вагона и 70 верст по проселку). Я уезжаю в четверг - самую рань или среду (завтра) ночью. Напишу Вам из моей ссылки. Дело, кажется, предстоит трудное. Вернусь не ранее двух недель. Как не во время все эти гимназисты бунтуют2 - только что я наладился с Еврипидом... А впрочем, может быть, все к лучшему... для кого-нибудь. Напишите мне, только скорее: Великий Устюг (Вологодской губернии), Мужская Гимназия. Побывайте в Царском, хотя бы без меня. Руку! Другую!3

Весь Ваш И. Аннен<ский>

117

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 14-14 об.).
Написано письмо во вторник, очевидно, после заседания Попечительского Совета С.-Петербургского учебного округа.

1 Высочайшим приказом по ведомству Министерства народного просвещения ? 7 от 3 февраля 1906 г. Попечителем С.-Петербургского округа с 3.02 1906 г. был назначен граф, в придворном чине камергер Андрей Александрович Бобринской (Бобринский) (1859-1930) - крупный землевладелец и сахарозаводчик, политический деятель, закончивший С.-Петербургский университет и начавший свою карьеру в качестве уездного предводителя дворянства Черкасского уезда Киевской губернии, впоследствии служивший помощником статс-секретаря Государственного совета по отделению промышленности, наук и торговли. Попечителем округа он был по 12.09.1907 г., после ухода с этого поста состоял членом совета министра народного просвещения. С 1909 по 1915 г. Бобринский - член Государственного совета по выборам от землевладельцев Киевской губернии, член Государственной Думы. После 1917 г. в эмиграции.

2 О волнениях гимназистов в Великом Устюге сохранилось свидетельство провинциальной прессы:

"С 12 февраля спокойное течение местной общественной жизни было нарушено забастовкой средне-учебных заведений. Поводом к объявлению последней послужило увольнение воспитанника 5-го класса мужской гимназии.
С 12 февраля воспитанники 5, 6 и 7-го классов прекратили посещение классов, выставив требование обратный прием уволенного товарища.
К забастовщикам присоединились воспитанницы 7-го и 8 классов женской гимназии, также потребовав обратного приема. Администрация мужской гимназии категорически заявила, что все воспитанники, не явившиеся 16-го числа в классы, будут считаться выбывшими из гимназии. В означенный день не явилось 60 человек.
Они теперь все уволены с правом подавать прошения о зачислении вновь в число воспитанников.
Право принятия принадлежит всецело педагогическому совету. В настоящее время забастовка прекращена в обеих гимназиях" (Великий Устюг // Северная Окраина. Вологда. 1907. ? 52. 28 февр. С. 4. Без подписи).

3 Вероятно, усеченная цитата из вокального репертуара Бегичевой (см. прим. 11 к тексту 210).

21 февраля 1907

118

21/II 1907
Великий Устюг,
номера Добрецова1

Нина, милая, дорогая! Вы единственная мне написали. Впрочем, я Вам тоже одной писал при отъезде. Ек<атерине> Мак<симовне> я послал бессодержательную открытку с дороги2. Она не отвечала. Нина, письмо Ваше меня захватило - мне принесли его рано утром перед мучительным днём, и вот первая минута, когда я вернулся к себе, и она - ваша, да что там?! Одна ли эта минута?.. Постараюсь не звать Вас к себе в этот ужас - комната оказалась сырая и я все дни хожу точно угорелый. Крысы пищат и скребутся по углам... Я и крысы4... Чего не бывает? Если всё будет благополучно, то в пятницу послезавтра я выезжаю, впрочем, не уверен, что удастся уехать. Не хочу описывать Устюга... Тут красиво... Хотя снег какой-то серый, не тот, не мой, не я... Дел своих тоже описывать не буду. Покуда насилиям не подвергался. Интересных людей не встречал. На небе не нашёл ни одной красивой черепахи облака. Но бросим всё это. Вы просили моего ответа... Порыв мой, аметистинка5, что я скажу Вам? Вы знаете, что я и сам думал - если мне нужна будет нежная рука в этой толчее, в этом отчаянии, в этой жути... И я решил, что я скажу Вам: Ниночка, приди, милая - побудь со мною6... Но, Нина, меня берёт и раздумье... Ведь это сейчас Вы чувствуете. - О, я не хочу, я не смею сомневаться. На жертву Вы способны будете и потом. Но так свободно, нежно, желая... Это - надолго?.. А впрочем, все это ведь на всякий случай. Наше последнее свидание было чудное, но мне тяжело бы было держать себя, как я держал себя тогда, дольше тех коротких часов... минут, кажется. Зачем я пошёл к Е<катерине> М<аксимовне> от Вас? А знаете, ведь это я себя искушал7. И я знаю, я чувствую, как это было грубо по отношению к Вам. Прости мне, Нина... Ниночка... Нина... До свиданья, дорогая. Как жалко расставаться с Вашим письмом. Какой это свет, какое это счастье его иметь и читать и опять читать.

И. А.

119

Рассчитываю увидеться с Вами в среду 28, буду у Вас, если к тому времени доберусь до Пет<ер6урга>.

И. А.

Печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 15-16 об.). Впервые опубликовано: Звезда. ? 9, 2005 г. Публикация А. И. Червякова под рубрикой "К 150-летию И. Ф. Анненского".. С. 173-174.

1 Анненский был не вполне точен, так именуя гостиницу, где он остановился. Ср.: "Самой эффектной и красивой улицей города всегда была Набережная. Белоснежные, с золочеными куполами храмы, богато украшенные жилые дома городской знати, деревянная обшивка берега придавали устюжской Набережной оригинальный и нарядный вид. Ее часто ровняли и посыпали дресвой. На Набережной находились здание городской управы (ныне основное здание музея) и лучшая в городе гостиница "Добрецовские номера", принадлежавшая купчихе М. В. Добрецовой. <...> С Набережной открывался чудесный вид на Сухону и на заречную сторону" (Чебыкина Г.Н. Великий Устюг во второй половине XIX - начале XX века // Великий Устюг. Краеведческий альманах. Вологда: Русь, 1995. Вып. 1. С. 62. (Старинные города Вологодской области)).

2 Эта открытка в архив Анненского не попала.
О. С. Бегичева, раскрывая сокращение, так охарактеризовала скрывающееся за ним лицо: "Мухина Екатерина Максимовна <-> близкий друг И. Анненского. Широко образ<ованная> женщина. Знала 7 языков" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 9).

3 Письмо Бегичевой в архиве Анненского не сохранилось.

4 О паническом страхе Анненского, связанном с грызунами, дочь адресата писала в биографическом комментарии к письмам (см. вводное прим. к тексту 125 конечно, 126).

5 О. С. Бегичева в своем комментарии к этому письму сочла необходимым сделать следующее примечание: "Анненский больше всех цветов спектра любил фиолетовый и из драгоцен<ных> камней аметисты" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 9).
Некоторые не лишенные интереса наблюдения о значении "аметистового" начала в лирике Анненского содержатся в следующей статье: Хохулина А. Н. К символической системе номинаций в поэзии "серебряного века" (обозначения камней в лирике И. Анненского) // Динамика русского слова: Межвузовский сборник статей к 60-летию проф. В. В. Колесова / С.-Петербургский гос. ун-т; [Ред. колл.: В. М. Мокиенко и др.] СПб., 1994. С. 126
-132.

120

6 Романсовая стихия невольно пробивается в общении Анненского с Бегичевой: на мой взгляд, эта и последующие фразы отсылают к одному из самых известных вокальных произведений композитора и поэта Николая Владимировича Зубова (1867-19??), романсу "Побудь со мною!" (1899), вероятно, входившему в репертуар Бегичевой:

Не уходи, побудь со мною,
Здесь так отрадно и светло,
Я поцелуями покрою
Уста, и очи, и чело.
Побудь со мной, побудь со мной!
Не уходи, побудь со мною,
Я так давно тебя люблю.
Тебя я лаской огневою
И обожгу, и утомлю.
Побудь со мной, побудь со мной!
Не уходи, побудь со мною,
Пылает страсть в моей груди.
Восторг любви нас ждет с тобою...
Не уходи, не уходи!
Побудь со мной, побудь со мной!

Об отношениях Анненского, "специалиста по придушенным семейным несчастьям" (по словам А. А. Ахматовой; см.: Лукницкий. II. С. 62), и сестер Лесли, о "вечной игре в невозможно" см. также раздел "Две сестры" следующей публикации: Лурье Самуил. Дом на дне пруда: О хозяине кипарисового ларца, в котором прошлый век нашел свое фамильное серебро // Первое сентября. 2001. ? 16 (998). 3 марта. С. 5.

7 Своеобразное "соперничество" Е. М. Мухиной и Н. П. Бегичевой в "борьбе" за Анненского юмористически отразилось и в одном из его стихотворных экспромтов (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 59. Л. 5):

Катя смотрит резвым птенчиком,
Нина - нежным стебельком,
И у Кати бант кузнечиком,
А у Нины мотыльком.

7 июля 1907

145

7/VII 1907
Ц<арское> С<ело>
дом Эбермана

Нина! Нина! где Вы, милая?

Отзовитесь мне, дорогая... Я хочу слышать Вас, но я не могу себе представить Вашего голоса... точно арфа тут, где-то возле, только я-то не смею коснуться её струн, потому что боюсь сфальшивить... и будто я беру свою крылатку и стараюсь закрыть мою арфу, мою бедную арфу, а вместе с ней и руку, которая не смела коснуться её певучих струн, - чтобы и ветер, коснувшись арфы, не задрожал больным, жёлтым диссонансом пыльного полудня, или рано поседевшей ночи в парке, помните?..

Вы понимаете, что больше нет ни пионов, ни жасминов, а розы стоят холодные, и их налило дождём, и если вы выльете оттуда капли дождя, то от самого сердца, которое их сберегало, не останется ничего, оно разобьется; всё, отжив, разойдется бело-розовыми лепестками... Слёзы ведь его только и держат... Кто там их оставил, и беда цветку, если он вздумает их отдать. Пусть выпьет их осторожно Солнце, дрожащими лучами-пальцами алкоголика придерживая рано утром бело-розовый венчик полумертвой розы. Может быть, тогда она два утра... ещё... целых два утра будет чувствовать, как на соседнем листке расположился червяк и смотрит на белое и хочет розового... Два утра... почти что целую вечность, потому что хроноскоп показывает миллионную долю секунды...

146

Вы сердитесь, Нина? Но мне поздно исправляться... Темно и холодно: + 9º Р1, и ставни Василий2 уже закрыл, и дождь опять идёт, а на столе передо мною поникла в вазочке между двух шиповников, поникла никому не нужная и зачем-то погубленная травка, давно не ароматная, поникла, а жить хочет и будет жить... чёрт возьми!.. до последней капли в темно-синей вазочке, или ещё дольше, может быть, жить... и будет с неё... Старая? А ей-то что?.. Жить... жить...3

Ваш И. Ан<ненский>

Печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 17-18 об.).
Впервые опубликовано: Звезда. ? 9, 2005 г. Публикация А. И. Червякова под рубрикой "К 150-летию И. Ф. Анненского". С. 174.

1 Температура указана по шкале Реомюра. По привычной ныне шкале Цельсия это составляет чуть более 11 °.

2 По-видимому, дворник, служивший на участке Эберманов.
О. С. Бегичева, комментируя письмо, ограничилась следующим указанием: "Василий - слуга" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? б. Л. 10).

3 Налицо один из устойчивых мотивов лирики Анненского. Ср., например, с финальными строфами сонета "Желанье жить" (СТ. С. 180):

Следом чаща послала стенанье,
И во всем безнадежность желанья:
"Только б жить, дольше жить, вечно жить..."

и стихотворения "На полотне" (СТ. С. 183):

Два дня тому назад средь несказанных мук
У сына сердце здесь метаться перестало,
Но мать не плачет - нет, в сведенных кистях рук
Сознанье - надо жить во что бы то ни стало.

22 июля 1907

146

Ц. С.
дом Эбермана

Нина милая и безнадежно-неуловимая! Нина, которая пишет и не выписывает! Нина, которая говорит и не досказывает! Таким акафистом1 начинаю я письмо Нине под аккомпанемент дождя... Если Вы только думали, что я не верил тому, что Вы приедете 17-го, то Вы глубоко ошибаетесь. Верил так

147

слепо, и, выходит, так глупо, что... нет, уж лучше и мне не договаривать. Я, впрочем, был единственный, который хотел верить в решения Нины. Не только наши, но даже Е<катерина> М<аксимовна> была уверена, что после Вашего решения осторожнее ждать перерешения, а я-то, я-то... Бросим это, однако, и будем ждать, когда ветер Ваших мыслей, наконец, привлечет корзину нашего милого аэронавта в Царское, и он бросит якорь на даче Эбермана. Верю в мое солнце и люблю его тем сильнее, чем безнадежнее заволакивающие его тучи... Я последнее время все похварывал, хандрил и даже унывал, как уже давно не приводилось... Только что наладил я свою работу, и, как назло, посыпались дела из Округа одно другого спешнее, нелепее и омерзительно-несоответственнее с теми мыслями, которые меня волнуют и сладко сжигают2. Точно назло. И теперь еще в глаза глядит работа3, к<ото>рая заставит меня бросить Еврипида, может быть, недели на две, т<о> е<сть> на все время, которое еще остается от каникул. Это, вероятно, и делало меня больным и унылым. Вот, представьте себе, напр<имер>, что я должен был делать сегодня. En grande tenue4 в раззолоченной толпе мундиров 2 1/2 часа слушать в Смольном митрополита5 - и это называется каникулярным отдыхом. И для этого надо прерывать нити дум, которые, м<ожет> б<ыть>, потом не удастся и связать. И дни уходят... Ночи, наклоняясь, улыбаются, и, грозя, потухают закаты... Нина, может быть, это так и надо... Но посочувствуйте мне, милая, пожалуйста.

Ваш И. А<нненский>

Печатается в полном объеме впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 19-20 об.).
Несколько видоизмененный фрагмент письма впервые опубликован в монографии, посвященной жизни и наследию Анненского: Федоров А. Иннокентий Анненский: Личность и творчество. Л., 1984. С. 46.

1 Обращение Анненского по интонации и структуре близко к акафистам, христианским хвалебным церковным песнопениям. Поводом послужило то, что 22 июля у Н. С. Бегичевой был день рождения.

2 Речь, очевидно, идет в первую очередь о работе Анненского над вторым томом "Театра Еврипида" и, в частности, неразысканным трудом "Еврипид и его время", генетически связанным с сохранившимися в его архиве одноименным текстом и многостраничной ру-

148

кописью "Афины V века" (см. прим. 3 к тексту 123 <письмо Анненского к Е. М. Мухиной от 16.06.1906> и Анненский И. Театр ЕврипидаСанкт-Петербург, "Гиперион", 2007. С. 382, 397-398).

3 Что это за работа, осталось невыясненным.

4 При полном параде (фр.).

5 С 1898 г. митрополитом С.-Петербургским и Ладожским был Антоний (в миру Александр Васильевич Вадковский) ( 1846-1912) - духовный писатель, богослов, церковный деятель, с 1887 г. - ректор С.-Петербургской духовной академии, епископ выборгский, а с 1900 г. и первенствующий член Священного Синода.
22 июля отмечалось тезоименитство Вдовствующей Государыни Императрицы Марии Феодоровны.

вверх

1 сентября 1909

156

Милая и сердитая Нина-Ниночка!

В понедельник мне назначили экзамен в Римско-Католич<еской> Семинарии1, к<ото>рый продлится весь день - желания мои очевидно были подслушаны враждебной силой.

Постараюсь увидеть Вас при первой возможности.

Ваш И. Ан<ненский>

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 21).
В указанном архивном деле сохранился и конверт, на котором рукой Анненского был помечен следующий адрес: "Васильевск<ий> остров<.> Угол Среднего просп. и 6-й линии<,> вход со Среднего<,> д. 29<,> кв. 21<.> Е<е> В<ысокородию> Нине Петровне Бегичевой" (Л. 21об.).

1 Речь идет, очевидно, о назначенной на понедельник, 3 сентября, осенней переэкзаменовке учащихся, не сумевших по тем или иным причинам сдать на положительные оценки экзамены в конце предыдущего учебного года.
Римско-католическая архиепархиальная духовная семинария - одно из тех учебных заведений, с которым Анненский так или иначе был связан почти с самого начала своей педагогической карьеры. Первым документальным свидетельством этого является следующее конфиденциальное письмо попечителя С.-Петербургского учебного округа от 20 августа 1883 г. за ? 5626, отложившееся в личном деле Анненского в фонде гимназии Бычкова / Гуревича (печатается по писарскому тексту на бланке, автографы подписей и подчеркнутая фамилия Анненского выделены курсивом: ЦГИА СПб. Ф. 171. Оп. 1. ? 16. Л. 34
-34 об.):

Господину Директору частной гимназии
Статскому Советнику Гуревичу

Министерство Внутренних Дел сообщило на заключение г. Министра Народного Просвещения ходатайство Митрополита Римско-Католических Церквей о разрешении поручить преподавание русского языка и словесности в Архиепархиальной Римско-Католической духовной Семинарии преподавателю содержимой Вами гимназии Иннокентия Анненского.

157

Сообщая об этом, вследствие предложения г. Министра Народного Просвещения от 17-го сего Августа за ? 10516, имею честь покорнейше просить Вас, Милостивый Государь, доставить мне в самом непродолжительном времени сведения относительно деятельности и направления г. Анненского.

Управляющий Округом Д. Михайлов
Правитель Канцелярии И. Борейша

Нужно отметить, что документально установить, приступил ли Анненский в 1883 г. к преподаванию в этом учебном заведении, пока не удалось.
Здесь же речь идет о регулярных посещениях Анненским Римско-католической духовной семинарии уже в качестве инспектора С.-Петербургского учебного округа. В этом качестве он неоднократно участвовал в приеме экзаменов у воспитанников семинарии (см., например, "Записную книжку с деловыми повседневными записями" 1908 г.: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 28. Л. 20).
О характере исполнения Анненским этой сугубо официальной функции дает представление сохранившийся в его архиве прощальный благодарственный адрес, подписи в котором оставили более ста семинаристов (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 417. Л. 1
-1 об.):

Ваше Превосходительство
Глубокоуважаемый
Иннокентий Федорович

С чувством глубокого прискорбия мы узнали, что Вы нас оставляете.

Вы, как представитель Учебного Ведомства<,> внесли в наши официальные отношения чувства гуманности, искренности и справедливости, которые всецело расположили к Вам наши сердца.

Как опытный педагог и редкий знаток молодых воспитывающихся душ, Вы сумели навсегда поработить наши сердца своей светлой личностью и укрепить у нас уважение к тем наукам, по которым Вы нас экзаменовали.

При нашем вынужденном с Вами расставании, примите<,> Глубокоуважаемый Иннокентий Федорович<,> наше чистосердечное горячее спасибо за все то доброе, высокое, идеальное, к которому Вы направляли наши умы. Счастливы будем, если Вы в сердце своем сохраните навсегда о нас добрую память.

25 Августа 1909

Воспитанники
Римско-Католической Архиепархиальной
Духовной Семинарии

1 сентября 1907

158

Ц. С.
д. Эбермана

Ниночка,

Не сидится мне. Утро провел в Петерб<урге>, откуда Вам написал с вокзала1. А приехал в Царское - отправились мы с Диной, сначала смотреть на помещение Ел<ены> Серг<еевны>2, а потом в Павловск. Там тоже я не усидел, приехал в Царское обратно. Теперь совсем один, но валится из рук книга. Как мне музыки хочется, если б Вы только знали. Нашел на столе письмо от Вас3.

Если другие так же мало понимают из моих писем, как я из тех, которые я получаю, - то дело совсем плохо. Понял только одно, что Вы смущены моей будто бы обидой.

Ах, милая, Вы такая добрая, такая чуткая, такая нежная... Неужто Вы не знаете, что "прочувствованные извинения" - это квалифицированный упрек? Конечно, более чем кто-нибудь я упрека заслуживаю, и Вы вправе меня упрекать, но упрекайте же просто, горько... злобно Вы не умеете... Но зачем прикрывать упрек тем, что менее всего должно на него походить?

Я совсем один и обедал один и потом долго и долго сидел и смотрел в почерневший сад и сквозь черноту листвы на горело розовое небо... И колокола точно налетали, бурно, своим медным стуком звали у меня из сердца что-то в нем глубоко, глубоко схороненное. А я сидел и думал... так стучатся эти медные сторожа и в крышку гроба... И они звали, и они не дозвались. А сад все чернее становился и розовое все желтее, а желтое все бледнее.

Господи, Господи, Тебе все открыто... Но вот уж и колоколов нет. Как бела дорожка... И как тихо, тихо. Сейчас иду в сад. Там собаки бегают, а цветы темны, сухи...

Ваш И. Ан<ненский>

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 22-23 об.).

1 См. текст 155.

159

2 В одном из своих биографических исследований А. В. Орлов указывал: "Е. С. Левицкая прожила в Царском Селе с 1900 по 1915 год в зданиях, где располагалась создаваемая ею школа с совместным воспитанием и обучением детей обоего пола: первоначально, когда ее шкода была еще учебным заведением III разряда, - в наемных помещениях на Бульварной улице (ныне Октябрьский бульвар), д. 25; затем, когда школа ее по числу открытых классов стала учебным заведением II разряда, Е. С. Левицкая сняла под школу более просторные помещения для классов и общежитий у частного домовладельца на Средней улице, д. No 11 <...>; наконец, получив для своей школы в 1907 году права учебного заведения I разряда, Е. С. Левицкая арендовала для размещения школьного комплекса большой участок земли и все пустовавшие строения, принадлежавшие Императорскому Царскосельскому скаковому обществу, включая и упраздненный скаковой круг с трибунами. Учредительница Школы Левицкой развернула на этом участке, расположенном в завокзальной части Царского села по Новодеревенской улице, дом 12, сооружение новых дополнительных построек, спортивных объектов и создала подсобное хозяйство с необходимыми служебными постройками (кухня, баня и др.)" (Вступительная источниковедческая статья к публикации: Иннокентий Анненский. Неизвестные страницы ранних лет жизни. (С генеалогическими материалами из истории семьи по нововыявленным архивным источникам) / Автор публикации, вступительной источниковедческой статьи к ней и обстоятельных примечаний к документам А. В. Орлов. 108 л. (Личный архив Н. Т. Ашимбаевой). Л. 79).

Речь здесь идет, очевидно, именно о главном здании школы Левицкой.

Сама руководительница так описывала "расположение и внешнее устройство" своего детища: "Весь район, занимаемый Школой, составляет около 50 десятин земли. На этом участке расположены следующие здания. Главное здание, в котором помещаются классы, химическая лаборатория, физический и естественно-научный кабинеты, гимнастический зал, читальня и библиотека, музыкальная комната, приемная. Направо - отдельный дом, состоящей из двух половин: одна для девочек (при них воспитательницы), другая - для мальчиков до 10-тилетнего возраста (при них фельдшерица), там же и лазарет. Налево - спальни старших мальчиков и при них воспитатель. Затем две небольшие постройки: кухня и службы, баня и прачечная. Школа владеет отлично обставленными конюшнями, где стоят принадлежащие Школе коровы. Вблизи школьных зданий находятся две площадки; одна специально устроенная для foot-ball, другая приспособленная для катка; кроме того - lawn-tennis.
Кроме перечисленных площадок есть еще поле в 36 десятин, где детям предоставляется полный простор для игр и прогулок" ([Левицкая Е. С.] Школа Левицкой: (1900
-1911). СПб.: [Тип. А. С. Суворина], 1911. С. 69. Без подписи).

3 Письмо Бегичевой в архиве Анненского не сохранилось.

10 сентября 1907

160

Великие Луки,
гостиница Сиповича

Милая Нина, обстановка для "хорошего" письма странная. Во-первых, холод - ну, холод - это не обстановка, положим... вижу насмешливую складку Ваших губ. Во-вторых, озябший человек... в-третьих, пречищенный номерочек, но какой-то убогий, неприютный. И одно только у меня украшение. На подзеркальнике, где отражается мое посиневшее от холода лицо, стоит завернутая в клякс-папир баночка и в ней какое-то не то дерево, не то букет, сделанный из бумаги. Цветы розово-оранжевые и такие, каких в природе нет и не может быть, а зелень тоже бумажная трогательного колорита: знаете Вы траву, не успевшую еще пожелтеть, когда на нее нападет иней, да другой, да третий, и вот она станет стылая и сливочно-зеленая. И эта трава теперь мое сердце. Солнце там, где-то, может быть, его больше и не будет, - а иней тут и донимает. Не хочу описывать Вам всех злоключений моей дороги.

...Обстановка переменилась... Сейчас пришла служанка высокая-высокая и с глазами цвета подснежника и увела меня в другую комнату, большую и комфортабельную, но где нет моих розовых оранжевостей и зеленых молочностей... Вместо цветов здесь висит олеография1, а на ней тот домик, где жили Дора и Алексис2... Счастливый Алексис - с ним его Дора... Другая олеография над моей будущей кроватью, и она изображает... ледники. Вот уж, поистине, не в бровь, а прямо в глаз... И откуда только берется этот холод?.. Вы знаете, милая, что я приеду на Петербург. Поеду с поездом, на 150 верст длиннее, но зато без пересадки, на Бологое; он приходит, кажется, <в> 9 ч<асов> 15' утра, рань страшную; вероятно, в пятницу3. Я пишу это Вам вовсе не потому, что рассчитывал, что Вы встретите. Все равно увидались бы только минутку. А я приеду к Вам в субботу утром.

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 24-25 об.).

Информации о точных сроках и задачах командировки Анненского в Великие Луки, уездный город Псковской губернии, ни в

161

архивных материалах С.-Петербургского учебного округа, ни в псковских газетах обнаружить не удалось. Говоря о вероятных объектах ревизии, нужно иметь в виду, что в 1907 г. в Великих Луках (см.: Памятная книжка Псковской губернии на 1907 год. Псков: Тип. Губернского Правления, 1907. С. 219-220) функционировали подведомственные Министерству народного просвещения реальное училище (директор Александр Петрович Козловский) и женская гимназия (начальница Мария Степановна Красильникова). Следует констатировать также, что отправиться в Великие Луки Анненский не мог ранее 3 сентября 1907 г., так как в журнале заседаний ООУК МНП отмечено его присутствие на заседании в этот день (ИФА. IV. С. 381).

Остановился Анненский в Великих Луках, вероятно, в меблированных комнатах Михаила Антоновича Сиповича, которые упоминались в справочных изданиях в числе великолукских "промышленных и торговых предприятий" (см.: Памятная книжка Псковской губернии на 1913-1914 гг. / Издание Псковского Губернского Статистического Комитета. Псков: Тип. Губернского Правления, 1913. С. 467).

Здесь имеет смысл упомянуть, что в 15 км от Великих Лук находилось имение, благоприобретенное бабушкой Анненского по отцовской линии Александрой Павловной <Пахомовной?> Анненской и переданное ею 13 мая 1846 г. целиком ("сельцо Сивцево с деревнями: Черемаха, Белогубова, Гребли, Болотова и Марков Остров, Максимовской волости, Великолуцкого уезда, Псковской губернии") по дарственной записи в полную собственность своей дочери, родной тетке И. Ф. Анненского Марии Николаевне Ткачевой (см. подробнее: Орлов. I. Л. 30-32). В 1907 г. это имение принадлежало родившимся в Сивцеве (как и их сестра София и брат Петр) двоюродным сестре и брату Анненского: А. Н. Анненской и юристу, общественному и земскому деятелю Андрею Никитичу Ткачеву (1843-1911), которому Анненский посвятил один из своих переводов (см.: Рес, трагедия, приписываемая Еврипиду / Перевел с греческого стихами и снабдил предисловием Иннокентий Анненский. (Перевод посвящается А. Н. Ткачеву). СПб.: Тип. В. С. Балашева и Ко, 1896. 77 с. (Извлечено из ЖМНП за 1896 г.)). Краткая характеристика личности и судьбы А. Н. Ткачева содержится в воспоминаниях его родной племянницы (см.: Богданович. С. 149-152). В 1907 г. А. Н. Ткачев был избран депутатом III Государственной думы от Псковской губернии, в работе 1-й сессии (1907-1908 гг.) принимал деятельное участие, а во время 2-й сессии (1908-1909 гг.) перенес инсульт (судя по всему, уже в 1909 г.). Ср. текст недатированного письма Т. А. Богданович к И. Ф. Анненскому (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 300. Л. 10):

162

Дорогой Кеничка.

Будь добр<;> приезжай<,> пожалуйста<,> к Андрюше, у него удар<,> и он очень плох, я у него, но решительно не знаю, что делать. Пожалуйста, не откажи.

Твоя Т. Богданович.

Фурштатская, д. 35.

1 Олеография - особый, выполненный с помощью тиснения, вид многокрасочной литографии с картины.

2 Речь, очевидно, идет о "раненных Амуром" героях стихотворной элегии И. В. Гёте "Алексис и Дора" ("Alexis und Dora") 1797 г., отражавшей историю любви и расставания ее заглавных персонажей. Кульминационным моментом этой элегии была сцена жгучего приступа ревности "неожиданно" обретшего любовь и тут же разлученного с Дорой волею обстоятельств Алексиса. Вряд ли, впрочем, упомянутая олеография иллюстрирует это произведение Гёте: скорее речь идет о картинке идиллического содержания вообще.

3 То есть 14 сентября.

17 сентября 1907

163

Ц. С.
д. Эбермана

Милая Нина,

У нас заболел Кенечка1, и так как при этом обнаружилось подозрение на дифтерит, то его с матерью поместили в госпиталь, а мы должны выдержать дезинфекцию, ванны и некоторый карантин.

Жаль очень, что не удалось повидаться в субботу. Я освободился в этот день только в восьмом часу вечера и заходил к Вам. Сам не поднимался, а послал швейцара узнать, дома ли Вы. Он принес печальный ответ, что дома нет. Это была вторая деценция2 в этот вечер: Е<катерина> М<аксимовна> оказалась едущей в театр3. Так меня все это огорчило, что я нашел, что мне не прилично ехать на вокзал на извозчике и сел в какую-то стеклянную кукушку4, которая додребезжала и догромыхала меня до Сенной. Тут я долго рассматривал в ярко освещенных окнах арбузы, баклажаны и битых кур, а потом пешком побрел на вокзал и шел мимо часовщиков и баб с яблоками и торговых бак, и скверно пахло, а мне это было приятно, а когда пришел в ярко освещенный вокзал, а потом в мягкий угол вагона, то стало томно, и шел я наконец темной аллеей и старался не думать, а мысли шли сами, как недостижимые дымы неба, и хотели плакать и не могли плакать.

Получили ли Вы мое письмо из Вел<иких> Лук5?

Еще одна в моей жизни безответность!

Ваш И. Ан<ненский>

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 26-27 об.). Написано публикуемое письмо в понедельник.

1 Гламазда Иннокентий Арефьевич (1906?-19??) - один из сыновей лакея Анненских А. Ф. Гламазды, крестник И. Ф. Анненского.

164

В своих воспоминаниях В. И. Анненский-Кривич, затрагивая отношение Анненского к собственному имени, невольно коснулся и личности И. А. Гламазды:

"Между прочим, сибирским именем своим отец - нельзя сказать, чтоб был особенно доволен. То есть, точнее, ему словно бы чуть-чуть было неприятно, имя это само по себе никому из близких его не нравилось, и он не раз по разным случаям обращался ко мне с шутливым укором:

- Ведь вот ты, знаю, сына своего Иннокентием не назовешь...
- Нет, не назову... - откровенно сознавался я.

А когда присутствовавший при одном такого рода разговоре любимый внук отца, сын его старшего пасынка Валя Хмара-Барщевский, тогда еще совсем маленький ребенок, вдруг с самым решительным видом заявил, что он обещает дедушке назвать своего сына Иннокентием, - то чувствовалось, что хотя отец и отнесся к этому трогательному заявлению с естественной ласковой шутливостью, но все же в глубине души эти слова "внука" были ему очень приятны.

Не могу не добавить, что В. П. Хмара-Барщевский не забыл этого данного в глубоком детстве обещания, и когда уже через много лет после смерти отца у него родился сын - он назвал его Иннокентием.

Знаю я, и что наименование одного из сыновей нашего Арефы, его крестника, было ему не безразлично.

Этого крестника своего отец всегда называл "Перводумским", т<ак> к<ак> крестины его состоялись в день открытия 1-й Гос<ударственной> Думы <27 апреля 1906 г>" (ЛМ. С. 217).

О. С. Бегичева, комментируя письмо написала о крестнике Анненского, явно ошибаясь в его возрасте: "Кеня - мальчик лет 7 - сын Арефы-лакея. Вся семья Анненских очень любила этих детей<,> и они постоянно находились в комнатах" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 10).

Среди причин, вызывавших у Анненского "недовольство" его именем, была и сугубо фонетическая, о чем свидетельствует следующее его высказывание, воспроизведенное по памяти Маковским: "Как же его, Анненского, нарекли Иннокентием? Варварски звучит Иннокентий Анненский! У французов всегда: Поль Верлэн, Шарль Бодлэр, Виктор Гюго и т. д. А тут - удивительная нечеткость слуха. - "У вас, Сергей Маковский, хоть ей - ий, а у меня - ий - ий"" (Маковский Сергей. Портреты современников: Портреты современников; На Парнасе "Серебряного века"; Художественная критика; Стихи / Сост., подгот. текста и коммент. Е.Г. Домогацкой, Ю.Н. Симоненко. М.: Аграф, 2000. С. 163).

2 Деценция (от лат. decentia - приличие, пристойность) здесь - надлежащая формальность, церемониальное соответствие, соблюдение приличий.

3 Ср. текст 160 <письмо Анненского к Е. М. Мухиной от 17.09.1907>.

4 Трамвай.

5 См. текст 158 <письмо Анненского к Е. М. Мухиной от 10.09.1907>.

24 декабря 1907

174

Ц. С.
дом Эбермана

Милая Ниночка,

Я все еще на больном положении. Вчера был Дидрихс1. Осмотрел мне голову и нашел дисторсию связок2, проще - от удара оборвалась под кожей какая-то дрянь, но трещины в

175

черепе нет. По его совету надели мне на голову, в виде чепчика, compresse échauffante3. Но под утро я сорвал с себя это украшение, так как оно не дало мне спать. Тоня4 вчера не уехал - едет, кажется, сегодня, а наши отбыли5. Был Пав<ел> Павл<ович>6 и Ольг<а> Ал<ександровна>7 в каких-то бретелях из вельветина.

Милая, приезжайте поскорее.

Вы знаете, Вы не можете не чувствовать, какая для меня радость видеть Вас, слышать Ваш голос, сознавать Вас близко.

В среду пораньше, да?

Весь Ваш И. Анн<енский>

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в архиве И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 28-29).

1 Речь идет, вероятно, о Михаиле Михайловиче Дитерихсе (1871-1941), служившем в середине 1900-х гг. старшим ординатором Царскосельского госпиталя. Выдающийся хирург, историк медицины, автор более сотни научных трудов, в том числе шести монографий. Выпускник Императорской Военно-медицинской академии 1898 г., впоследствии профессор киевского Университета Св. Владимира, Кубанского и 3-го Московского медицинского институтов. См. о нем подробнее: Околов В. Л., Восканян Э. А. Дитерихс Михаил Михайлович: (Жизнь и деятельность): (1871-1941). Пятигорск, 1996. 88 с: портр.

2 Растяжение или частичный надрыв связок.
Подробности получения Анненским в конце декабря 1907 г. травмы головы не выявлены. О временных рамках его болезни можно заключить из следующих данных: 17 декабря 1907 г. он присутствовал на заседании ООУК, в понедельник 24 декабря, предрождественский день, заседания УК не было, а в следующем его заседании, которое состоялось 31 декабря, он уже не присутствовал (РГИА. Ф. 734. Оп. 3. ? 116). Впервые в 1908 г. Анненский в заседаниях ООУК участвовал 7 января (РГИА. Ф. 734. Оп. 3. ? 119).

3 Согревающий компресс (фр.).

4 Пасынок Анненского П. П. Хмара-Барщевский. С 6 октября 1907 г. он уволился с должности земского начальника в отставку по прошению, продолжая постоянно жить в центре бывшего своего участка и одновременно имении своей жены, в с. Каменец, по июль 1909 г. Вероятно, к рождественским и новогодним праздникам он возвращался из Царского Села в Смоленскую губернию.

176

5 Вероятно, Валентин и Наталья Анненские уехали на святки в Смоленскую губернию: в имение матери, Сливицкое, либо в Каменец.

6 П. П. Митрофанов.

7 Очевидно, Ольга Александровна Васильева (см. прим. 4 к тексту 29). В справочном издании, опубликованном в год смерти Анненского, о ней сообщались следующие сведения: "Васильева Ол. Алдр. вд<ова> к<оллежского> с<оветника>. Владимирский, 19" (Весь Петербург на 1909 год: Адресная и справочная книга г. Санкт-Петербурга. [СПб.]: Издание А. С. Суворина, [1909]. Паг. 2. С. 124).
О. С. Бегичева в своем комментарии к этому письму была лаконичной: "Васильева Ольга Александровна - друг семьи" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 10).

вверх

4 января 1908

176

Ц. С.
д. Эбермана

С новым годом и новым счастьем, милая. Благодарю за кусочек письма, доставшийся и на мою долю1. Весть об уходе Г<ерасимова>2 я узнал из газет 1-го января3. Я не обрадован, вы знаете. Хотя лично мне Гер<асимов>, может быть, и сделал хуже, но я все-таки всегда смотрел на его деятельность шире. Уход Гер<асимова> есть своего рода знамение времени и не из самых отрадных, во всяком случае. А впрочем, поживем - увидим.

Когда же Вы к нам? Напишите по крайней мере, милая.

Ваш И. А.

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в архиве И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 30-30 об.).

1 Письмо, адресованное, вероятно, Д. В. Анненской, в архиве Анненского не сохранилось.

2 Имя Осипа Петровича Герасимова (см. прим. 12 к тексту 32 <письмо к П. П. Семенникову, Киев, 3.04.1891>) впервые возникает в переписке Анненского в апреле 1891 г. при характеристике сотрудников журнала "Вопросы философии и психологии". Судя по контексту, тогда Анненский еще не был знаком с

177

ним, соседом О. П. Мельниковой (впоследствии Хмара-Барщевской) по имению в Каменецкой волости Смоленской губернии.

В период первой русской революции Герасимов, близкий по своим общественно-политическим воззрениям к партии народной свободы и организационно с нею связанный, опубликовал ряд работ (см. у в частности: К вопросу о всеобщей, прямой, равной и тайной подаче голосов. О. П. Герасимова. М.: Т-во "Печатня С. П. Яковлева", 1905; Из записной книжки: Заметки о заграничных воспитательных учреждениях. О. П. Герасимова. [СПб.:] Тип. Ю. Мансфельд, [1905]), которые были расценены в одном из либеральных педагогических изданий как расходящиеся с официальной точкой зрения: Поперрэк Г. А. Кто сеет смуту по ведомству народного просвещения // Вестник воспитания. 1906. ? 1. Паг. 2. С. 60-62. Подпись: Г. Р.

На пост товарища министра народного просвещения (см.: ЖМНП, нс. 1906. Ч. I. Январь. Паг. 1. С. 1) он был назначен Именным Высочайшим Указом одновременно с П. П. Извольским с 19.11.1905 г. незадолго до того, как министром стал бывший московский городской голова И. И. Толстой (подробнее о движущих механизмах бурного карьерного роста Герасимова см.: Шварц А. Н. Моя переписка со Столыпиным. Мои воспоминания о Государе. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1994. С. 110-111. (Мемуары русской профессуры)). Впоследствии Герасимов приобретал в министерстве все большее влияние, став при министре П. М. фон Кауфмане его единственным заместителем (см.: Адрес-Календарь: Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц по всем управлениям в Российской Империи на 1908 год. СПб.: Сенатская тип., 1908. Ч. I. С. 177); с ним вместе он и вышел в отставку. Очевидно, именно к этому периоду и должно относиться замечание Кривича, характеризующее Герасимова как "фактически ворочающего всеми делами" (ПК. С. 87).

Вопрос об условиях одновременной отставки министра народного просвещения П. М. фон Кауфмана и его заместителя Герасимова обсуждался в самых верхах российского государства (см. по этому поводу переписку премьер-министра России и императора Николая II: Переписка Н. А. Романова и П. А. Столыпина // Красный архив. 1924. Т. 5 (30). ? 5-7. С. 117, 127; перепеч.: Столыпин П. А. Переписка / Фонд изучения наследия П. А. Столыпина; Федеральное архивное агентство; РГИА; [Под общ. ред. П. А. Пожигайло]. М.: Росспэн, 2004. С. 42-45; см. также: Шварц А. Н. Указ. соч. С. 79-80). При всем недовольстве правительства деятельностью Герасимова его отставка была оформлена Высочайшим указом вполне благопристойно: "Товарища министра народного просвещения, действительного статского советника Герасимова - Всемилостивейше увольня-

178

ем, согласно прошению, от службы" (ЖМНП, не. 1908. Ч. XIII. Февраль. Паг. 1. С. 60). Характерно, что он сохранил известную долю влияния в министерских кругах и после отставки. Во всяком случае, Анненский позволял себе обращаться к нему по служебным вопросам и в 1908 г. (см. текст 169 <письмо О. П. Герасимову от 25.05.1908>).

Именно с влиятельностью Герасимова были связаны надежды сестер Лесли (ср. характеристику О. С. Бегичевой: "Герасимов Осип Петрович <-> хороший знакомый Н. П. Бегичевой <-> был тов<арищем> мин<истра> народного просвещения" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 10)) - а, быть может, и самого Анненского - не столько на карьерное продвижение, сколько на более приемлемый характер его дальнейшей педагогической службы: должность инспектора учебного округа, которую занимал Анненский, была связана с утомительными разъездами. См., в частности, письмо О. П. Хмара-Барщевской к Герасимову, дающее представление и о характере их отношений, и о желаемых для Анненского служебных перспективах (прим. 4 к тексту 138).

Наиболее яркую характеристику Герасимову (правда, имеющую отношение к несколько более позднему времени) дал его младший современник, соратник по Всероссийскому Земскому Союзу С. Е. Трубецкой:

"О. П. Герасимов был человек весьма оригинальный, и я не могу отнести его ни к какой обычной категории людей. Он происходил из совсем незнатного, но старинного дворянского рода, крепко сидевшего на земле и выходившего во дни оны, "конны, людны и оружны", на защиту русских рубежей. Этот, к сожалению редко встречающийся у нас, атавизм очень сильно чувствовался в глубине характера Герасимова.

Наше старое, но незнатное и небогатое родовое дворянство, много сделавшее для России и за последние десятилетия только немногим меньше оклеветанное и оплеванное, чем наша аристократия, к сожалению, быстро оскудевало и потеряло свое бывшее значение в государстве. При этом одни представители этого сословия скатывались в пропасть "бескультурья"; а другие - "объинтеллигенчивались", теряя характерные и полезные для государства черты "служилого сословия". Некультурным Герасимова назвать, конечно, было никак нельзя, хотя культура его и была не особенно тонкой. Скорее, мало знавшие его люди могли считать его "интеллигентом", но это тоже не было верно, хотя некоторые черты интеллигента в нем и проглядывали. Типичный интеллигент - человек, оторванный от земли, и от истории, и не имеющий традиций, кроме, конечно, "специфически интеллигентских".

У О. П. Герасимова ясно чувствовались крепкие и старинные традиции государственного "служилого сословия". При этом он был

179

человек цельного и стального характера, определенный индивидуалист и крепкий государственник. Под государственным углом зрения Герасимов смотрел на все. Государственный интерес был у него всегда на первом месте. Педагог по профессии, бывший директор Дворянского Пансиона в Москве, потом некоторое время товарищ министра Народного Просвещения, Герасимов отнюдь не был чиновником или бюрократом. Старый смоленский помещик и земец, Герасимов был убежденным и стойким приверженцем широкого местного самоуправления. Человек очень властного характера, он, однако, отнюдь не имел довольно обычной для таких людей склонности к централизму.

За несколько лет нашей совместной службы и знакомства (он умер в большевицкой тюрьме в 1919 г.) Герасимов оказал на меня значительное влияние. Изо всех моих служебных начальников учиться, к сожалению, мне пришлось только у него.

Ко времени моего знакомства с ним (весна 1915 г.) О. П. Герасимову шел шестой десяток лет. Он не был больше на государственной службе. Средства его были очень скромные, но они все же позволяли ему быть независимым. Впрочем, независимость коренилась в самом характере Герасимова. Несмотря на довольно слабое здоровье, он был чрезвычайно упорным работником. Он был не властолюбив, но властен. Многие его любили. Пожалуй, еще большее число людей - его не любили, но никто не мог его не уважать. Многим он импонировал.

Прямота Герасимова была зараз его достоинством и недостатком. Он нередко бывал слишком резок с людьми и в оценках людей. Требовательный к самому себе, Герасимов был требователен и к другим. На военной службе он никогда не был, но характер его носил некоторые военные черты: его очень ценная определенность в суждениях граничила с некоторой слепотой на оттенки. В военном или администраторе такая черта бывает полезна (хотя и не всегда), в дипломаты же Герасимов, конечно, совсем бы не годился.

Часто отсутствие восприятия оттенков зависит у людей от недостатка ума, но Герасимов был, безусловно, умный человек. Слишком большая резкость его суждений и невнимание иногда к оттенкам проистекали у него скорее из очень волевого характера. <...>

У Герасимова было исключительно развито чувство ответственности. Ни у кого другого я не наблюдал большего гражданского мужества, чем у него" (Трубецкой Сергей Евгеньевич, кн. Минувшее. Paris: YMKA-Press, 1989. С. 103-104. (Всероссийская мемуарная б-ка; Серия "Наше недавнее"; 10)).

3 См., например, "Правительственный вестник" за 1 января 1908 г., а также хроникальную заметку под рубрикой "Известия за

180

день":  "Уволен от службы товарищ министра народного просвещения Герасимов" (Речь. 1908. ? 1. 1 (14) янв. С. 6. Без подписи).
Отставка Герасимова довольно широко обсуждалась в прессе, и в одной из газет в тот же день была опубликована следующая версия ее причин, напрямую связывавшая ее с давним противостоянием вновь назначенному министру:

"В Москву А. Н. <Шварц из Варшавы в 1905 г. - А. Ч.> вернулся уже, как триумфатор, став в городе, где недавно директорствовал, попечителем. Его первые же шаги были ознаменованы крупным служебным столкновением с г. Герасимовым, тогда директором дворянского пансион-приюта. Победил бы, конечно, попечитель, но... настали октябрьские дни 1905 года, и, при временном торжестве либерального режима, А. Н. Шварц почувствовал себя лишним... Он подал в отставку... А г. Герасимов был назначен товарищем министра народного просвещения.

Теперь А. Н. Шварц стал министром, а No "Прав. Вестника", сообщающий об этом, одновременно передает об отставке "по прошению" г. Герасимова..." (Новый министр народного просвещения // Бирж В. 2-е изд. 1908. ? 1. 1 янв. С. 2. Без подписи).

8 января 1908

180

Ц. С.

Милая Ниночка, как я жалел, дорогая, что не застал Вас. У меня был, в сущности, свободен весь вечер. И теперь никого нет дома: Наташа1 и Дина в Петерб<урге> у М<арии> Ф<едоровны>2, Валентин на репетиции спектакля3. А я один, совсем один. Мне не хотелось оставаться сегодня у М<ухиных> по многим и многим причинам. Но с какой бы я радостью побыл с Вами, и чтоб было тихо, темно, странно...

Уж и не знаю, когда еще удастся попасть к Вам: много дел, так много, что прямо ни за что не принимаешься. Впрочем, это - клевета. Я много сделал по Еврипиду и для Округа также, решительно все, что себе наметил.

Только такая, видно, моя участь, что чем более я сделаю, тем больше мне останется. Дела вырастают, как головы гидры, под пашней Геракла, или как богатыри, которые только множились, когда Илья рубил их на куски...

Сейчас бросил работу. Так захотелось поговорить с Вами.

181

Ника4 рассказал мне, что О<льге> Вл<адимировне>5 гораздо лучше. Ну отчего же Вы продолжаете быть не в духе, милая? Неужто так огорчает Вас судьба Гер<асимова?> Но ведь в ней же нет ровно ничего плачевного. Он ушел молодцом, совершенно доволен сам собой6, и, конечно, еще вынырнет при других обстоятельствах7. Да и пенсия славная.

Нет, Вы не оттого грустны, но отчего же? Мое письмо8, надеюсь, получили в ответ на Ваше? Е<катерина> М<аксимовна> говорила мне сегодня, что Вы на нас немножко сердиты. Но я совершенно не понимаю: по-моему, это даже и непоследовательно - сердиться и не приехать разбранить, разнести или, если уж и видеть не хотите, ну - письменно намылить голову. Отчего Вас теперь нет тут? Как у меня тихо, и в окна смотрит снежный сад, а вдали обещанием, которое дано другому, горит электрическая дуга - там яркая, а здесь только мерцающая, почти томная9. Вот чьи-то следы на снегу. Проскользнула за решеткой тень экипажа. Тихо, как тихо на этой закрытой выставке blanc et noir10...

Пора работать. Прости, Ниночка.

И. Ан<ненский>

Печатается впервые по тексту автографа, сохранившегося в архиве И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 31-32 об.).
Публикуемое письмо написано во вторник, традиционный день заседаний Попечительского Совета учебного округа.

1 Невестка Анненского, Наталья Владимировна (см. прим. 4 к тексту 103 <письмо Анненского к В. И. Анненскому  от 20.07.1904>).

2 Мария Федоровна (в замужестве Страхова) (1850 - после 1915), одна из родных сестер Анненского, с которой его связывала, по словам его племянницы, "горячая братская любовь" (Богданович Татьяна. Повесть моей жизни: Воспоминания: 1880-1910 / [Публ., предисл., подгот. текста, указатель и примеч. О. Л. Поздневой]. Новосибирск: Издательство "Свиньин и сыновья", 2007. С. 72).
Это свидетельство мемуаристки подтверждается содержанием единственного сохранившегося в архиве Анненского недатированного письма М. Ф. Страховой (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 454. Л. 30), адресованного семье младшего брата после его кончины:

Дорогая Дина Валентиновна!

Я только что сейчас все узнала. Боже<,> какое страшное непоправимое несчастье для всех нас. Милый, дорогой, любимый Кеня! Чувствую, что нельзя ничего сказать Вам в успокоение, только могу

182

желать, дорогая, чтобы Бог дал Вам силы: у Вас дети<,> внуки. Мне так тяжело, так мучительно тяжело на сердце.
Любящая Вас М. Страхова

Валя, мой дорогой, мой бедный. Как я тебя жалею, как разделяю твою великую скорбь.

Любящая тебя Тетя

Из воспоминаний А. Н. Анненской известно, что к середине 1870-х гг. М. Ф. Анненская окончила гимназию (какую именно, пока не установлено) и давала частные уроки (Анненская. 1913. ? 1. С. 73).

В цитированных выше воспоминаниях Т. А. Богданович ей уделено несколько строк, относящихся к различным периодам ее жизни:
"Молодые Анненские, особенно оба брата, старший и младший, и сестра Мария Федоровна, обладали сатирической жилкой и стихотворным дарованием. Они постоянно писали шуточные стихотворения друг на друга и на других временных обитателей квартиры" (Богданович Татьяна. Повесть моей жизни: Воспоминания: 1880
-1910 / [Публ., предисл., подгот. текста, указатель и примеч. О. Л. Поздневой]. Новосибирск: Издательство "Свиньин и сыновья", 2007. С. 67-68).

"Сама Мар<ия> Фед<оровна> тоже не избежала семейного издевательства. Она не была красива и отличалась в молодости исключительной худобой.

Дразнили ее молодым доктором из хохлов, без практики, который жаловался на свою судьбу:

"Раз пришов я в лечебницу,
Да потом и каюсь.
Увидав там жердь-девицу,
Да по ней и маюсь".

О ней же кто-то пел:

"В карете пара вороная
Вас мчит в наряде дорогом,
А Юрий, юностью пленяя,
Ходил на практику пешком".

Соответствовало действительности только последнее, остальное плод чистой фантазии: ни кареты, ни пары, ни дорогого наряда у "жердь-девицы" никогда не бывало.

Вышла она замуж по страсти, очень неудачно, похоронив в замужестве свою незаурядную даровитость и задатки несомненного литературного и педагогического таланта. Все ее ученики обожали ее, я с детства помню ее исключительно талантливые и остроумные рассказы" (Там же. С. 70-71).

Уже выходя за пределы семейного предания, Т. А. Богданович рассказывала о том времени, когда Мария Федоровна жила "со своими двумя детьми и старой матерью" в семье Н. Ф. и А. Н. Анненских в Нижнем Новгороде (Там же. С. 119). Вспоминая один из эпи-

183

зодов, имеющих отношение к периоду ее обучения на Высших женских курсах, мемуаристка писала:

"Дядина сестра, тетя Маша, к тому времени окончательно разошлась с мужем, и так как он очень мало давал ей, она стала сдавать комнаты жильцам. Приехав в Петербург, я уговорила ее сдать комнаты мне и моим подругам, подав директору заявление, что все мы пятеро ее племянницы. Директор смотрел на формальную сторону сквозь пальцы и дал разрешение.

Жить у тети Маши всем нам было очень приятно, хотя особого порядка у нее в доме никогда не было, и кормила она нас очень посредственно. Сама она никогда не была хозяйкой, а кухарка ее Матрёша отличалась более любопытством, чем кулинарными талантами" (Там же. С. 177).

Несколько строк в своих мемуарах посвятила ей и внучатая племянница, вспоминая о смерти А. Н. Анненской:

"...бабушкино состояние настолько ухудшилось, что Шура поехала и привезла тетю Машу: "попрощаться". Дедушкину сестру, тетю Машу, мы, пожалуй, любили больше всех наших родственников. Сегодня она была сама на себя не похожа. Новое неожиданное горе, прощание с "Сашенькой", которую она очень любила с самой юности, ее совершенно сразило. От ее обычной живости не осталось и следа.

Мы забрались в столовой с ногами на диван и со всех сторон прижались к тете Маше, прислушиваясь к тому, что происходит в квартире.

Мимо столовой пронесли кислородную подушку - бабушке. Потом по коридору быстро прошла медицинская сестра с черным саквояжем. И все затихло. Тетя Маша взволнованным, прерывающимся голосом стала рассказывать нам, как она узнала когда-то о смерти своего мужа. Он обманывал ее и сбежал с ее же горничной. А она продолжала страстно его любить и все ждала писем от этой самой Поли, мечтая хоть что-нибудь о нем узнать. Однажды ей подали несколько писем. Она сказала двум своим девочкам: "Сперва прочтем деловые, а "на закуску" Полино - о папе". В этом письме Поля сообщала, что муж ее умер. Вот такая вышла "закуска".

Но это было в очень далекие дни ее молодости. А в 1912 году тетя Маша, возвращаясь из-за границы, просматривала новые журналы. И вдруг на странице журнала ей бросилось в глаза родное лицо и крупный заголовок: "Памяти Николая Федоровича Анненского". Когда до нее дошел весь трагический смысл этих слов, она закричала и лишилась чувств. Это был ее самый любимый брат" (Пащенко Т. А. Мои воспоминания // Пащенко Т. А., Позднева О. Л. В минувшем веке: Два детства. СПб.: Формика, 2002. С. 12-13).

184

3 О. С. Бегичева комментировала эту фразу следующим образом: ""Валентин" - сын Анненского участвовал в великосветских спектаклях" (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 6. Л. 11). На репетиции какого именно спектакля был Кривич в этот вечер, не выяснено.

4 Никита, сын Бегичевой (см. прим. 2 к тексту 126).

5 Ольга Владимировна Лесли (урожд. Лыкошина), мать Бегичевой. Информация о ней, приводимая внучкой, О. С. Бегичевой, в "Биографической заметке о Ин. Фед. Анненском и Н. П. Бегичевой" (см. вводное прим. к тексту 126), может быть несколько дополнена. Она была не только ученицей М. И. Глинки, но, вероятно, и его корреспондентом. См., в частности, письмо композитора к своей сестре, Л. И. Шестаковой, от 6 июня 1855 г. (Глинка М. Полное собрание сочинений: Литературные произведения и переписка / Ред. колл.: Т. Н. Ливанова и др. М.: Музыка, 1977. Т. II (Б) / Подгот. А. С. Розанов. С. 75-76). В том же издании (С. 206) воспроизведен текст еще одной дарственной надписи Глинки ("Милой ученице моей Ольге Владимировне Лыкошиной. М. Глинка. С.-П<етер>бург. 21 января 1855 года"), оставленной на одной из авторских рукописей и впервые обнародованной в следующем издании: М. И. Глинка. Летопись жизни и творчества / Гос. научно-исслед. институт театра и музыки; Сост. А. Орлова под ред. акад. Б. В. Асафьева. М.: Гос. муз. изд-во, 1952. С. 440.

На смерть И. Ф. Анненского она откликнулась следующими недатированными строками, обращенными к его вдове (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 454. Л. 23-23 об.):

Очень сочувствую Вам<,> дорогая Дина, очень бы хотелось знать подробности смерти бедного Иннокентия Федоровича. Очень рада<,> что около вас моя Леля, которая своим сердцем, умом, ее практичностью поддержит ваши силы и энергию.

Дай Вам Бог твердость и силу перенести Ваше несчастье.

Преданная Вам О. Лесли

6 Ср. со словами самого Герасимова, адресованными одному из газетных интервьюеров:

"- Мой уход с поста товарища министра народного просвещения - сказал О. П. - является далеко не такой неожиданностью и совершился вовсе не так внезапно, как это можно было бы предполагать.
Истинной причиной, - побудившей меня подать прошение об увольнении меня от занимаемой должности, является расхождение во взглядах на постановку дела народного просвещения, которых придерживаюсь я, с взглядами на этот вопрос, доминирующими в настоящий момент в правящих кругах.

185

Конечно, уход мой имеет некоторую связь с уходом министра народного просвещения сенатора П. М. фон Кауфмана.
Но с другой стороны, решительно никакой почвы не имеют под собой все слухи о том влиянии, которое оказала на этот факт усиленная враждебная агитация правых депутатов и правой печати <...>
Все эти усилия правых не оказали ровно никакого влияния на мой уход, - я покинул пост товарища министра совершенно независимо от всех этих нападок.
Оказало ли на мой уход какое-либо влияние назначение на пост министра народного просвещения члена Государственного Совета тайного советника Шварца?
Это, во всяком случае, вопрос совершенно иной, не имеющий отношения к агитации правых" (О. П. Герасимов о своей отставке // Бирж В. 2-е изд. 1908. ? 2. 3 янв. С. 3. Без подписи).

7 Предчувствия Анненского отчасти оправдались, причем вовсе не в ироническом ключе.
После отставки Герасимов принимал активное участие в земском движении, будучи избранным в члены Вельского земского собрания от "первого избирательного собрания" (см.: Вельский календарь-ежегодник: 1913 г. / Издание Вельской Земской Управы Смоленской губ. Витебск: Тип. Н. Сролиовича и И. Манковича, 1912. С. 34). В годы Первой мировой войны работал во Всероссийском земском союзе, организуя материальное обеспечение российской армии. В период февральской революции 1917 г. организационный и политический опыт Герасимова оказался востребован, и 16 марта 1917 г. "председатель комитета северного фронта Всероссийского союза Герасимов" был назначен в состав Временного правительства в качестве товарища министра народного просвещения А. А. Мануйлова (см.: ЖМНП, не. 1917. Ч. LXIX. Май. Паг. 1. С. 3) и осуществлял непосредственное руководство работой Государственного комитета по народному образованию, созданного в целях разработки государственного плана, руководящих принципов, законопроектов и общих мер в области народного образования.
<...>

186

8 Речь, очевидно, о письме от 4 января (см. текст 164).

9 Участок Эбермана был одним из немногих на Московском шоссе, которые имели электрическое освещение (см.: Груздева А. Г., Чурилова Е.Б. Историческая застройка Московского шоссе в Отдельном парке Царского Села. СПб.: Серебряный век, 2005. С. 50. (Прогулки по городу Пушкину)).
Далее упоминаемая Анненским "решетка" является практически единственным элементом усадебного ансамбля, дошедшим до нашего времени с тех пор, когда он жил на даче Эбермана: "По границе участка вдоль шоссе сохранилась историческая кованая ограда сложного рисунка, с воротами и калиткой" (Там же. С. 15).

10 Графики (фр.).

22 июля 1908

208

Милая, поздравляю1. Давно Вас не видел, и скучно. Был недавно в Павловске - был вечер, посвященный Вагнеру2, и я два раза вспомнил об Вас, слушая его "Фауста"3... Почему это? Вечер был бы вообще удачным4, если бы не отчаянная пьянистка: какое-то механическое усовершенствование к пияноле, а не человек, евреечка, - Гольденблюм5. И играла она с оркестром A-dies-ный концерт Листа6. Но разве может еврейка, да еще молоденькая, да еще деревянная (и все руки себе вытирала, противная; а на Хессина смотрела, точно собачонка, прыгающая через обруч). Вы знаете - что такое Лист? По крайней мере, как он мне представляется? Это, по-моему, католическая, дантовская7 душа. Он ад видит и ада боится и хочет бешенством, вакханалией звуков уверить нас, что он не боится, что ему все трын-трава. Но послушайте его чардаш, его венгерские рапсодии, его безумные вальсы, послушайте только, как он аранжирует эти немецкие "высокие души" и "воздушные мысли", эту небесную тоску Шуберта8, и Вы поймете, что такое виртуозность Листа, откуда его бешеные темпы, и это сверканье Ниагары его звуков, холодных, светлых, но глубоко больных адским видением и скрежетом воздаяний.

209

А тут маленькая, какая-то кривобокая, комически-тщедушная евреечка, со всем безудержем своего сластолюбия - и этот дантовский круг обращается у нее в мелькание ног пляшущих Левитов9, в стрекочущее ожидание шабаша с его удовлетворением, с его иллюзией "почившего бога"10...

Не пел никто... в тот вечер... Но вчера я неожиданно сознал - среди самой ожесточенной и кропотливой работы, которой я занят, - чего мне не достает... Мне вчера не доставало Вас, Вашего голоса, вашего понимания... ясности вашего вокального понимания... сдержанности и какой-то особенной нежной колоритности ваших мелодий. Ритма вашего... может быть, дыхания Вашего мне не хватало.

Простите.

Ваш И. А<нненский>

Печатается впервые в полном объеме по тексту автографа, сохранившегося в архиве И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 33-34 об.).
Фрагмент письма впервые опубликован: УКР IV. С. 159.

1 Повод поздравления - день рождения Н. С. Бегичевой.

2 В 1908 г. исполнилось 25 лет со дня смерти Р. Вагнера. Его памяти в России было посвящено немало музыкальных мероприятий, в числе которых нужно отметить выступление 1 апреля придворного оркестра под управлением высоко чтимого Анненским Никиша (см.: Предстоящие концерты // РМГ. 1908. ? 13. 30 марта. Стлб. 340. Без подписи; Концерты: Придв. оркестра под упр. Никиша, - г-жи Магаки // РМГ. 1908. ? 15-16. 13-20 апр. Стлб. 385-387. Без подписи).
Здесь же речь идет о музыкальном вечере, анонсированном в одной из петербургских газет: "В пятницу, 18 июля, в Павловске, состоится симфонический концерт из произведений Вагнера, под упр. Хессина. Будет исполнено: вступления к "Парсифалю", "Лоэнгрину", "Тристану и Изольде", полет Валкирий, уверт. "Фауст", сцена смерти Зигфрида. Кроме того, концерт Листа, для фортепиано с акк. оркестра, исп. г-жа С. А. Гольденблюм" (Театр и музыка // Слово. 1908. ? 512. 18 (31) июля. С. 5. Без подписи).

3 Речь идет об увертюре Вагнера "Фауст" (1840 г., переработана в 1855 г.) к одноименной трагедии Гёте.

4 Ср. с фрагментом газетного отчета об этом концерте: "На долю г. Хессина выпало не мало аплодисментов со стороны многочисленной аудитории, вознаградившей его за удачное исполнение трудной

210

программы" (Крыжановский И. Павловск: (Симфонический концерт) // Слово. 1908. ? 514. 20 июля (1 авг.). С. 5).

5 Ср.: "Солисткой выступила г-жа Гольденблюм, исполнившая с оркестром второй фортепианный концерт Листа. Концерт был сыгран музыкально и хорошо с технической стороны, но отсутствие темперамента и небольшая сила тона лишают в общем хорошее исполнение надлежащей яркости. Пианистка имела успех и играла на bis VIII рапсодию и Valse Листа" (Там же).

6 Речь идет, очевидно, о "Piano Concerto No 2 in A" Ф. Листа, написанном в 1863 г.

7 Об отношении Анненского к дантовскому наследию и попыткам "перенесения" на русскую почву "сумеречной красоты" Данте см.: УКР IV. С. 147-152, 157-171.

8 Речь идет о музыкальных транскрипциях Листа (см., например, такие его сочинения, как "Die Forelle", "Die Rose", "Auf dem Wasser zu Singen", "Erlkönig", "Ave Maria", "Gretchen am Spinnrade", циклы "Geistliche Lieder" и "Lieder") песен для голоса и фортепьяно Шуберта, занимающих в наследии последнего важнейшее место.
Не исключено, кстати, что в работе над некоторыми переводами Анненский использовал нотные издания вокальных произведений Шуберта (см., в частности, комментарий к первопубликации перевода стихотворения "Шарманщик" В. Мюллера: СиТ 59. С. 617).

9 Левитам (представителям колена Левиева) - "воинству веры", стоящему на страже чистоты культа Яхве, были враждебны любые экстатические формы религиозности; напротив, именно левиты мечом карают отступников, пляшущих перед золотым тельцом (Исх. 32, 19-28). Образ пляшущих левитов мог быть навеян историей царя Давида, в священном одеянии "скачущего и пляшущего пред Господом" (2-я Цар. 6, 14). Еще один возможный источник образа - стихотворение Генриха Гейне "Золотой телец", пересказываемое Анненским в статье "Гейне прикованный" (см.: КО. С. 157-158): там вместе с толпой в пляс пускается сам Аарон.

10 "Вагнерианство" Анненского, мне представляется, нашло свое отражение и в этих суждениях, имеющих вполне определенную связь с высказываниями композитора и мыслителя (см.: Вагнер Рихард. Еврейство в музыке: Пер. с нем. И. Ю-са. СПб.: Изд. С. Е. Грозмани, 1908. С. 21-24).

вверх

31. XII <1908>1

242

Ц<арское> С<ело>,
Захаржевская, д. Панпушко

В Вашем пении вчера звучали совсем новые ноты1... Что Вы переживаете? Вы знаете, что была минута, когда я, - не слушая Вас, нет, а вспоминая потом, как Вы пели, плакал. Я ехал один

243

в снежной мгле, и глаза мои горели от слез, которые не упали, но, застлав мне снежную ночь, захолодели, самому мне смешные и досадные. Ведь я, может быть, и ошибаюсь... Да я, наверное, ошибаюсь... Это не была скорбь, это не была разлука, это не было даже воспоминание; это было серьезное и вместе с тем робкое искание примирения, это была какая-то жуткая, минутная, может быть, но покорность и усталость, усталость, усталость...

Господи, как глуп я был в сетованиях на банальность романсов, на эти муки и улыбки, похожие между собой, как... красавицы "Нивы"2. Что увидишь ты, гордец, в венецианском зеркале, кроме той же собственной, осточертевшей тебе... улыбки?.. И чего-чего не покажет тебе самое грубое, самое пузырчатое стекло? Смотри - целый мир... Да, поверь же ты хоть на пять минут, что ты не один. Банальность романса, это - прозрачное стекло. Слушай в нем минуту, слушай минутную думу поющей. Сумасшедший, ведь - это откровение.

Ну, кто там мог понимать? "Зови любовь мечтою, Но дай и мне мечтать"3. Да разве тут была в эту минуту одна Ваша душа? Одна Ваша печаль? Это - было прозрение божественно-мелодичной печали и в мою душу, и в его... и в её душу... Но это надо пережить... И вчера я пережил жгучую минуту прозрения, вместе с Вами ее пережил. Как я Вас благодарю, милая Нина... Мне больно за Вас, но я и безмерно рад за Вас - за ту светлую дверь "сладкозвучности и понимания", которая открылась вчера в Вашем сердце.

Вы не пели, Вы творили вчера.

Ваш И. Ан<ненский>.

Печатается по автографу, сохранившемуся в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 37-38 об.). Впервые опубликовано: КО. С. 484. Написано на почтовой бумаге:

Иннокентий Феодорович
Анненский.
Царское Село. Захаржевская,
д. Панпушко

1 Документально установить, где выступала Бегичева, не удалось.
Позволю себе все же предположить, что речь может идти о мероприятии, объявление о котором было напечатано в одной из самых

244

популярных петербургских газет: "Сегодня, во вторник, 30 декабря, в зале Петровского коммерческого училища женским кружком помощи пострадавшим воинам устраивается литературно-музыкальный вечер с танцами. Танцы до 3 час. ночи под оркестр гвардейского экипажа" (Театр и музыка // Новое время. 1908. ? 11782. 30 дек. (1909. 12 янв.) С. 6. Без подписи).
Подобное допущение позволяет прояснить и смысл фразы Анненского: "Ну, кто там мог понимать?"

2 "Нива" - еженедельный иллюстрированный журнал с приложениями, ориентированный на "широкого", не слишком взыскательного читателя. Издавался с 1870 г. в С.-Петербурге А. Ф. Марксом, а после его смерти в 1904 г. - Л. Ф. Маркс (Всеволожской) и В. Я. Светловым. В "Ниве" регулярно публиковались иллюстрации, посвященные современной моде. Их, очевидно, и подразумевает Анненский.

3 Источник цитаты (очевидно, романс) не установлен.

26. IX 1909

397

Милая Нина,

Вот только когда я удосужился написать Вам в ответ на Ваше, такое глубоко тронувшее меня письмо1. Но я прочитал Ваши строки, лежа в постели2. А сполз я с этой противной только на этих днях, да и то такой ослабевший, раздражительный, ни на что не способный и негодный, что даже подумать про "этого человека" неприятно, совестно и досадно. Да, мы давно не виделись и еще больше времени не говорили по душе. Разглагольствования мои, я думаю, уже совсем испарились из Вашей памяти, милая. А ведь в этом и заключалось, главным образом, наше общение, что я разглагольствовал... Я люблю вспоминать наши утра тоже и Вашу комнату, где у меня сердце иногда так радостно стучало... Мимо, мимо! Золотые цепочки фонарей - две, и черная близь, и туманная даль, и "Фамира"3. Мимо, мимо! Вчера я катался по парку - днём, грубым, ещё картонно-синим, но уже обманно-золотым и грязным в самой нарядности своей, в самой красивости - чумазым, осенним днём, осклизлым, захватанным, нагло и бессильно-чарующим. И я смотрел на эти обмякло-розовые редины кустов, и глаза мои, которым инфлуэнца ослабила мускулы, плакали без горя и даже без ветра... Мимо, мимо!.. Я не хотел вносить в Ваш черноземный плен4 ещё и эти рассолоделые, староватые слезы. Видит бог, не хотел... Как это вышло.

Бедная, мало Вам ещё всей этой капели: и со стрех, и с крыш, и об крышу... и плетней и косого дождя... Но откуда же взять Вам и другого Кеню? - вот ещё вопрос. Я вышел в от-

398

ставку5, но и это - не веселее. Покуда есть кое-какая литературная работишка6, но с января придется серьёзно задуматься над добыванием денег. То, что издали казалось идеальней, когда подойдешь поближе, кажет теперь престрашные рожи. Ну, да не пропадём, авось... Гораздо более заботят меня ослабевшие и все продолжающие слабеть глаза... Опять и грустная и скучная... материя, Ниночка. Видно, я так и не выцарапаюсь из этих скучностей и грустностей сегодня. В недобрый час, видно, взял я сегодня и перо. Чем бы мне хоть похвастаться перед Вами, что ли. Ах, стойте. Я попал на императорскую сцену7... шутите Вы с нами. Вчера ставили в моем переводе "Ифигению" Еврипида8. Я должен был быть на генеральной репетиции9, но увы! по обыкновению моему уклоняться от всякого удовольствия, предпочёл проваляться в постели. А всё-таки поспектакльное что-то мне будет идти, пожалуй и сотняшку наколочу10. Ну, милая, дайте ручку.

Через реченьку,
Через быстрУю
Подай рученьку,
Подай другую...
11

Простите, милая. И любите хоть немножко не меня теперь... Фу! а меня в прошлом!

Печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО ГЛМ. Ф. 33. Оп. 1. ? 3. Л. 35-36 об.).
Впервые опубликовано: КО. С. 491
-492.
Написано на почтовой бумаге:

ИННОКЕНТИЙ ФЕОДО-
РОВИЧ АННЕНСКИЙ
ЦАРСКОЕ СЕЛО, ЗАХАР-
ЖЕВСКАЯ, д. ПАНПУШКО

1 Письмо в архиве не сохранилось.

2 См. прим. 7 к тексту 208 <письмо Анненского к С. К. Маковскому от от 22.09.1909>.

3 См. вводное прим. к тексту 126.

4 Бегичева, очевидно, не только все лето, но и осень 1909 г. провела в своем имении Дворянское в Смоленской губернии (см. вводное прим. к тексту 126).

399

5 Анненский, в соответствии с российским пенсионным законодательством (см. прим. 1 к тексту 194 <письмо Анненского к В. И. Иванову от 24.05.1909>) на протяжении последних лет службы уже получавший пенсию в размере 1000 рублей в год, обратился к руководителю учебного округа с прошением об установлении ему так называемой усиленной пенсии и увольнении от должности инспектора учебного округа.

В архиве Анненского сохранились два варианта отпуска этого прошения, датированных 21 и 23 октября 1909 г. соответственно и весьма незначительно отличающихся друг от друга (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 422. Л. 1-4 об.). Ниже по автографу Анненского (Л. 3-4 об.) приводится итоговый вариант:

Его Сиятельству
Господину Попечителю
С.-Петербургского Учебного Округа
Окружного Инспектора
Иннокентия Анненского

Прошение

1-го ноября этого года истекает срок, на который я оставлен в должности Окружного Инспектора. Всей учебной службы моей с небольшим тридцать лет: из них более одиннадцати лет я был учителем, 15 лет - директором среднего учебного заведения и около четырех лет окружным инспектором. В чине действительного статского советника состою 14 лет без двух месяцев.

Подавшиеся силы и расстроенное на службе здоровье удерживают меня от ходатайства о дальнейшем оставлении меня в должности окружного инспектора, и я имею честь почтительнейше просить Ваше Сиятельство об исходатайствовании увольнения меня от занимаемой мною учебной должности по вверенному Вам Округу с причислением меня к Министерству Народного Просвещения, а также об исходатайствовании мне за мою тридцатилетнюю службу усиленной пенсии в три тысячи рублей (3000 р.) в год, что составляет менее двух третей получаемого мною по учебной службе содержания. Основаниями этой последней просьбы служат следующие обстоятельства:

во 1., я тридцать лет беспрерывно нес учебную службу и никогда не получал от моего начальства официального выраженных порицаний; [при этом если начальство находило целесообразным предложить мне перемену должности, я никогда не чинил ему препятствий;

во 2., я около 19 лет занимаю должность пятого класса;]

в 3., я не имею никаких определенных средств к существованию, кроме покидаемой мною учебной службы;

в 4., жизнь так вздорожала, что существовать с семьею на ту тысячу рублей, при которой я теперь остаюсь, является совершенно

400

несовместимым с тем положением, которое я снискал себе многолетней государственной службою.

Действительный Статский Советник
Иннокентий Федорович Анненский

23 окт<ября> 1909 года
Царское Село, Захаржевская
д. Панпушко
Прилагаются гербовые марки
на сумму 1 р. 50 к.

Для справки приведу информацию о размере получаемых Анненским в последние годы службы по учебному округу годовых выплат: жалованье - 857 руб. 76 коп., столовые - 800 руб., квартирные - 321 руб. 12 коп., разъездные - 360 руб., добавочные - 1735 руб., пенсия - 1000 руб., итого: 5073 руб. 88 коп. (Список лиц, состоящих на службе в С.-Петербургском учебном округе к 1 январю 1908 года. СПб.: Тип. В. Ф. Ревитцера, 1908. С. 1).

6 Очевидно, речь идет о сотрудничестве в журнале "Аполлон". О размере материальных дивидендов от этого сотрудничества дает представление письмо заведующего конторой журнала (печатается по тексту автографа на бланке "Аполлона", сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 416. Л. 1):

Господину
И. Ф. Анненскому
М<илостивый> Г<осударь>.

Контора имеет честь препроводить Вам гонорар за статьи в No 2 ежемесячника в сумме двести пятьдесят три рубля 08 к. (253 р. 08 к.) за 1 лист и 11 страниц.

С почтением
Заведующий конторой
Д. Кранц

7 Речь идет о уже упоминавшемся сюжете (см. текст 162 и вводное прим. к нему <письмо к Н. А. Котляревскому от 12.12.1907>).
Вероятно, в начале лета, получив от Анненского положительный ответ на предложение поставить несколько сцен из переведенной им еврипидовской "Ифигении в Авлиде" в Михайловском театре, Котляревский направил в его адрес следующее послание (печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 336. Л. 2):

Большое Вам спасибо, многоуважаемый Иннокентий Федорович<,> за Ваше согласие. В Контору Вас попросят либо в июле, либо в конце августа, когда директор окончательно утвердит весь репертуар Михайловского театра.

401

Вера Васильевна, уезжая вчера за границу<,> просила меня поблагодарить Вас за участие и наказала мне напомнить Вам о Вашем добром желании навестить нас. Это желание я от всей души приветствую и в надежде скорого свиданья осенью

остаюсь душевно Вам преданный
Н. Котляревский

В конце августа или в самом начале сентября 1909 г. Котляревский обратился к Анненскому со следующим недатированным посланием (печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 336. Л. 1):

Многоуважаемый Иннокентий Федорович,

Скоро мы приступим к полным репетициям "Ифигении"<,> и я попрошу Вас подарить нам часок Вашего внимания. Терзание для Вас будет большое, но что делать? Ad usum delphinorum <для пользования дофина (лат.), т. е. по воспитательно-цензурным соображениям. - А. Ч.> придется пострадать.

Посылаю Вам проэкт контракта... Его надо быстро подписать в Конторе Театров. Я бываю в Конторе по средам от 11 до 2 ч<асов,> и самое лучшее<;> если бы Вы могли зайти в Контору в это время. Можно<,> конечно<,> и без меня, там Вам все объяснят. Душевно Вам преданный

Н. Котляревск<ий>

Датировка приведенного письма Котляревского основана прежде всего на том, что упомянутый им "проект контракта" был подписан Анненским 10 сентября 1909 г. Суть этого "Договора с И. Ф. Анненским о передаче Дирекции права постановки на сцене имп. театров пьесы Эврипида "Ифигения-жертва" в его переводе" сводилась к следующему (печатается по тексту типографским способом отпечатанного бланка договора, курсивом обозначены рукописные вставки Анненского: РГИА. Ф. 497. Оп. 14. ? 25. Л. 11):

Сего 1909 года Сентября "10" дня Дирекция Императорских театров с одной стороны и Иннокентий Федорович Анненский с другой, заключили между собою сие условие в нижеследующем:
1) Я, Анненский передаю Дирекции ИМПЕРАТОРСКИХ Театров право представления на сцене ИМПЕРАТОРСКИХ Театров в С.-Петербурге пьесы "Ифигения-жертва", трагедии Эврипида в 5 действиях мною переведенной.
2) Дирекция уплачивает мне за каждое представление означенной пьесы поспектакльную плату в размере 5% с валового сбора.
3) Я, Анненский обязуюсь в продолжении двух лет со дня подписания сего условия не отдавать означенной пьесы для представления на частных сценах С.-Петербурга, разумея под этими сценами не

402

только устраиваемые в черте города и уезда С.-Петербурга, но и пригородные, загородные, а равно в городах Павловске, Царском Селе, Ораниенбауме, Петергофе и Гатчине.
4) За неисполнение сего обязательства я, Анненский подвергаюсь уплате штрафа в размере одной тысячи рублей за каждое представление.
5) Я, Анненский обязуюсь подчиняться всем существующим правилам и постановлениям относительно постановки пьесы на сцене ИМПЕРАТОРСКИХ Театров.
6) Следующая мне, Анненскому поспектакльная плата должна быть выдаваема по требованию моему из Петербургской или Московской Конторы ИМПЕРАТОРСКИХ Театров, или высылаема по месту моего жительства, с удержанием почтовых расходов; может быть передана мною законным порядком другому лицу и переходит к моим наследникам на основании существующих постановлений о литературной, музыкальной и художественной собственности.

Действительн<ый> Статск<ий> Советн<ик>
Иннокентий Федорович Анненс<кий>

8 О постановке "Ифигении-жертвы" на сцене Михайловского театра см.:

От дирекции Императорских театров // Обозрение театров. 1909. ? 846. 16 сент. С. 8. Без подписи;
Маров В. Михайловский театр // Вечерний голос. 1909. ? 57.24 сент. С. 3;
Раппопорт В. Михайловский театр: ("Учебные спектакли") // Бирж В. Веч. вып. 1909. ? 11328. 24 сент. С. 6. Подпись: Вас. Р.;
А. К сегодняшнему спектаклю в Михайловском театре: Беседа с А. И. Долиновым // Обозрение театров. 1909. ? 855. 25 сент. С. 7
-8;
Арабажин К. Михайловский театр: "Ифигения в Авлиде" Эврипида и "Эриннии" Леконта де-Лиля // Бирж В. Веч. вып. 1909. ? 11330. 25 сент. С. 4
-5. Подпись: К. Ар-н;
Василевский Л. Михайловский театр // Речь. 1909. ? 265. 25 сент. (8 окт.). С. 4. Подпись: Вас-ий Л.;
К-oв Г. Классические спектакли // СПб ведомости. 1909. ? 215. 26 сент. (9 окт.). С. 7;
Вас-ий Л. Михайловский театр: "Ифигения-жертва", "Эриннии" // Речь. 1909. ? 265. 27 сент. (10 окт). С. 4;
Сильвио. Михайловский театр // Новая Русь. 1909. ? 265. 27 сент. (10 окт.). С. 4;
Окулов Н. Михайловский театр // Театр и искусство. 1909. ? 39. 27 сент. С. 655
-656. Подпись: Н. Тамарин;
Коптяев А. У рампы: Музыка Шенка к трагедиям Эврипида и Леконта де-Лиля: (Спектакль в Михайловском театре) // Бирж В. Веч. вып. 1909. ? 11334. 28 сент. С. 6
-7;
Ауслендер Сергей. Петербургские театры // Аполлон. 1909. ? 1. Октябрь. Паг. 2. С. 29; фрагмент
Котляревский Н. А. Ученические спектакли в Императорском Михайловском театре // Ежегодник Императорских театров. 1909. Вып. IV. С. 104, 106;
Арабажин К. Впечатления сезона: С.-Петербург. I. Александрийский театр // Ежегодник Императорских театров.

403

1909. Вып. IV. С. 138-140;
Цибульский С. Хроника // Гермес. 1909. Т. V. ? 16 (42). 15 окт. С. 498
-499; фрагмент
Ауслендер Сергей. Русская драма // Ежегодник императорских театров. 1910. Вып. III. С. 93.

9 В архиве Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. No 400. 1 л.) сохранился пригласительный билет в Михайловский театр, на обороте которого рукой Н. А. Котляревского написано:

Среда 23/IX 12 ч<асов> дня
"Ифигения" Генер<альная> Репет<иция>
Н. Котлярев<ский>

Нужно отметить, что значение этой генеральной репетиции было достаточно серьезным в связи со следующей позицией дирекции Императорских театров: "Запись на объявленный дирекцией Императорс<ких> театров абонемент на вечерние спектакли для учащихся в Михайловском театре вся покрыта. В виду того, что на абонементные спектакли не оставляются места для прессы, дирекция намерена пригласить представителей прессы на генеральные репетиции" (Хроника // Обозрение театров. 1909. ? 848. 18 сент. С. 7. Без подписи). См. также: Абельсон И. О. Досуги // Обозрение театров. 1909. ? 852. 22 сент. С. 7. Подпись: И. Осипов.

10 Иронический прогноз Анненского оправдался почти с математической точностью.
Позволю себе привести здесь отложившуюся в архиве ведомость "О выдаче поспектакльной платы за пьесу Еврипида "Ифигения-жертва" в переводе И. Ф. Анненского. Музыка П. П. Шенка" (РГИА. Ф. 497. Оп. 16. ? 758. Л. 51), содержащую сведения о точных датах представления спектакля и о размере поспектакльного вознаграждения:

<...>

См. также: Список пьес, исполненных на сценах Императорских театров в сезоне 1909-1910 г. // Ежегодник императорских театров. 1910. Вып. VI. Прил. С. 62.

404

11 Строки, встречающиеся в восточнославянских народных песнях. См., например, вошедший в известный фольклорный сборник (Малороссийские песни, изданные М. Максимовичем. М.: Тип. Августа Семена при Медицинско-хирург. Академии, 1827. С. 87) и использованный Гоголем в повести "Майская ночь, или утопленница" лирический текст:

Сонце низенько, вечор близенько:
Выйди до мене, мое серденько!
Ой выйди, выйди, да не барися:
Мое серденько розвеселится.
Через реченьку, через болото
Подай рученьку, мое золото!
Через реченьку, через быструю
Подай рученьку, подай другую!
Подай рученьку, подай и другу -
Я к тобе, серденько, и сам прибуду.
Ой там крыниця пид перелазом,
Вийдемо, серденько, обое разом.
Ой выйди, выйди, серденько Галю!
Серденько, рыбонько, дорогий кришталю!

В различных вариантах этой песни (см. также белорусские народные песни "Цераз рэчаньку, цераз быструю...", "Цераз рэчаньку, цераз балота...") в качестве лирического субъекта могли выступать и девица, и молодец. Возможно, один из таких вариантов входил в вокальный репертуар Бегичевой.

<Без даты, 1906-1909>

404

Iсh grоllе niсht...1
(есть ли тут ирония?)

Я всё простил. Простить достало сил
Ты больше не моя, но я простил:
Он для других, алмазный этот свет,
В твоей душе ни точки светлой нет.

Не возражай! Я был с тобой во сне:
Там ночь росла в сердечной глубине,
А жадный змей всё к сердцу припадал...
Ты мучишься: я знаю... я видал
.

Это не Гейне, милая Нина, это - только я. Но это также и Гейне. Обратите внимание на размер, а также на то, что "Ich

405

grolle nicht" начинает первую и заканчивает вторую строку, отчего в первой получилась двойная рифма, причём на тот же гласный звук.

К пению, я думаю, подойдет.

Лопающегося сердца и грызущего змея я избежал, и счастлив2. Да и у Гейне это не символы, а эмблемы3. Я посвящаю эти 8 строк той, чьи люблю четыре первых серебряных ноты... Они нитью пробираются по чёрному бархату. Бархат их нежит, но он душит их... А они хотят на волю... Бедные, они хотят на волю... Зачем? Зачем?

И. А.

Печатается по тексту автографа, сохранившегося в фонде И. Ф. Анненского (РО РНБ. Ф. 24. Оп. 1. ? 5. Л. 1-1 о6.).
Впервые опубликовано: КО. С. 493.

Помещение письма в рамках тома именно здесь - во многом дань традиции. Главными аргументами, позволяющим датировать его 1906-1909 гг., являются цитировавшиеся воспоминания О. С. Бегичевой, в которых она отнесла романс Шумана "Я не сержусь" к числу "освещенных" Анненским в общении с Н. П. Бегичевой "необыкновенно тонко" (см. вводное прим. к тексту 126), а также констатация его сына. Говоря о помещенных в отделе переводов "Посмертных стихов" произведениях Анненского, он утверждал: "...только относительно Ich grolle nicht и перевода из Гёте я могу достоверно сказать, что они написаны Анненским в последние годы жизни" (Кривич Валентин. Примечания // Анненский Иннокентий. Посмертные стихи / Под ред. В. Кривича. Пб.: Картонный домик, 1923. С. 161). В первопубликации письмо было снабжено пометой "Без даты", а в комментарии в том же издании - "<1909>" (КО. С. 493, 666). Обращает на себя внимание также то, что письмо сохранилось не в числе писем, переданных в Государственный литературный музей О. С. Бегичевой, дочерью адресата, а в составе архивного фонда, созданного на основе собрания А. В. Бородиной.

В рамках того же архивного дела (Л. 2) сохранился автограф другого варианта этого стихотворного текста, который при первопубликации письма был включен в его состав с пометой "<На отдельном листке>", неоговоренной утратой подписи и замечанием в комментарии "вероятно, более ранний вариант стихотворения" (КО. С. 667):

Я все простил. Простить достало сил;
Ты не пойдешь со мной, - но я простил...
С твоей груди алмазный льется свет,
Но ни луча в унылом сердце нет.

Не возражай. Я был с тобой во сне:
Там ночь росла в сердечной глубине,

406

А жадный змей все к сердцу припадал...
Ты мучишься: я знаю... я видал
.

И. Аннен<ский>
(Из Гейне)

1 Я не сержусь... (нем.). Название стихотворения Г. Гейне, положенного на музыку Р. Шуманом.
Перевод этого романса, входившего в репертуар Н. П. Бегичевой, был выполнен Анненским, видимо, по ее просьбе.
Ср. с критическим отзывом о качестве переводов песен и, в частности, этого стихотворения на русский язык: "Всего уродливее переводные романсы; переводы как будто нарочно выбираются плохие даже тогда, когда существуют другие, гораздо лучшие. Так романсы на слова Гейне и Гёте изданы для нот в самых отчаянных переложениях. Классическим примером может служить прелестное "Ich grolle nicht" Гейне, муз. Шумана. К нотам приложен очень плохой перевод Берга: "хоть изменила ты, я право не сержусь. Ты как алмаз блестишь красой своей, но в сердце ночь без звезд и без лучей. Я это знал (?). Я видел... как много мук в сердечке молодом"" (Василевский Л. М. Литература нот // Свободные мысли. 1907. ? 14. 20 авг. (2 сент.). С. 4. Подпись: Авель).

Возможно, Анненский, установивший контакты со "Свободными мыслями" именно летом 1907 г., обратил внимание на этот отзыв: его интерес к этой газете в конце августа 1907 г. подогревался и тем обстоятельством, что в ней должна была быть помещена информация о его творческих достижениях, каковая публикация и увидела свет в следующем номере (см.: Календарь писателя // Свободные мысли. 1907. ? 15. 27 авг. (9 сент.). С. 4. Без подписи).

2 Строго говоря, "лопающегося сердца" и "грызущего змея" нет и в оригинале; его образность гораздо спокойнее: "Ich grolle nicht, und wenn das Herz auch bricht..." ("Я не сержусь, хотя сердце разрывается"); "Und sah die Schlange, die dir am Herzen frisst..." (И видел змею, которая гложет твое сердце").

3 Эмблемы и символы разграничивались Анненским последовательно: "Мы знали наизусть его стихи. Жаль только, что по временам символы у Соловьева для чего-то отвердевают в эмблемы:

О не буди гиены подозренья,
Мышей тоски.

Зачем дал себе позабыть этот все понимавший человек, что именно против эмблем-то и направлялась дружина символистов, тогда еще только дерзая, и что девизы-то на щитах и возмущали новых поэтов..." (КО. С. 334-335). См. также: УКР II. С. 30; УКР III. С. 168; УКР IV. С. 10, 13.

вверх


 

Начало \ Письма \ Письма к Н. П. Бегичевой


При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005
-2024
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com

Рейтинг@Mail.ru     Яндекс цитирования