"Мир Иннокентия Анненского": Е. М. и А. А. Мухины

Аркадий Андреевич Мухин и его жена Екатерина Максимовна Мухина на протяжении долгих лет принадлежали к кругу наиболее духовно близких Анненскому людей, о чём свидетельствуют его письма.

Мухина (урожд. Клеменц) Екатерина Максимовна (Максимилиановна) (186?*-1942?) - жена сослуживца Анненского А. А. Мухина (см. прим. 3 ниже на этой стр.), на протяжении целого ряда лет принадлежавшая к кругу наиболее духовно близких Анненскому лиц. Ей было посвящено датированное 26 ноября 1900 г. стихотворение 'Падает снег...', семантически важно и посвящение ей отдельного оттиска перевода одной из трагедий Еврипида¹. См. также написанное по-французски и единственный раз напечатанное стихотворение²: Poésie dernière PDF

* В прим. 10 к письму Анненского Е. М. Мухиной от 22 февраля 1907 г., где даются некоторые подробности о семье Е. М. Мухиной, А. И. Червяковым приводится документ, из которого выходит, что её год рождения - 1871.

Мухина, свободно владевшая французским языком, занималась педагогической деятельностью, в частности, в 1900-1901 учебном году она преподавала французский язык в Царскосельском училище М. А. Никитиной³.

Характер отношений между Анненским и Мухиной - тема особая. В Царском Селе в начале 1900-х гг. ходили слухи об их 'романе', что нашло отражение в замечаниях О. А. Федотовой-Рождественской ('Рассказала я о сплетнях, которые ходили по городу, - касающих<ся> его отношений к Екатерине М. Клеменс. Я ее помню хорошо, т<ак> к<ак> одно время брала у нее уроки франц<узского> яз<ыка>. Красивая, очень смуглая, мы ее звали "римлянка"; занималась я в ее библиотеке, меня поражало обилие книг, должно быть семья была очень культурная...'⁴), в высказываниях Г. В. Адамовича, записанных Ю. П. Иваском ('У него <С. К. Маковского. - А. Ч.> письмо от г-жи Якоби (ум<ерла> в Америке, недавно). Якоби была в гимназии - ее учительница г-жа Мухина, возлюбленная Анненского, что "все знали" в школе'⁵) и в суждениях Ахматовой (см. далее). Ср. с оценками первопубликатора писем:

'Историю отношений Анненского с Мухиной пока можно представить себе лишь в самых общих чертах - по письмам и стихам. Так, стихотворение "Träumerei" (одно из немногих датированных Анненским) написано в вологодском поезде в ночь с 16 на 17 мая 1906 г. А через день, 19 мая, поэт отправил Мухиной уже из Вологды письмо, которое трудно определить иначе, как любовное, хотя о любви в нем не говорится ни слова <см. в настоящем издании текст 122. - А. Ч.>.
Отношения Анненского с Мухиной, по-видимому, были сложными. И дело здесь не только во внешних обстоятельствах. Внутренне одинокий и осознающий трагизм своего одиночества, Анненский напряженно искал выхода из него. Однако безысходность была в прекрасном, но бесплотном мире идей, слишком опосредствованно связанном с миром реальным, окружавшим поэта, в дисгармоничности самого Анненского, с безумной завистью и страхом смотревшего на проходившую стороной жизнь'⁶.

После смерти Анненского Мухина самым бережным образом хранила все, что связано было с ним (автографы стихотворений, письма и т.д.), и в качестве хранителя части его наследия привлекала внимание исследователей и почитателей Анненского. В их числе был и патриарх анненсковедения А. В. Федоров⁷. Некоторые фрагменты записей П. Н. Лукницкого, интересные и сами по себе, дают возможность предполагать, что существует или существовал неопубликованный текст воспоминаний Мухиной об Анненском:

См. также: Переписка А. А. Ахматовой и П. Н. Лукницкого: 1925-1962 / Публ. Т. М. Двинятиной // Н. Гумилев; А. Ахматова: По материалам историко-литературной коллекции П. Лукницкого / РАН; ИРЛИ (ПД); Отв. ред. А.И. Павловский. СПб.: Наука, 2005. С. 253-254.

Считаю необходимым здесь констатировать также, что первый из процитированных пассажей невольно концентрирует внимание на серьезном расхождении между количеством писем к Мухиным, поступивших в архив Анненского и печатаемых в настоящем издании (их тридцать шесть), и их числом ('около 60'), о котором, очевидно со слов Мухиной, говорит Лукницкий. Возникает вопрос о том, не была ли часть дошедших до Мухиных и сохранившихся писем по каким-то причинам уже в конце 20-х - начале 40-х гг. XX в. отделена от собрания, оказавшегося в РГАЛИ.

Главный хранитель РГАЛИ Н. Н. Штевнина на мой запрос об источнике поступления в архив дела ? 2 второй описи фонда И. Ф. Анненского сообщила: 'Письма И. Ф. Анненского к Е. М. Мухиной поступили в ГЛМ 10 мая 1941 года от Мухиной Екатерины Максимовны, проживавшей по адресу: г. Ленинград, Васильевский остров, 12 линия, д. 13, кв. 7. В РГАЛИ эти документы поступили из ГЛМ в июне 1941 года'. В таком случае, учитывая трагические обстоятельства ухода Мухиных из жизни в первую блокадную зиму, о судьбе этой 'отсортированной' корреспонденции

приходится только сожалеть или надеяться, что рукописи на самом деле не горят.

¹ См.: Алькеста, драма Еврипида / Перевел с греческого стихами и снабдил предисловием 'Поэтическая концепция Алькесты Еврипида' Иннокентий Анненский. Перевод посвящается Е. М. Мухиной. СПб.: Тип. 'В. С. Балашев и К°', 1901. 93 с. (Извлечено из ЖМНП за 1901 г.).
См. изображения коллекционных экземпляров: lucas_v_leyden. Маргиналии собирателя: Анненский. Часть 1 (?? 1-16).
² Воспроизводится по: Посмертные стихи Иннокентия Анненского / Под ред. Валентина Кривича. Пб.: Картонный домик, 1923. С. 17.
³ См.: Очерк возникновения и деятельности Царскосельской женской гимназии М. Н. П.: 1904-1911. СПб.: Тип. В. Я. Мильштейна, 1911. С. 111.
⁴ ПК. С. 77.
⁵ Проект 'Акмеизм' / Вступ. статья, подгот. текста и коммент. Н.А. Богомолова // Новое литературное обозрение. 2002. ? 58. С. 164.
⁶ Известия АН СССР. Серия лит-ры и языка. 1973. Т. 31. Вып. 5. С. 465.
⁷ См.: СиТ 90. С. 577. Е. М. Мухина хранила автограф стихотворения "Музыка отдаленной шарманки (Падает снег...)" и сделала список с него для А. В. Фёдорова, так же как и стихотворений "Не могу понять, не знаю...", "Сверкание".

Аркадий Андреевич Мухин (17.12.1867 - январь 1942) - преподаватель русского языка, латинского и греческого языков и логики в Николаевской царскосельской гимназии в 1891-1906 гг., был там же секретарем педагогического совета (см.: Сведения об имп. Николаевской гимназии в Царском Селе. 1898-1899 учебный год. СПб., 1900, с. 39); впоследствии - директор петербургской 4-й Ларинской гимназии. Автор некролога Анненскому.

Мухин прочитал доклад Анненского 'Таврическая жрица у Еврипида, Руччелаи и Гете' на заседании Общества классической филологии и педагогики 15 декабря 1909 г. Этот доклад Анненский должен был сделать 30 ноября, в день своей смерти.

Письмо Анненского от 16 сентября 1904 г. адресовано Мухиным совместно.

Мухин был классным наставником Гумилева, который подарил ему свою первую книгу "Путь конквистадоров":

Статья опубликована в сборнике: Иннокентий Анненский глазами современников / К 300-летию Царского Села: [Сборник / сост., подг. текста Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой, М. А. Выграненко; вступит. ст. Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой; коммент. Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой, М. А. Выграненко] - СПб.: ООО "Издательство "Росток", 2011. С. 192-195.

Внезапно скончавшийся 30-го ноября Иннокентий Феодорович Анненский принадлежал к числу замечательнейших людей нашего времени. Правда, его имя в так называемых "широких кругах" полуинтеллигентного русского общества было еле известно, да и то обыкновенно смешивалось с именем брата его, публициста и общественного деятеля - Николая Феодоровича; тем ценнее, быть может, был он людям близким ему по деятельности и культурным интересам. В последнее время судьба несколько улыбнулась ему: первая часть его "Театра Еврипида" была издана и удостоилась особой рекомендации Министерства; год назад он был избран профессорской корпорацией Высших женских курсов Н. П. Раева

на кафедру греческой литературы; наконец, почти на днях он стал одним из руководителей сразу получившего большую (хотя и своеобразную) известность нового журнала - "Аполлон". Но смерть сторожила его: не обладая вообще крепким здоровьем, покойный натрудил свое сердце кипучей работой, и оно не выдержало.

Отлично окончив С.-Петербургский университет, И. Ф. начал службу преподавателем русской словесности в гимназии Я. Г. Гуревича, а потом и в Елизаветинском Институте. Обладая необыкновенным даром слова, идеалистически настроенный, до мелочей, до тонкости знающий европейскую и русскую литературу, - он был кумиром своих учеников и учениц. Тем более, что к данным внутренним присоединялись и блестящие внешние данные: одухотворенно - красивая наружность и чарующее благородство в обращении. Часть своих тогдашних дум и вдохновений, вызванных русской литературой, он напечатал в некоторых журналах, но это была ничтожная доля того, что он мог дать: уже уйдя почти на двадцать лет в литературу классическую, греческую, он время от времени дарил своей молодой аудитории такие экскурсы в область русской поэзии (А. Н. Майков, Пушкин и Царское Село, Художественный идеализм Гоголя), которые по оригинальности и изяществу мысли и формы останутся надолго в педагогической литературе. Нужно еще удивляться, откуда он брал время и силы для литературной работы: имея, при слабом с самого детства здоровье до 56 уроков, в неделю, он только чудом уцелел к двенадцатому году службы, когда его назначили директором Коллегии Павла Галагана в Киеве.

Условия жизни и службы здесь оказались еще менее благоприятными для его литературно-научных занятий; по счастью, скоро (через два года) он был переведен в Петербург директором 8-й гимназии. Преподавательский состав последней и ученики окружили его своего рода культом: развернувшееся поэтическое дарование его, необыкновенно разнообразные и широкие культурные интересы и джентльменски деликатное обращение - создали связи, продолжавшиеся в некоторых случаях до самой смерти И. Ф., хотя он пробыл в 8-й гимназии всего три года. Здесь он начал свой стихотворный перевод Еврипида: сначала были изданы отдельной книгой "Вакханки", а затем в Журнале М. Н. Пр. был напечатан "Рес"; последний тогда же с величайшею любовью и большим талантом был разыгран на ученическом спектакле.

Переведенный в 1896 году на должность директора Царскосельской гимназии, И. Ф. нашел настолько благоприятные для работы условия, что, за девять лет его службы здесь, Еврипид был кончен.

Пишущий эти строки имел счастье быть сотрудником И. Ф. в этой гимназии, и потому ему хотелось бы сказать несколько слов о данном периоде жизни почившего и о нашей работе с ним. Около И. Ф. собралась группа преподавателей, из коих некоторые известны и за пределами средней школы, как С. О. Цыбульский, проф. Б. В. Варнеке, прив.-доц. П. П. Митрофанов; другие принадлежат к числу выдающихся современных педагогов (Р. Н. Геппенер - теперь и. д. директора Приюта Принца Ольденбургского, Вл. И. Орлов - ныне инспектор гимназии Е. С. Левицкой, Д. А. Судовский и др.). Как в педагоге, мы ценили в Иннокентии Федоровиче одно его незаменимое качество: он давал полную свободу индивидуальным наклонностям каждого преподавателя в его деле, так как, по его собственным словам, таким образом последний легче всего может и сам развиться, и ученикам принести пользу. Как принцип, - может быть, это и опасно. Но в нашей семье, у большинства, по крайней мере, от этого дело только выигрывало: к любимому вопросу или отделу курса относишься при этой свободе еще с большею любовью и, при известной добросовестности, поднимешь интерес в учениках гораздо больший, чем при одном формальном исполнении программ. Оттого С. О. Цыбульский мог увлекательно просвещать своих учеников в области античной скульптуры, археологии и музыки, Б. В. Варнеке мог услаждать их своим мастерским чтением произведений Чехова; В. Н. Александров занимался с учениками изучением римской государственной жизни, автор настоящей заметки делал попытки ознакомить их с историей нового

искусства и т. д. Теперь нас судьба разбросала, и только дорогая могила на минуту соединила 3-го декабря.

Время от времени И. Ф. устраивал нам и своим многочисленным петербургским друзьям особый праздник: по мере окончания он читал свои переводы трагедий Еврипида. Я думаю, никто из посетителей не забудет во всю жизнь его красного кабинета в такие вечера: увешанный бесчисленным количеством фотографий памятников искусства, заставленный двухэтажными книжными полками, он был полон особого настроения, одухотворенного, артистически-изысканного. Задумчивый бюст Еврипида и гениально безобразная голова Сократа, казалось, тоже готовы были внимать, - один - своим стихам, другой - своим софизмам. Сам хозяин, изящнее и одушевленнее обыкновенного, своеобразно-красиво декламирует свои ямбы, в которые перелился родственный ему по духу "трагичнейший" из греческих поэтов, так много говорящий современному читателю. Самая софистика поэта и его диалектические ухищрения еще выигрывают в переводе такого тонкого ценителя стиля, как И. Ф., отравленный французскими стилистами "конца века". Боязнь утратить, не выразив или не заменив подобным, всегда стильным, малейший оттенок мысли или чувства, собственное тяжкое переживание души каждого из героев, некоторое модернизирование Еврипидовой души, гибкое уменье передать музыку хоровых частей трагедии (не говоря уж о научной подготовленности автора к этому делу) - вот, что заставляет эти переводы приравнять к тем, которыми обессмертил себя в истории русской литературы Жуковский. И. Ф. всегда говорил, что великий писатель живет в поколениях своих читателей и каждая эпоха по своему его понимает, находя в нем - опять-таки каждая свои - ответы и отзвуки; он шутя прибавлял, что Еврипид перевоплотился в него. Вот этого-то перевоплощенного и потому близкого, родного нам Еврипида мы теперь и имеем. (К слову сказать, пока издан лишь один том его 'Театра', но целиком готов третий, окончен также и второй, кроме одной вводной статьи). До чего сжился и слился И. Ф. с Еврипидом, видно из того, что он попробовал свои силы в восстановлении четырех утраченных для нас трагедий этого поэта, от которых дошли одни фрагменты (Меланиппа-философ, Царь Иксион, Лаодамия и Фамира-кифаред; первые две изданы отдельно).

Французские символисты, которых И. Ф. так же изучил, как и своего Еврипида, и которыми он так же до дна своей многогранной души был завоеван и навсегда уязвлен, - влекли его в иные области переживаний и на другие пути литературной работы: к попытке усвоить русской публике ядовитый аромат их творчества

(переводы из Бодлера, Верлена и др. и оригинальные стихотворения того же характера в сборнике "Тихие песни", изданном в 1904 году под псевдонимом Ник. Т-о, т. е. Никто) и к новому обращению мыслей к русской литературе - в двух "Книгах отражений". К стыду русской публики, эти книги прошли незамеченными: автор был слишком изыскан, тонок и капризен для нее в своих стихах, а своеобразная попытка эстетической критики не могла быть по вкусу ей, привыкшей к элементарной простоте мысли и стиля русских "критиков", по давней традиции заботящихся больше об исправлении и обличении общества по поводу произведений писателя, чем об оценке и определению их художественных достоинств.

Последние 3 1/2 года И. Ф. был окружным инспектором Спб. Учебного Округа, и своим тактом и благородством, обширным и глубоким образованием оставил неизгладимую память во всех сталкивавшихся с ним по службе. Умер он в самом расцвете сил - 54 лет.

О. Е. Рубинчик
'Наш Арканзончик': Об Аркадии Андреевиче Мухине

Фотография 10 класса 204 школы, 1938 г., классный руководитель - А. А. Мухин. Атрибуция Е. А. Дацкевич. Оригинал фотографии, принадлежавший С. М. Петровской, подарен владелицей Институту русской литературы РАН (Пушкинскому Дому).

Верхний ряд, слева направо: Юрий Никитин, Людмила Белоус, Вера Разумовская, Елена Грéгер ('наша бессменная староста, красавица, на нее мальчики из других классов и из других школ смотреть ходили'), Григорий Стволинский, Любовь Васильева, Валентин Кащей, Марк Ярхó.

Второй ряд сверху, слева направо: Николай Клевцов, Николай Грибанов, Владимир Егоров, Алексей Блек, Игорь Глаголев, Александр Катульский ('наш поэт'), Сергей Авáков ('его немцы убили, я его своими руками хоронила').

Третий ряд, слева направо: Лилия Кореневич, Зинаида Горюнова, Ольга Васильева, Аркадий Андреевич Мухин ('наш Арканзончик, мы его за глаза так называли'), учитель истории Михаил Израилевич Верников ('очень хороший'), Евгения Дацкевич, Лидия Глáдкая.

Нижний ряд, слева направо: Зинаида Черняева, Ольга Кондратьева, Лидия Ильюшенкова, 'наш комсорг Мирон Григорьевич' (фамилию Е. А. Дацкевич не помнит, 'неплохой был'), Татьяна Сергеева, Галина Пурина.

О. Е. Рубинчик продолжила тему в публикации: Аркадий Андреевич Мухин и "праздник Конституции". // Сюжетология и сюжетография. 2018. ? 1. С. 168-189, http://www.philology.nsc.ru/journals/sis/pdf/SS2018_1/11.pdf. Публикация предана в собрание И. Е. Лощиловым. В ней можно увидеть ещё три фотоизображения А. А. Мухина, два из них копирую ниже.

Фрагмент коллективной фотографии, сделанной на демонстрации в честь новой Конституции СССР.
Архив Е. А. Дацкевич.
На картонной рамке, на которую
Е. А. Дацкевич наклеила изображение А. А. Мухина, подпись ее рукой:
'6^ое дек. 1936 г.'

А. А. Мухин на демонстрации в честь новой Конституции
СССР, Ленинград.
Архив Е. А. Дацкевич.
На обороте рукой Е. А. Дацкевич: '1936 г.'

Фигура Аркадия Андреевича Мухина заслонена для специалистов ярким образом его жены - Екатерины Максимовны Мухиной. Очевидно, что Екатерина Максимовна была поэту намного ближе, чем ее муж, однако утверждение А. А. Ахматовой (в записи П. Н. Лукницкого): 'Известно, что для Анненского существовала именно Екатерина Максимовна, и совершенно посторонним человеком ему представлялся Аркадий Андреевич Мухин'¹, - все же несправедливо.

¹ Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой: В 2 т. Т. II. 1926-1927. Париж - Москва, 1997. С. 172. Запись от 31.05.1926.

Мухин, по его собственным словам, 'имел счастье быть сотрудником' Анненского в Николаевской гимназии. В некрологе Анненскому Мухин охарактеризовал его так: 'Обладая необыкновенным даром слова, идеалистически настроенный, до мелочей, до тонкости знающий европейскую и русскую литературу, - он был кумиром своих учеников и учениц. Тем более что к данным внутренним присоединялись и блестящие внешние данные: одухотворенно-красивая наружность и чарующее благородство в обращении. <:> Как в педагоге, мы ценили в Иннокентии Федоровиче одно его незаменимое качество: он давал полную свободу индивидуальным наклонностям каждого преподавателя в его деле, так как, по его собственным словам, таким образом последний легче всего может и сам развиться, и ученикам принести пользу. Как принцип, - может быть, это и опасно. Но в нашей семье, у большинства, по крайней мере, от этого дело только выигрывало: к любимому вопросу или отделу курса относишься при этой свободе еще с большею любовью и, при известной добросовестности, поднимешь интерес в учениках гораздо больший, чем при одном формальном исполнении программ. Оттого <:> автор настоящей заметки делал попытки ознакомить их с историей нового искусства и т. д.'². В. И. Кривич подтверждал в Мухине качество, которое тот связывал с руководством и влиянием Анненского, - творческую смелость в преподавании: 'А. А. Мухин, В. И. Орлов, С. О. Цыбульский, проф. Варнеке, Р. О. Геппенер, проф. Митрофанов и др., - все это были люди широкого образования и передовых взглядов. В гимназическую науку вливались струи подлинных, не учебниковских знаний. Преподаватели эти часто далеко уходили за пределы гимназических программ'³.

² Мухин А. А. И. Ф. Анненский // Иннокентий Анненский глазами современников. СПб., 2011. С. 193-194. Впервые некролог был опубликован в изд.: Гермес. 1909. ? 20 (46). 15 декабря.
³ Кривич В. И. (Анненский В. И.) Об Иннокентии Анненском. Страницы и строки воспоминаний сына. См. в публ.: ПК. С. 87.

Мухин считал Анненского 'одним из замечательнейших людей своего времени', высоко ценил его как поэта, переводчика и критика, писал о 'Тихих песнях' и 'Книгах отражений': 'К стыду русской публики, эти книги прошли незамеченными: автор был слишком изыскан, тонок и капризен для нее в своих стихах, а своеобразная попытка эстетической критики не могла быть по вкусу ей, привыкшей к элементарной простоте мысли и стиля русских 'критиков', по давней традиции заботившихся больше об исправлении и обличении общества по поводу произведений писателя, чем об оценке и определении их художественных достоинств'⁴.

⁴ Мухин А. А. И. Ф. Анненский, с. 195.

Позднее, по свидетельству Лукницкого, Мухин признавал, что и сам тогда в какой-то мере принадлежал к этой 'публике': 'На экзамене Гумилева спросили о Пушкине: 'Чем замечательна поэзия Пушкина?'. Гумилев невозмутимо ответил: 'Кристальностью'. <:> 'Чтоб понять всю силу этого ответа, надо вспомнить, - говорил Мухин, - что мы, учителя, были совершенно чужды новой литературы, декадентству и т. д. Этот ответ ударил нас как обухом по голове. Все мы громко расхохотались! Теперь-то нам понятны такие термины, понятно, как верно определяет это слово поэзию Пушкина, но тогда!'⁵.

5 Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924-25 гг. Paris, 1991. С. 272-273. Запись от 23 ноября 1925 г.

Кривич в мемуарах об Анненском не раз упоминал Мухиных как 'больших друзей отца'⁶, писал об Аркадии Андреевиче в связи с его подарком, находившимся в кабинете Анненского, среди значимых для поэта вещей: 'Как говорили, Евлалия Кадмина, когда-то известная харьковская артистка, покончившая с собою на сцене, была прообразом тургеневской Клары Милич; когда отец писал свою статью о Кларе Милич, он мечтал иметь портрет Кадминой, и один из сослуживцев-друзей его, А. А. Мухин, раздобыл где-то изображение покойной артистки, переснял его сам в увеличенном виде и подарил отцу'⁷. В 1902 г. Анненский адресовал Мухину стихотворную надпись на 'Сочинениях' А. Н. Островского:

Не самодуров и не тлю
Москвы мильонно-колокольной,
Я горький смех его люблю
И крик отчаянья <невольный>⁸.

Мухину и его жене совместно адресовано письмо Анненского от 16 сентября 1904 г⁹. Остальные письма обращены только к Екатерине Максимовне, но в ряде из них Мухин упоминается.

15 декабря 1909 г. на заседании Общества классической филологии и педагогики Мухин прочел доклад Анненского 'Таврическая жрица у Еврипида, Руччелаи и Гете', с которым поэт должен был выступить, но не выступил 30 ноября, в день своей смерти.

Личность самого Мухина до сих пор как-то вырисовывалась, главным образом, благодаря его замечательному тексту - некрологу Анненскому, а также разрозненным сведениям в работах анненсковедов. Проведенные разыскания позволяют заполнить некоторые (лишь некоторые) лакуны в его биографии. По-настоящему же объемный образ этого в высшей степени достойного педагога и человека возникает из устных воспоминаний его учеников (см. последующие материалы).

Аркадий Андреевич Мухин родился в 1867 г. в Пермском крае, в поселении Юго-Кнауфский завод. Он происходил из крестьянской семьи¹⁰, но, несмотря на это, сумел получить образование в Пермской гимназии.

¹⁰ Метрическая книга Свято-Троицкой церкви, Пермская губерния, Осинский уезд, Юго-Кнауфская волость, Юго-Кнауфский завод, 1867 г.: 'Запись о рождении: Мухин Аркадий Андреевич. Место происхождения: завод Юго-Кнауфский. Крестьянин. Дата рождения: 17.12.1867. Дата крещения: 26.12.1867. Отец Мухин Андрей Агафонович. Мать Мухина Елена Евфимиевна (ГАПК. Ф. 37. Оп. 3. Д. 52. Информация взята с сайта 'Поколения Пермского края': http://pokolenia.permkrai.ru/records/view/1261478). ГАПК - Государственный архив Приморского края, находится во Владивостоке. Юго-Кнауфский завод был большим заводским поселением, ныне село Калинино).

Гимназия давала право на высшее образование, но едва ли крестьянскому сыну было легко это право реализовать. В Центральном историческом архиве Петербурга хранятся документы Императорского Санкт-Петербургского историко-филологического института, среди которых есть дело 'О принятии в число студентов института Аркадия Мухина'. Это дело дает внятное представление о Мухине-гимназисте и Мухине-студенте. Открывается оно документом, предназначенным директору института: рекомендацией инспектора классической Пермской гимназии, где сказано, что Мухин окончил эту гимназию в 1886-1887 учебном году с серебряной медалью. 'В заключение, - пишет инспектор, - осмеливаюсь рекомендовать просителя за человека способного, развитого, довольно сведущего и безупречного в нравственном отношении'¹¹. Аттестат зрелости Мухина показывает, что в гимназии он изучал древнегреческий, латынь и немецкий язык, в графе 'Французский язык' стоит прочерк¹². Из аттестата становится известно также, что отец Мухина числился к этому времени 'канцелярским служащим'. Сообщается и то, что Мухин был 'единоверческого вероисповедания'. Это означает принадлежность к старообрядцам, признавшим православие, пошедшим с ним на компромисс. Со своей стороны, Святейший Синод относился к единоверцам с большей терпимостью, чем к остальным старообрядцам. Все же в аттестате Мухина, полученном по окончании института, первоначальная запись: 'единоверческого вероисповедания' - исправлена на 'православного вероисповедания'. Так, видимо, было лучше для его будущего. Означает ли это действительный переход в православие или просто равнодушие Мухина к вопросам веры, неясно. Как бы то ни было, воспитание в старообрядческой среде дает повод воспринимать некоторые личные свойства Мухина: трудолюбие, крепость духа и тела - отчасти как родовые. В числе документов, поступивших в институт из гимназии, есть заключение врача, в котором говорится, что выпускник, 'от роду 19 лет <:> при крепком телосложении и правильном развитии, никакими болезнями, препятствующими к поступлению в Императорский историко-филологический институт, не страдает'¹³.

¹¹ ЦГИА СПб. Ф. 53 (Императорский Санкт-Петербургский историко-филологический институт). Оп. 1. Д. 1885. Л. 1-2. Документ от 27 июня 1887 г.
¹² Там же. Л. 4.
¹³ Там же. Л. 5.

Институт находился в том же здании, что и историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета (Университетская набережная, д. 11, там и сейчас расположен филфак университета). Готовили в институте учителей древних языков, русского языка и словесности, истории и географии для средних учебных заведений¹⁴. Мухин был принят 'в число штатных студентов' 8 июля 1887 г¹⁵. На годы учебы по просьбе института ему дали 'отсрочку исполнения воинской повинности'¹⁶, однако по окончании учебного заведения на военную службу он призван не был - по-видимому, благодаря уже другому социальному статусу. Каждое лето Мухин подавал директору прошение об отпуске: для отъезда 'к родителям моим, имеющим жительство в Мотовилихе (Пермской губернии и уезда) в собственном доме'¹⁷. В аттестате, выданном ему по окончании института, 7 июня 1891 г., шесть оценок 'отлично', три - 'очень хорошо', три - 'хорошо'. Преподававшиеся языки - греческий, латынь, церковно-славянский, французский. Указано, что 'Аркадий Андреевич Мухин <:> двадцати трех лет отроду <:> окончил полный курс наук по разряду истории, географии и русской словесности <:> К преподавании в гимназии успехи хорошие. <:> ему, Мухину, предоставляется звание учителя гимназии, дающее все права кандидатов университетов, с обязанностью прослужить в ведомстве Министерства народного просвещения не менее шести лет по назначения министра:'¹⁸. В аттестате сообщается, что поведение Мухина в годы учебы было отличное, но его 'кондуитный лист' в деле показывает, что он был не 'паинькой', а нормальным живым молодым человеком:

Дальше 'кондуитный лист' оборван, так что можно только предполагать, что еще ставилось Аркадию Андреевичу в вину.

¹⁴ Подробно об Историко-филологическом институте см.: Ендольцев Ю. А. Императорский историко-филологический институт и гимназия при нем // Ендольцев Ю. А. 'Дворец Петра II' (Университетская набережная, 11). События и люди. СПб., 2002.
¹⁵ ЦГИА СПб. Ф. 53. Оп. 1. Д. 1885. Л. 6.
¹⁶ Там же. Л. 10-11 и л. 1.
¹⁷ Там же. Л. 10. Прошение от 10 июня 1889 г. Полное название поселения - завод Мотовилихинский (л. 9).
¹⁸ Там же. Л. 18.
¹⁹ Там же. Л. 26.

Из 'Памятных книжек' института, время от времени выпускавшихся и содержащих сведения обо всех выпускниках, известно, что в 1891 г. Мухин сотрудничал в историко-литературном журнале 'Исторический вестник': он выпустил статью 'Преемник Белинского. Из истории русской критики' и несколько рецензий²⁰ под псевдонимом 'Ар. М.', что указано Масановым²¹. На этом сотрудничество в периодике, по-видимому, прекратилось: все время занимала преподавательская работа.

²⁰ Памятная книжка Императорского С.-Петербургского историко-филологического института и гимназии при оном. 1867 - XXV - 1892. СПб., 1892. С. 89: 'Перечень трудов бывших студентов': 'Мухин А. А. 1. Преемник Белинского. Из истории русской критики (Историч<еский> вестн<ик>, 1891, ? 4). 2. Несколько рецензий на книги по истории русской литературы (Там же, тот же год)'. Те же работы названы в 'Памятной книжке Императорского С.-Петербургского историко-филологического института. 1867-1898' (СПб., 1898).
²¹ Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. Т. 4. М., 1960. С. 327.

Хотя выпускники института получали распределение не только в петербургские и окрестные учебные заведения, а по всей стране - туда, где были вакансии, Мухина направили в Царскосельскую Николаевскую гимназию²². Директор гимназии Лев Александрович Георгиевский 16 сентября 1891 г. писал директору института Константину Васильевичу Кедрову: ':Аркадий Мухин, предложением г. управляющего Санкт-Петербургским учебным округом <:> назначен во вверенную мне гимназию сверхштатным преподавателем древних языков с 1-го сего сентября'²³.

²² Памятная книжка Императорского С.-Петербургского историко-филологического института и гимназии при оном. 1867 - XXV - 1892, с. 56-57, в 'Списке студентов, окончивших полный курс наук в 1871-1892 годах': 'XXI выпуск (1891 года) <:> Мухин Аркадий Андреевич'. 'Откуда поступили в Институт': 'Пермск<ая> гимн<азия>'. 'Куда назначены учителями и по какому предмету': 'В Царскосельскую гимназию по древним языкам'. 'По сведениям 1892 года': 'Пр<еподаватель> Царскосельск<ой> гимн<азии>'.
²³ ЦГИА СПб. Ф. 53. Оп. 1. Д. 1885. Л. 16.

В справочнике 'Весь Петербург' на 1896 г. впервые появляется имя и место службы Мухина, а также его адрес: Царское Село, Жуково-Волынская улица, дом Жуково-Волынской²⁴. В дальнейшем по этому справочнику и его продолжениям 'Весь Петроград', 'Весь Ленинград' более-менее можно проследить служебный путь и смену адресов Мухина. Так, в 1897 г. указывается, что он - коллежский асессор²⁵, а к 1899 г. он становится надворным советником; в этом же году указан тот адрес, который останется на все время пребывания Мухиных в Царском Селе: улица Малая, дом Сергеева²⁶.

С 1896 г. Мухин работал уже под началом Анненского; Анненский часто бывал у Мухиных в двухэтажном деревянном доме ? 42, принадлежавшем С. С. Сергееву²⁷. В книге 'Сведения об Императорской Николаевской гимназии в Царском Селе' за 1898-1899 учебный гг. указано: 'Аркадий Андреевич Мухин, надворный советник, преподает русский, латинский, греческий языки и логику, состоит секретарем педагогического совета и воспитателем при пансионе'²⁸.

²⁷ Корнилова Н. А., Мощеникова М. А. Иннокентий Анненский в Царском Селе. СПб., 2015. С. 117-118.
²⁸ Сведения об Императорской Николаевской гимназии в Царском Селе. 1898-1899 учебный год. СПб., 1900. С. 39.

К 1903 г. Мухин становится коллежским советником²⁹, а к 1905 г. - статским советником³⁰. Это последний год его службы в Царскосельской гимназии: революционные события снимают со своего места не только Анненского.

²⁹ Весь Петербург на 1903 год. С. 451.
³⁰ Весь Петербург на 1905 год. С. 440.

5 января 1906 г. Мухин, еще оставаясь в должности преподавателя Николаевской гимназии, принимает дела у директора Санкт-Петербургской (затем Петроградской) 4-й гимназии, известной под названием Ларинской³¹. Это и многое другое можно установить благодаря фонду 'Петроградская Ларинская гимназия' в ЦГИА. Мухин - исполняющий обязанности директора, а с 3 февраля директор этой гимназии³².

³¹ ЦГИА, ф.276, оп. 1, д. 2750, 1906 год. Дело об увольнении директора гимназии И.А.Смирнова и назначении на его должность преподавателя Николаевской царскосельской гимназии А.А.Мухина. Л. 1.
³² Там же. Л. 28.

Ларинская гимназия находилась по адресу: 6-я линия Васильевского острова, д. 15. Она включала комплекс зданий со стороны улицы и во дворе; в выходящем парадным фасадом на 6-ю линию трехэтажном здании шли занятия, в примыкающем к нему полутораэтажном располагалась квартира директора, где многократно бывал Анненский (эти дома, близ Андреевского собора, сохранились).

Назначение Мухина директором было, по-видимому, не столько лестным повышением по службе, сколько серьезным испытанием: революционные волнения в стране повлекли беспорядки и среди гимназистов. Священник и писатель К. М. Аггеев писал в феврале и марте 1906 г. своим соратникам: 'Перешел я на должность законоучителя самой 'буйной' Ларинской и настоятелем гимназической церкви. <:> Чувствую себя на новом месте отлично. <:> У меня церковь открытая для посторонней публики, и при ней развита приходская жизнь'³³. Можно предположить, что Аггеев чувствовал себя 'отлично' отчасти и благодаря новому директору.

³³ Взыскующие града: Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти ХХ века в письмх и дневниках современников. М., 1997. Цит. по: Анненский И. Ф. Письма, т. II, с. 135.

В 1909-1914 гг. в Ларинской гимназии учился будущий 'серапионов брат' М. Л. Слонимский (окончил ее с серебряной медалью)³⁴. Вспоминая учебу мельком и без любви, он, однако, отмечает: 'Мне повезло с русской литературой, директор гимназии А. А. Мухин в свободные уроки (когда учитель заболевал) приходил и читал нам (превосходно) классиков'³⁵.

³⁴ Перемышлев Евг. Слонимский Михаил Леонидович // Говорит Москва. http://www.ruthenia.ru/moskva/encycl/s/slonimski.htm
³⁵ Слонимский М. Записи, заметки, случаи // Звезда. 2010. ? 8.

К 1909 г. Мухин является не только директором и председателем Хозяйственного комитета гимназии, но председателем Общества вспомоществования нуждающимся ученикам Ларинской гимназии³⁶. К 1912 г. он к тому же председатель Педагогического совета женской гимназии Шаффе³⁷ (5-я л. Васильевского острова, д. 16). К 1914 г. Мухин уже действительный статский советник³⁸, что соответствует генеральскому чину и дает право получения потомственного дворянства. Однако более-менее благополучные времена вот-вот закончатся: на пороге - Первая мировая война, а за ней - революции 1917 г.

³⁶ Весь Петербург на 1909 год. С. 540.
³⁷ Весь Петербург на 1912 год. С. 616.
³⁸ Весь Петербург на 1914 год. С. 452: Е. М. Мухина указана как жена действительного статского советника, а Мухин - как статский советник. Действительным статским советником он назван в справочнике следующего года (Весь Петербург на 1915 г. С. 451).

Аркадий Андреевич оставался директором Ларинской гимназии до самого ее закрытия в 1918 г³⁹. Написанный им многостраничный 'Отчет по Петроградской Ларинской гимназии за 1917 г.', отосланный 1 апреля 1918 г. Народному комиссариату по просвещению⁴⁰, показывает, что под конец Мухин работал в немыслимых условиях, стараясь сохранить уровень гимназического обучения и воспитания. В это время он не только исполнял роль директора, председателя Педагогического совета и председателя Хозяйственного совета гимназии, но и давал уроки русского языка и географии; в 1917 г. он дал 188 уроков, не пропустив ни одного⁴¹. Приведу фрагменты из отчета, показывающие удивительное присутствие духа и ясность задач, которые ставил перед собой этот человек:

'Помещения гимназии крайне тесные, ветхие, сырые и холодные. Несмотря на ежегодный ремонт, положение улучшается мало. Комиссия, образованная Министерством народного просвещения по ходатайству Родительского комитета, признала здание негигиеничным и вредным для здоровья учащихся. Были высказаны пожелания о предоставлении нового помещения; таковым назначено здание б<ывшего> Ксенинского института, где явилась бы возможность открыть и второе учебное заведение.
В отчетном году произведен только крайне необходимый ремонт в виду сильной дороговизны. Ремонт произведен на сумму 7.118 руб. 53 коп. и выразился в отделке актового зала, окраске панелей в классах и коридорах, поправке рам и печей (переложено две печи и исправлено три) и проч.
В отчетном году в гимназии было 10 классов <:>
При гимназии состоят: библиотеки (ученическая и фундаментальная), физический кабинет, естественноисторический кабинет, гимнастический зал. <:>
При гимназии состоял пансион, закрытый с начала учебного года; к 1 сентября 1917 г. в нем находилось 67 пансионеров.
В гимназии 1 директор, 1 инспектор, 3 законоучителя (1 православного, 1 римско-католического, 1 евангелического вероисповеданий), 24 преподавателя наук и языков и искусств, 9 прочих должностных лиц и 11 низших служителей.
Учебное дело в отчетном году шло, принимая во внимание чрезвычайные события русской жизни, вполне нормально. Лица педагогического персонала строго и неуклонно требовали от учеников выполнения школьной дисциплины, развивая в учениках честное отношение к делу. Переход от самодержавия к новому режиму прошел безболезненно; учащиеся относились с полным доверием и уважением к своим наставникам. <:> В числе выдающихся событий следует указать на выбор директора, инспектора, секретаря и библиотекаря. <:>
В вопросе о закрытии храма Родительский комитет принял пожелание, чтобы таковой существовал при гимназии на прежних основаниях.
Педагогический Совет не нашел возможным оплачивать священнослужителей и содержать храм, а потому предоставил храму функционировать самостоятельно. <:>
В отчетном году г. г. преподавателями пропущено всего 391 урок, что составляет 5, 8 % всего числа, которое следовало дать по расписанию.
Пропущенные уроки замещались г. г. директором, инспектором, классными наставниками, по возможности, по той специальности, по которой отсутствовал преподаватель. Таких замещений было 141, т. е. замещено 36%.
Во второй половине учебного года в виду недостаточности питания учащихся были значительно сокращены уроки гимнастики, т<аким> о<бразом>, чтобы ученики более пяти часов занятий не имели.
К 1 января 1918 года учеников состояло 306. <:>
В отчетном году вновь принято 64, выбыло 182 ученика.
По малоуспеваемости увольнений не было. Значительное число выбыло вследствие разгрузки Петрограда, эвакуации родителей и другим причинам.
По окончании курса выбыло 30 учеников.
В отчетном году пропущено учащимися 33 090 уроков, что составляет в среднем на ученика 66 уроков.
Значительное число пропусков в первой половине учебного года, помимо политических событий, объясняется сильными морозами, а во второй, особенно в старших классах, стремлением учеников работать на стороне в помощь своим родителям.
Занятия прерывались в феврале на неделю и в октябре на три дня в виду политических событий, когда учащимся небезопасно было выходить на улицу.
<:> По примеру прошлых лет велись занятия музыкой на духовых инструментах, обучалось 20 человек⁴². Кроме того, по вечерам два раза в неделю ученики младших классов (I-IV) занимались под руководством одного из родителей (г. Смирнова) черчением. Г. Смирнов вел занятия безвозмездно. Посещали занятия от 10 до 30 человек.
Поведение учащихся в отчетном году можно признать вполне хорошим.
Ученики старших классов всемерно помогали Педагогическому совету в его трудной работе. В день первой революции из учеников старших классов была образована милиция для охраны внутреннего порядка. Были назначены и ночные дежурства. <:>
Следует указать на большое число опаздываний, которое, конечно, объясняется различными житейскими обстоятельствами: неисправность трамвая, дежурство по очередям, поздняя получка хлеба и проч.'

³⁹ Ларинская гимназия была передана в ведение Народного комиссариата просвещения на основании декрета Совета народных комиссаров от 5 июня 1918 г. 'О передаче в ведение Народного комиссариата просвещения учебных и образовательных учреждений всех ведомств'.
⁴⁰ См.: ЦГИА. Ф. 276. Оп. 1. Д. 3111. Л. 2-54. Отчет о состоянии гимназии за 1917 г.
⁴¹ Там же, л. 13, 15, 33.
⁴² В гимназии был свой оркестр.

Отчет включает в себя летопись гимназии с января по конец декабря 1917 г. По ней ясно видно, как до Февральской революции в гимназии идет нормальная жизнь: работает исторический кружок, в котором гимназисты делают доклады, устраиваются вечеринки, преподаватели читают публичные лекции и т. д. Видно, и какие усилия предпринимаются, чтобы вернуться к этой жизни после ее разрушения:

'26 февраля. 'Занятия прерваны - 1-я революция; трамвайное сообщение прекращено.
6 марта. Начались занятия.
Г. директор обратился с речью к собравшимся ученикам, разъясняющей происшедшие события и призывая их к работе. <:>
12 апреля занятия закончены во всех классах. <:>
25 июля открылись при Ларинской гимназии вечерние курсы для матросов. <:>
1 сентября начало учебного года. <:>
22 сентября состоялась 1-я вечеринка учеников VII и VIII классов. Выступили ученики и преподаватели.
24 сентября открылся ученический клуб'.

В клубе для младших проводились игры, чтение, хоровое пение, ручной труд; для старших были: библиотека, доклады, чтение произведений, литературное отделение, беседы на политические темы, вечеринки, одним из руководителей старшего отделения был Мухин.

'26 октября занятий не было - 2-я революция. <:>
2 ноября возобновление занятий.
27 декабря - 'Детское утро'. Выступали ученики младшего возраста'.

Этот отчет показывает черты сходства Мухина с Анненским - как с директором, в период волнений 1905 г. делавшим все, чтобы защитить гимназию от вторжения властей и полиции, спасавшим даже тех, кто устроил ему 'химическую обструкцию'. Героическим образом Мухин старается обеспечить своим подопечным полноценную жизнь.

В конце отчета даны сведения о здоровье учащихся. Из них следует, что многие болели, но эпидемий не было и никто не умер.

В моих представлениях о деятельности Мухина после закрытия гимназии в 1918 г. образуется лакуна по 1922 г. Дальше линия восстанавливается благодаря справочникам 'Весь Петроград' и 'Весь Ленинград'.

В издании 1923 г. Мухин числится как преподаватель; в справочнике впервые появляется Екатерина Максимовна Мухина, также названная преподавателем⁴³. Сведения о ней в этом качестве даются в справочниках по 1931 г. Возможно, это означает, что она, в связи с финансовыми трудностями семьи, вынуждена была вернуться к преподаванию. Дальше ее имя исчезает. Домашний адрес у Мухиных новый: Васильевский остров, 12-я линия, д. 5, он сохраняется все ближайшие годы.

В 1924-1925 гг. Мухин - заведующий детским домом⁴⁴, в 1926-1931 гг. - заведующий школой⁴⁵. Причем из справочника 1927 г. можно узнать, что это школа ? 213, на 12-й линии, д. 5⁴⁶. Как известно из тех же изданий, Мухины там и живут. Перед революцией по этому адресу располагалось 1-е Реальное училище.

⁴⁴ 1924 г. - с. 186, 1925 г. - с. 273.
⁴⁵ 1926 г. - с. 244, 1927 г. - с. 305, 1928 г. - с. 381, 1929 г. - с. 417, 1930 г. - с. 406, 1931 г. - с. 322.
⁴⁶ С. 52.

В 1932-1934 гг. Мухиных в справочниках нет. В 1935 г. Аркадий Андреевич вновь упомянут как преподаватель⁴⁷. В 1936-1938 'Весь Ленинград', видимо, не выходил.

В томах за 1939-1940 гг. сведения о жителях города отсутствуют. Указан адрес школы, где, как известно из воспоминаний учеников, Мухин в это время работает: это школа ? 2 на Университетском набережной, д. 11⁴⁸.

Время преподавания Мухина в школе ? 204, в конце 1930-х гг. ставшей школой ? 2, - это 1930-е гг. или только вторая их половина. Мухин работал здесь учителем русского языка и литературы. Школа занимала восточное крыло здания филологического факультета Ленинградского университета⁴⁹ (Университетская набережная, д. 11) - таким образом, Мухин вернулся в свою альма-матер. Именно к этому периоду относятся воспоминания, о которых я упоминала. Увидев фотографию своего класса, в центре которой - Аркадий Андреевич Мухин, 95-летняя Е. А. Дацкевич <на фотографии справа от А. А. Мухина и В. И. Верникова> воскликнула: 'А вот наш Арканзончик, мы его за глаза так называли', а затем назвала имена и фамилии всех одноклассников.

⁴⁹ Ендольцев Ю. А. Императорский историко-филологический институт и гимназия при нем, с. 36. Номер школы менялся, по-видимому, несколько раз. Судя по исследованию Ю. А. Ендольцева, первоначально после Октябрьской революции здесь размещалась мужская школа ? 21, однако известно, что 'Народный комиссариат просвещения РСФСР уже 31 мая 1918 г. ввел в школах страны обязательное совместное обучение мальчиков и девочек, просуществовавшее без изменения ровно четверть века - до лета 1943 г.' (Пыжиков А. В. Раздельное обучение в советской школе // Научная онлайн-библиотека 'Порталус'. http://portalus.ru/modules/shkola/rus_readme.php?subaction=showfull&id=1193232434&archive=1196815145). Несколько раз менялось и название факультета.

Можно заметить, что после Царского Села все известные на сегодня места службы и проживания Мухина были на Васильевском острове. Последний адрес: 12-я линия Васильевского острова, д. 13⁵⁰. Аркадий Андреевич и его жена Екатерина Максимовна умерли в Ленинграде в первую блокадную зиму, он - в январе 1942 г.⁵¹, похоронен на Смоленском кладбище, дата ее смерти неизвестна.

⁵⁰ Этот адрес был указан при передаче Мухиной значительной части писем Анненского к ней в ГЛМ 10 мая 1941 г. (Анненский И. Ф. Письма, т. 1, с. 361).
⁵¹ Дата смерти Мухина - на основании сведений в изд.: Ленинград. Блокада. 1941-1944: В 35 т. СПб., 2005. Т. 21. С.107: 'Мухин Арк. Андр. 1869 г. р. М. прож.: В. О., 12-я линия, д. 13, кв. 7. Дата смерти: январь 1942. М. захор.: Смоленское кладб.'. Названа неверная дата рождения, но дата смерти, по-видимому, указана правильно.

Андрей Юрьевич Арьев - советский и российский литературовед, литературный критик, прозаик. С начала 1990-х гг. является вместе с Я. Гординым соредактором журнала 'Звезда'. Член жюри премии 'Северная Пальмира'. Проживает в Пушкине.

Текст представляет собой фрагмент радиоинтервью И. Н. Толстого с А. Ю. Арьевым. Радиопередача 'Учителя Андрея Арьева' состоялась 13 января 2013 года на 'Радио Свобода'. Фрагмент интервью дополнен и отредактирован А. Ю. Арьевым для настоящего издания.

:И теперь обратимся к разговору об учителях.

Этот вопрос меня самого некоторое время чуть ли не мучил: 'Но кто мы и откуда, / Когда от всех тех лет / Остались пересуды, / А нас на свете нет?' Как и автору этих строк, ничего мне не оставалось, кроме как прийти на 'свидание' с самим собой. Я стал об этом размышлять и пришел к заключению, что научило меня в жизни какое-то количество людей, сначала вроде бы неосязаемых, я многих из них не помню и даже не знаю.

Например, мне кажется, со словесностью меня связала эпоха так сказать 'царскосельская', хотя родился я не в Царском и не в Детском Селе и вообще появился в этих местах, уже в городе Пушкине, в четырнадцатилетнем возрасте. Поселился здесь вместе с родителями в 1954 году.

В Царском Селе, в Императорской Николаевской гимназии, где директорствовал Иннокентий Федорович Анненский, был преподаватель Аркадий Андреевич Мухин, он преподавал там греческий, русский язык и русскую словесность. Об Анненском он написал один из первых и лучших некрологов. Сам Анненский с ним и его женой поддерживал отношения, существовала между ними огромная переписка, частично сохранившаяся и опубликованная.

Так вот, этот Аркадий Андреевич Мухин неосязаемо вторгся в мою судьбу, может быть, и очень даже сильно. Потому что он в 30-е годы преподавал литературу в старших классах той школы, в которой училась моя мама, Елена Константиновна Грегер <на фотографии верхний ряд, четвёртая слева; Е. А. Дацкевич: 'наша бессменная староста, красавица, на нее мальчики из других классов и из других школ смотреть ходили'>. Школа была на филфаке; кто знает филологический факультет Ленинградского, теперь Петербургского, университета, знает и помещение, которое до сих пор называют 'школой', но не все понимают, почему. А там действительно в 30-е годы была школа, где преподавал Мухин, человек в то время пожилой, ему было за 60 лет, и от него в восторге были все ученики. Мама в старших классах у него училась, он у нее был классным руководителем, а сама она - старостой (между прочим, не состоя в комсомоле, как и некоторые другие ученики Мухина).

Хотя их любимый преподаватель и имел фамилию Мухин, но роста оказался большого и возвышался в классе, рассказывал что-то этим деткам, которые жили неподалеку: мама родилась и жила на Васильевском острове. Даже переехав на Кирочную, определенная в новую школу, она не захотела в ней учиться и самовольно вернулась в старую, университетскую, которую и закончила в 1938 году. Перед войной поступила на архитектурный факультет в ЛИСИ; сразу после войны оказалась в Петрозаводске, где архитектурного факультета не нашлось, окончила исторический факультет и аспирантуру местного университета.

В общем, большинство известных мне учеников Аркадия Андреевича пошли по гуманитарной части.

Мухин рассказывал о литературе все то, что он в ней предпочитал и знал, а знал он, конечно, в тысячу раз больше, чем можно было почерпнуть из учебников тогдашних советских или каких-либо других источников, в том числе на самом филфаке. Учеников он элементарно просвещал. Он, как мама помнила, едва ли не каждый урок преподносил им какого-то нового для них писателя, а на самом деле, писателя, который замолчан был в то время или уехал, скажем, за границу. Ему было, видимо, не до страхов, он понимал, что дни его подходят к концу (в 1942-м он умер в блокадном Ленинграде).

Так что прямо на меня, преднамеренно, никто, как мне кажется, не повлиял, вообще трудно на человека повлиять, если ты хочешь это заметным образом сделать. Все-таки люди сами учатся и на огромное количество людей влияют, но никто не хочет, чтобы тебя наставляли на путь истинный по утвержденным невесть кем прописям. Конечно, ремесленники из рук в руки передают свое ремесло и таким образом учат молодых. До какой-то черты это необходимо. Но что делать за чертой? В таких областях, как гуманитарные, да и во всех других тоже, обучение более или менее насильственное, обусловленное априорно заданной программой, неэффективно. А вот ученики Аркадия Андреевича были людьми, свободными от груза, наваливаемого на отроков школьными учебниками, идеологическими установками и 'внеклассным чтением'.

Например, один из них, мамин одноклассник, Евгений Викторович Жилó, прекрасный преподаватель, превосходный знаток Блока; занимался в семинаре у Дмитрия Евгеньевича Максимова, тот ему предлагал остаться в аспирантуре, но он был человеком очень свободным, аспирантуру предложил жене (Дмитрий Евгеньевич счел это необъяснимой 'странностью'), а сам всю жизнь размышлял о литературе и беседовал о ней с детьми. Он был школьным преподавателем (в том числе и на 'малом филфаке', в тех самых помещениях, где прежде находилась 'школа'). И он во многом меня заразил поэзией, в первую очередь - Александра Блока, а следом и Цветаевой, тогда у нас практически не публиковавшейся.

Другой одноклассник мамы, профессор Витольд Густавович Вилюман, преподавал в Герценовском институте: он был специалистом по иностранной литературе. Я случайно забрел на его семинар по Шекспиру и тогда хоть немножко стал понимать в тонкостях перевода и вообще в Шекспире.

Был еще один человек, Георгий Александрович Пиотровский, который после войны стал просто Юрой (в дружеском обиходе - Гошей) Петровским. Его мать, Мария Сергеевна, рожденная Минцлова - фамилия в кругах людей 'серебряного века' очень известная, - перед войной была расстреляна. Дочь писателя Сергея Рудольфовича Минцлова, она руководила в Ленинграде Обществом глухонемых. И Мария Сергеевна, и ее муж, отец Георгия Александровича, научный сотрудник Музея антропологии, являли собой тип настоящей петербургской интеллигенции, заботящейся о людях, нуждающихся в помощи, особенно после революции, в 30-е годы. Кому там было тогда до глухонемых, а они организовали это общество. Потом в НКВД посчитали, видимо, что это особо изощренные 'иностранные агенты', которые ничего не говорят и ничего не слышат: шпионы японские, польские и прочие. Мария Сергеевна была арестована и расстреляна. Георгий Александрович, выйдя из школы, вскоре оказался в лагере, потом в армии. После войны он и появился у нас как Петровский. Конечно, много чего хлебнул, но при всей трагической судьбе представал человеком необыкновенно жизнерадостным, прекрасно рассказывающим, по-моему, выразительнее, чем писал. Жизнь он вел хотя и литературную, но преднамеренно, как мне кажется, скромную. Уезжал в Новгород, в Новгороде преподавал в пединституте, диссертацию защищать не стал. Когда к нему заехал Александр Исаевич Солженицын, еще не до конца опальный, Георгий Александрович понял, что благом будет новгородское, отчасти уже насиженное, место, не откладывая, оставить. Вернулся в Ленинград, некоторое время публиковался в 'Звезде', потом устроился в университет читать историю многонациональной советской литературы, вел спецкурс по Булгакову.

Вот такие, драматической судьбы, люди, сохранявшие, не взирая ни на что, жизнерадостность, на меня определенно влияли. Все это были мамины одноклассники, все ученики Мухина.

Все они писали стихи, скорее, по-моему, для застолья и времяпрепровождения, так как тексты оказывались преимущественно в остроумном роде. Сами они в ранг поэта из одноклассников возводили, кажется, только Александра (Шуру) Катульского, погибшего в первые месяцы войны. О нем у нас что-то писали. Но я его, естественно, видеть не мог. Разве что в годовалом возрасте у моих родителей на Зверинской улице, где я появился на свет, или где-нибудь неподалеку в зоопарке, куда меня любил носить отец 'на прогулку', отчитываясь перед мамой, что гулял с ребенком 'на чистом воздухе'.

Еще помню Алексея Блека, блестящего военного переводчика.

И Сергея Глаголева, он стал крупным дипломатом и остался в Америке. Между прочим, я пытался, когда первый раз был в Штатах в 1989 году, его найти. Некоторое время перед тем он выступал на 'Радио Свобода', но, к сожалению, там не обнаружился.

Из одноклассниц маме до конца дней была близка Евгения Александровна Дацкевич, чье блестящее знание немецкого языка обернулось для нее самой трагическим опытом. Но она, слава богу, жива и, если захочет, сама может рассказать и о себе, и об их классе, и об Аркадии Андреевиче Мухине.

Так что публика была очень интересная, и мне было с ними страшно приятно находиться любое количество времени. Они, слава богу, на меня особого внимания не обращали, я просто присутствовал в их компании, над которой, надеюсь, витал дух Аркадия Андреевича. Компания была разудалая, интеллектуально свободная.

Именно эти люди, ученики Мухина и мамины друзья, в большой, может быть, решающей, степени на меня и повлияли. Все они были в той или иной мере гуманитарии, даже если профессионально занимались чем-то иным.

Источник текста: Иннокентий Анненский (1855-1909): жизнь - творчество - эпоха. Мат-лы науч. конф. Санкт-Петербург, 12-14 октября 2015 г. / Сост. Г. В. Петрова. М.: Азбуковник, 2016. С. 113-115.

Краткая запись и подготовка текста О. Е. Рубинчик. В разговоре участвовали: сын Е. А. Дацкевич Павел Дмитриевич Иголкин, дочь Е. К. Грегер Нина Мстиславовна Жутовская². Передано в собрание О. Е. Рубинчик.

¹ Дацкевич Евгения Александровна (р. 1920, Петроград) - экономист. В 1938 г. поступила в Инженерно-экономический институт. В блокадном Ленинграде работала на рытье окопов под Кингисеппом, на лесозаводе 'Пионер'. В апреле 1942 г. была эвакуирована с другими студентами на Северный Кавказ. В Пятигорске оказалась в оккупации, попала в тюрьму по обвинению в помощи партизанам и подпольщикам; вскоре была освобождена советскими войсками. В 1944 г. как 'не расстрелянная' была обвинена по 58-й статье и осуждена на 10 лет. Сидела в Воркутлаге (угольные шахты), в Казахлаге (также работала на шахте, потом учётчицей). Освобождена по амнистии в 1956 г. Для снятия судимости была отправлена на целину, пробыла в совхозе 'Целинный' до 1959 г. В 1957 г. вышла замуж за Д. Е. Иголкина, также отбывавшего ссылку после лагеря. По приезде в Ленинград восстановилась в институте, окончила его в 1960 г. До 1975 г. работала экономистом в Центральном котлотурбинном институте им. И. И. Ползунова. В 1978 г. Е. А. Дацкевич была реабилитирована за отсутствием состава преступления. По сообщению О. Е. Рубинчик, Е. А. Дацкевич скончалась 21 октября 2017 г., но успела увидеть публикацию своих воспоминаний в сборнике.² Запись от 30 ноября 2015 г. с последующими уточнениями и добавлениями. За предоставление фотографии А. А. Мухина с классом сердечная благодарность вдове Ю. А. Петровского Софье Михайловне Петровской - на сегодня это единственное известное изображение выдающегося педагога. За помощь в подготовке материала благодарю Е. А. Дацкевич, А. Ю. Арьева, Н. М. Жутовскую и П. Д. Иголкина.

Я все десять лет училась в 204-й школе Василеостровского района, а потом, когда мы уже закончили, ее переименовали во 2-ю. Это была великолепная школа, почти все учителя были хорошие. Единая школа: девочки и мальчики учились вместе. Трудовая: нашим шефом был завод 'Вперед'; мы там убирали мусор во дворе, в цеха не ходили. Школа была в здании филфака, но не при филфаке.

Аркадий Андреевич с пятого класса вел у нас литературу и русский язык³, а в девятом и десятом классе был еще и нашим классным руководителем.

Жили Мухины на углу Среднего проспекта и 6-й линии Васильевского острова, в маленьком собственном домике. Он был одноэтажный и, кажется, деревянный. Стоял на перекрестке, наискосок от того места, где теперь находится метро 'Василеостровская'⁴. Когда мы гуляли после школы, периодически проходили мимо и знали, что это его дом. Я у Мухина не была, его жену не видела.

³ Вначале Евгения Александровна сообщила, что Мухин преподавал у них только в старших классах.
⁴ Этот адрес Мухиных вызывает сомнения, поскольку в справочнике 'Весь Ленинград' не числится. Правда, про их местожительство в 1936-1940 гг. точных сведений нет (по 1935 г. это 12-я линия Васильевского острова, д. 5, а в 1941 г. - 12-я линия, д. 13).

Арканзон много про свое прошлое рассказывал: что когда еще учился в гимназии, летом с друзьями ездил на заработки по России и за границу. Как-то поехал в Германию: взял билет - и у него остался на жизнь двугривенный. Кажется, и в Италию ездил. Работали гимназисты, например, у кого-нибудь в саду, жили у хозяев, их там кормили, а они благодаря общению учили языки. Он хорошо знал немецкий, французский. Английский тоже, кажется.

Он был очень добрый, очень умный, к нему можно было подойти с любым вопросом - он на любой вопрос мог ответить. Я как-то подошла к нему: 'Аркадий Андреевич, 'Весь мир - бардак' - что это значит?' (Я эту фразу в компании двоюродной сестры услышала.) Он объяснил и сказал: 'Лучше больше никогда не употребляй этого слова'.

Кроме уроков, Аркадий Андреевич проводил консультации на разные темы: можно было после уроков остаться. Других кружков в школе не было. Арканзон говорил: 'Хотите, будем сегодня разбирать 'Анну Каренину'?' Мы почти всегда хотели. Он читал оттуда французские куски и переводил, мы обсуждали роман. Или: 'Хотите, будем разбирать 'Илиаду' и 'Одиссею'?' Почти все оставались. Он читал по-древнегречески, переводил и разбирал.

В одежде Мухин не выделялся среди других учителей, одевался опрятно, но не роскошно. 'Барских атрибутов' типа пенсне или трости не носил. На мизинце левой руки у него всегда был длинный острый ноготь. Если кто-то во время урока списывал (особенно во время диктанта), Мухин подходил, стучал ногтем по парте и говорил: 'Смотри в свою тетрадь и удивляйся тем глупостям, которые ты там пишешь'. Он всегда напирал на то, чтобы мы хорошо знали русский язык и литературу.

Чем он отличался от остальных преподавателей? Во-первых, он был намного старше (был лишь еще один учитель его возраста - физик). Кроме того, он близко к нам был, всегда помогал, объяснял. Держался приветливо, но не панибратски. Был очень порядочным человеком, что в наше время встречается довольно редко.

Из класса больше всех с ним дружил Валька Сорокин (Валентин Алексеевич). Арканзону нравились стихи нашего поэта - Шуры Катульского. Одно я помню:

Огромный, мрачный и немой,
Стоит утесом одиноким
Прекрасный храм во тьме ночной,
Объят навеки сном глубоким.

Года проходят караваном.
Его творцы в могиле спят.
Пред петербургским великаном
Растет огромный Ленинград.

И на него взирает строго
В былые дни взведенный храм
Во имя свергнутого Бога,
В угоду умершим царям.

У Катульского была еще поэма 'Хибины'. Шурины стихи где-то публиковались: то ли в 'Ленинских искрах', то ли в 'Пионерской правде'. Он на фронте погиб.

Класс был дружный, почти все потом общались. Сейчас уже все умерли - не знаю только про тех, кто уехал.


Начало \ Именной указатель \ Е. М. и А. А. Мухины	Сокращения
	Обновление: 10.02.2024