|
|
Начало \ Именной указатель \ Анненский и Чуковский |
Обновление: 25.11.2023 |
||||
АННЕНСКИЙ и ЧУКОВСКИЙ
Корней Чуковский (наст. имя Николай
Иванович? Корнейчуков, 1882-1969)
-
критик, переводчик,
литературовед, языковед, автор
воспоминаний, активный деятель и
организатор литературного процесса
первой половины XX века в России.
Писатель для детей и о детях. Дети
Чуковского Н. К. Чуковский и Л. К.
Чуковская
- также известные литераторы
советского времени.
Подробнее о
Чуковском см. сайт Юлии Сычёвой и Дарьи
Авдеевой "Отдав
искусству жизнь без сдачи...". |
||||
|
|
|
|
|
1905-1906 гг. |
1900-е
гг. (Письма II, вкл.) |
Фрагмент рисунка И. Е.
Репина в "Чукоккале", Чернила. 1914. (К. Чуковский. Илья Репин. М., "Искусство", 1969) |
1909 г. Портрет работы Н. Войтинской (День поэзии. М., 1986, с. 183) |
Портрет работы Ю. П. Анненкова, 1921 (Юрий Анненков. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Репринт. М.: "Советский композитор", [1990?]) |
О Чуковском говорится в письме Т. А. Богданович к Анненскому 25 января 1909 г. Анненского с Чуковским связывают поездки Анненского в Куоккалу по "литературным делам" летом 1909 года; см. письмо Чуковского к Анненскому в прим. 6 к письму Анненского к Е. М. Мухиной от 25.07.1909. Анненский упоминает Чуковского в черновых записях доклада "Об эстетическом критерии". Чуковский об Анненском в критической прозе. Автор некрологов 'Памяти писателя (Иннокентий Анненский)' (Утро России. 1909. ? 47-14. 2 дек. С. 3) и "Иннокентий Анненский" (Речь. 1909. ? 336. 7(20) дек. С. 4). Четыре фрагмента первого:
Фрагмент в некрологе Б. В. Варнеке: ЖМНП. Новая серия, ч.
XXV, 1910, отд. IV, март, с. 45. "Он был плодовитый и, пожалуй, торопливый писатель. И пестрый до чрезвычайности <...> Его две "Книги отражений" были отмечены критикой, в них много капризности, кокетства, много взлетов и много падений - тоже такие торопливые, пожалуй, чрезмерные книги". Чуковский о близких Анненского - фрагменты воспоминаний "Короленко в кругу друзей". Чуковский упоминает Анненского в очерке "Анна Ахматова". Об отношении Маяковского к Анненскому - отрывок из книги о Репине. Чуковский упоминает Анненского в связи с Гумилёвым в "Неопубликованных страницах "Чукоккалы"". Записи "Смутные воспоминания об Иннокентии Анненском" со слов Чуковского сделала И. И. Подольская, сопроводив очерком. Л. К. Чуковская, дочь Чуковского:
Привожу письмо Корнея Ивановича - Горькому, написанное в 1920-м или в
1921 году.
Лидия Чуковская. Куоккала - Переделкино // Русское
подвижничество, книга, посвященная 90-летию со дня рождения академика Д.
С. Лихачева. М.: Наука, 1996.
И. Ф. Анненский - К. И. Чуковскому, Царское Село <Конец августа 1909 г.> Источник текста и примечаний: Письма II. ? 203. С. 366. Подготовка текста и комментарии А. И. Червякова: 366-375. 366 Обильнее здесь эфир, и он облекает поля пурпуром1.
Calamus Acorus.
Печатается по тексту автографа,
сохранившегося в архиве К. И. Чуковского (НИОР РГБ. Ф. 620. К. 60. ? 40.
Л. 1-1об.). 367 ментарии к публикуемому тексту далее ссылки на это дело даются без полного архивного адреса с указанием конкретных листов), и на самом деле были непосредственно связаны с его работой над переводом главной книги американского поэта Уолта Уитмена (Whitman; 1819-1892) 'Листья травы', впервые опубликованной в 1855 г. (Whitman Walt. Leaves of Grass, Brooklyn, 1855. 95 p.) и начиная с третьего издания (Boston, [1860]. 456 р.) включавшей в свой состав особый раздел под заглавием 'Calamus': Дорогой Иннокентий Федорович. Это не к спеху; а когда будет у Вас время; черкните мне, ради Бога (Аполлона), как лучше всего перевести Calamus Acorus? Calamus <-> это тростник или камыш, как точнее? Потом из статьи о Whitman'e 'Largior hic aether, et campos lumine vestic purpureo'. Значит ли это 'Чище (Реже?) здесь воздух и светом пурпурным поле облекает (он облек?)' Или это мне, по безграмотству моему, так только кажется? Где я мог бы достать по-французски, по-русски или по-английски Phaedrus'a Платона, на которого в этой статье 'о лирической любви' тоже есть ссылка? Повторяю, мне это не к спеху.
Привет (непременно!) Дине
Валентиновне<,> Ваш Чуковский Переводы некоторых стихотворений из этого раздела были несколько позже опубликованы Чуковским. См., например, снабженные пометой 'Из "Тростника"' тексты 'Летописцы грядущих веков', 'Когда я услыхал к концу дня', 'Если кого я люблю', 'Ты за кем, бессловесный', 'О жутком сомнении во всех обличьях': Чуковский К. Поэзия грядущей демократии: Уот Уитмэн / С предисл. И. Е. Репина. М.: Тип. Т-ва И. Д. Сытина, 1914. С. 81-82, 97-100. Консультировался у Анненского Чуковский в связи со своими штудиями не однажды. См., например, одно из его недатированных писем 1909 г. (Л. 10-10об.): Многоуважаемый Иннокентий Федорович! Не можете ли Вы мне указать греч<еский> миф, в котором идет дело об убийстве быка; причем из его головы появляются два воина, которые бьются между собой. 368 Что-то такое с быком связывается в мифе о Кадме? Или я заблуждаюсь<?> Здесь надо заметить, что заочное знакомство Анненского с Чуковским, автором ряда отзывов о его литературно-критических произведениях (см.: Чуковский К. Об эстетическом нигилизме // Весы. 1906. ? 3-4. С. 79-81. Рец. на кн.: Анненский И. Ф. Книга отражений. СПб., 1906; Чуковский К. О короткомыслии // Речь. 1907. ? 170. 21 июля (3 августа). С. 2; Чуковский К. Апофеоз случайности // Свободные мысли. 1908. ? 42. 25 февр. С. 2), - о некоторой беспардонности этих отзывов он уже очень скоро вспоминал с сожалением (ср. с фрагментом поздних воспоминаний Чуковского: 'Никакого права говорить в печати об Ин. Анненском у меня тогда не было: я был необразованный журналист, он был серьезный ученый, поэт и мыслитель' ('Я почувствовал такую горькую вину перед ним...': (Смутные воспоминания об Иннокентии Анненском) / Вступ. заметка, публ. и коммент. И. Подольской // Вопросы литературы. 1979. ? 8. С. 304)), - вряд ли было способно вызвать приятные эмоции. Однако их личный контакт, завязавшийся благодаря Т. А. Богданович (ср.: 'Иннокентий Федорович был для меня не только поэт, эссеист, эллинист, но главным образом "дядя Татьяны Александровны"' (Там же)) в 1908 г., привел к установлению между ними доброжелательных отношений. Безусловно, после личного знакомства с Анненским и осознания масштаба и творческого потенциала этой личности Чуковский не мог относиться к нему иначе, как к мэтру, перед которым не грех робеть 'до безъязычия' (Там же. С. 305). См., например, текст письма, сохранившегося в архиве Анненского (Л. 2-2об.) и впервые опубликованного И. И. Подольской (Там же. С. 302-303): Вам хорошо, дорогой Иннокентий Федорович: у Вас даже статьи выходят, как письма, которые Вы пишете придуманному другу. Я же никогда не пишу ночью, всегда пишу по утрам, не курю и не пью, - и уже привык писать для других, не то, что думаю сам, а то, что, думаю, должен бы думать читатель. Искренно писать не умею, черкаю двадцать раз. Завел было дневник, но двух строчек не написал, или - ей Богу же - о погоде. Может быть<,> потому мне так и близко Ваше творчество, что оно все дневник, и другим даже быть не умеет. У меня почему-то такое глупое представление, что Вы мне для чего-то нужны - это уже второй год; что Вы чему-то научите. Если что не удается, - мелькает: пойду-ка я к Анненскому. Но, верно, никогда не успею съездить к Вам: ничего не успеваю теперь. Выпускайте скорее второй том, хочется писать о Вас, и загладить ту ерунду, какую я написал в 'Весах'. Вышлите мне, если Вам не трудно, Ваши переводы и стихи. Я исподволь подготовлюсь к статье 'И. Анненский'. Весь Ваш Чуковский 18 января <1>909г. Надо признать, впрочем, что Чуковский, успешный и талантливый литератор, чье имя было на слуху у читающей публики, а связи с литературными и издательскими кругами широки, мог быть и интересен, и полезен Анненскому во многих отношениях. Совокупность этих обстоятельств, по-видимому, и определила тот факт, что столь разные по духовному опыту и творческим устремлениям люди, как Анненский и Чуковский, в 1909 г. оказались способны вполне гармонично взаимодействовать на литературном поприще. Письмо Чуковского к Анненскому от 13.01.1909 в связи с обращением Анненского к Т. А. Богданович за помощью в публикации "Второй книги отражений" см. в прим. 1 к письму Анненского к М. К. Лемке от 13.01.1909. Формальным поводом для написания двух последующих писем Чуковскому послужило обращение к нему Анненского за помощью в связи с 'пропажей' рукописи в редакции периодического издания - проблема, с которой ему на протяжении двух последних лет жизни пришлось столкнуться неоднократно; в данном случае речь идет о неустановленной работе Анненского, переданной для публикации П. М. Пильскому (см. прим. 6 к тексту 148). В первом из них, помеченном куоккальским почтовым штемпелем 24 февраля 1909 г. (царскосельский штемпель - 12.02.09), Чуковский, наведя необходимые справки, сообщал (Л. 8-8об.): Дорогой Ин<нокентий> Ф<едорович>. И. М. Василевский никогда даже в глаза не видал Вашей рукописи. Он и не подозревал, что Вы ее ему присылали. Он с восторгом всегда напечатал бы ее. П. М. Пильский теперь в С.-П<етер>б<урге>. Я постараюсь узнать для Вас его адрес. В 'Утре' я видел книгу записей присланных рукописей. Ваша там не значится. Ваш Чуковск<ий>
К Т<атьяне> А<лександровне>
вряд ли в скорости вырвусь. По каким дням - и где? - Вы бываете в С.-П<етер>б<урге>? Следующее письмо Чуковского, представляющее собой ответ на (неразысканное) послание Анненского, не датировано; судя по указанию в постскриптуме на статьи под рубрикой 'Литературные стружки', самые ранние из которых были опубликованы в номерах 'Речи' от 2 (15) февраля и от 23 февраля (8 марта) 1909 г., оно написано в один из понедельников второй половины (16 или 23) февраля 1909 г., - скорее всего, именно 23 февраля, в день публикации второй 'стружки' (Л. 9): Дорогой И<ннокентий> Ф<едорович>. С этим ослом* я не встречаюсь. Единственное, что я могу сделать: отправлюсь завтра (во вторник) в редакцию почившего 'Понедельника' и постараюсь там раздобыть Вашу рукопись. Последнее место, где я видал подпись этого осла<,> - журнал 'Женщина' (Коломенская<,> ? 18). Адресуйтесь-ка к нему туда. Я же не премину известить Вас о том, что в 'Понедельнике'. Идет? Не затеять ли нам вместе какой-нибудь огромный 'труд'? На все лето? Например, монографию 'Антон Павлович Чехов'? Весь Ваш Чуковский Кстати, дорогой Иннокентий Фед<орович>, заметили ли Вы 'Литературные Стружки', которые печатаю я в 'Речи'<?> Ради Бога, помогите мне в этом: киньте одну-другую, из тех, что Вам не нужны. Запас, я уверен, у Вас огромный. За все буду благодарен. Подразумевается ли под "ослом" П. М. Пильский - неясно. Но еще 17 июля 1907 г. Чуковский записал в дневнике: "Встретил Пильского, которого презираю" (Чуковский К. И. Дневник, 1901-1929 / Подгот. текста и коммент. Е. Ц. Чуковской; вступ. ст. В. А. Каверина. М.: Сов. писатель, 1991. С. 30). В первой декаде марта Чуковский, откликаясь на телеграмму Анненского (также не разыскана) и благодаря его за презентованный первый том 'Театра Еврипида', в почтовой карточке, помеченной куоккальским почтовым штемпелем 22 марта 1909 г. (царскосельский штемпель - 10.III.09), писал (Л. 7-7об.): Многоуважаемый И<ннокентий> Ф<едорович>. Великое Вам спасибо за ласку. Я прочитал из Еврипида только Киклопа, но статьи прочитал все запоем. Готовлюсь к отчету о Вашей книжке отражений. Телеграммы Вашей не уразумел. Чухонцы должно быть перепутали. Ради Бога разъясните дело письменно. Мне так нужно Вас повидать, чтобы Вы меня научили, что мне с собой сделать. Начал я писать о Гиппиус - бросил. Начал о Белом - бросил. Ничего подобного со мной раньше не было. И ко всем сюжетам чувствую антипатию. Кажется, завтра возьму и приеду к Вам. Если помешаю, уеду. Ваш Чуковск<ий> Получив от Анненского долгожданный экземпляр только что вышедшей в свет 'Второй книги отражений' с дарственной надписью, Чуковский не задержался с ответом (печатается по тексту автографа на почтовой карточке, помеченной куоккальским и царскосельским почтовым штемпелем 2 мая и 21 апреля 1909 г. соответственно: Л. З-Зоб.): Спасибо, дорогой Иннокентий Федорович, за книгу и за непонятную надпись. Сейчас же берусь за чтение. Я теперь свободен: продал А. Ф. Марксу две книги - 1) о Чехове и 2) о пустяках. Что Ваш 'Аполлон'? Кстати, по Вашей цитате в Еврипиде - я понял, что Вы хорошо знаете Robert'a Browning'a - и получил ключ к Вашей поэзии. Иные Ваши стихи я от частого чтения заучил наизусть. Вот моя просьба: справьтесь ради Бога в педагогическ<ом> календаре, где служит Евгений Михайлович Гаршин? Он директор Коммерч<еско-го> Училища где-то на юге. Мне нужно списаться с ним. Весь Ваш Чуковский Говоря о цитате из Р. Браунинга, Чуковский имеет в виду эпиграф, предпосланный переводу 'Алькесты' (Театр Еврипида. С. 48):
Our Euripides, the human, На самом деле эти строки принадлежат жене Р. Браунинга Элизабет Баррет-Браунинг (подробнее см.: Тименчик Р. Д. Художественные принципы предреволюционной поэзии Анны Ахматовой. Дисс. ... канд. филол. наук / Тартуский гос. ун-т. 1982. С. 93-94). В первопубликации 'Алькесте' сопутствовал эпиграф из книги Браунинга 1871 г. 'Balaustion's Adventure; including a transcript from Euripides' (Анненский И. Алькеста, драма Еврипида // ЖМНП. 1901. Ч. CCCXXXIV. Март. Пат. 5. С. 108; ССКФ. 1901. СПб.: Тип. В. С. Балашева и К°,1901. Вып. I. С. 108. (Извлечено из ЖМНП за 1901 г.)):
The strangest, sweetest song of his Alcestis. Чуковский обратил внимание на цитату из Браунинга еще и потому, что сам начинал с этого имени свою переводческую деятельность с английского языка:
Стихи Анненского, заученные Чуковским наизусть, - из упоминаемой Маковским (см. прим. 2 к тексту 193) рукописи одного из вариантов 'Кипарисового ларца'. Надо также иметь в виду, что и интерес Чуковского к 'Аполлону' не был праздным: несколько позднее он был привлечен к участию в этом издании (не исключено, что по инициативе Анненского), и в печатных объявлениях об открытии подписки на журнал (см., например: Гермес. 1909. Т. V. ? 14 (40). 15 сент. С. 449) его имя (наряду с именами Анненского, Брюсова, Волошина, Волынского, Галича и Вяч. Иванова) указывалось в числе сотрудников отдела 'Общие вопросы литературы и литературная критика'. Однако, получив приглашение на второе редакционное заседание 'Аполлона' 5 августа 1909 г., Чуковский побывать на нем не сумел, о чем и известил Анненского почтовой карточкой (куоккальский штемпель - 16.VIII.09, петербургский - 4.VIII.09), адресованной Анненскому непосредственно в редакцию журнала 'Аполлон': Петербург, Мойка, 24 (Л. 5-5об.): Дорогой Иннокентий Федорович. Не зовите меня свиньею - я в 'Ап<оллон>' завтра приехать не могу. Денег нет, а тут еще нужно отрабатывать аванс в 'Ниву', а погоды стоят чудесные, а я зачитался Вашей книгой 'Отражений' - (готовлю о Вас ябеду), - а о Уитмане столько новых книг, - и потому кланяюсь, приветствую и постараюсь списаться с Вами насчет свидания в ближайшие дни. Поклон Сергею Константиновичу. Ваш Чуковск<ий> Самое позднее письмо Чуковского, отложившееся в архиве Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 454. Л. 39), адресовано уже его вдове: Глубокоуважаемая Дина Валентиновна. Вам теперь не до наших сочувствий, - но позвольте и мне, одному из тысячи тех, кто чтил и обожал незабвенного Иннокентия Феодоровича, хоть издали присоединиться к Вашему горю и плакать вместе с Вами и с Валентином Иннокентьевичем над этой - для каждого священной могилой. Мне будет горько всегда, что, задержавшись в Москве, я был лишен возможности навеки проститься с почившим.
Преданный Вам Посвященные Анненскому некрологические статьи Чуковский опубликовал в двух периодических изданиях (см.: Чуковский К. Памяти писателя: (И. Ф. Анненский) // Утро России. 1909. ? 47-14. 2 дек. С. 3; Чуковский К. И. Анненский // Речь. 1909. ? 336. 7 (20) дек. С. 4). Имя Анненского в различных контекстах возникало и в других литературно-критических и мемуарных произведениях Чуковского. Вот их краткий перечень (ограничиваюсь указанием первопубликаций):
Чуковский К.
Нат Пинкертон и
современная литература: Критическая статья // Колосья: Литературный
альманах. [СПб.:] Изд. журнала 'Театр и искусство', [1909]. Кн. I. С.
144; Нельзя не упомянуть и наиболее полное издание литературно-критических произведений Чуковского: Чуковский Корней. Собрание сочинений: В 15-ти т. М.: Терра - Книжный клуб, 2002. Т. 6: Литературная критика (1901-1907): От Чехова до наших дней; Леонид Андреев большой и маленький; Несобранные статьи (1901-1907) / Предисл. и коммент. Е. Ивановой; Сост. и подгот. текста Е. Ивановой и Е. Чуковской при участии Ж. Хавкиной и О. Степановой. С. 49, 382-384, 534-535, 538-539, 559, 568, 596-598; Т. 7: Литературная критика 1908-1915 / Предисл. и коммент. Е. Ивановой; Сост. и подгот. текста Е. Ивановой и Е. Чуковской при участии О. Степановой. С. 56, 343, 451-455, 683-684, 702-703. 1 Перевод 640-й строки и первого слова 641-й строки шестой книги поэмы Вергилия 'Энеида', в которых живописуется царство блаженных, Элизиум:
Largior hic campos
aether et lumine vestit Ср. перевод Анненского с другими русскими переложениями:
Здесь просторней эфир, и поля облекает он
светом (Вергилий. Энеида / Перевод Валерия Брюсова и Сергея Соловьева; Ред., вступ. статья и коммент. Н. Ф. Дератани. М.; Л.: Academia, 1933. С. 174. (Памятники мировой литературы));
Здесь над полями высок эфир, и светом
багряным (Вергилий. Энеида / Перевод С. Ошерова под ред. Ф. Петровского. Сервий. Комментарии к 'Энеиде' Вергилия / Перевод и прим. Н. Федорова. М.: Лабиринт, 2001. С. 120. (Античное наследие)). 2 Плиний (Plinius) Старший, Плиний Гай Секунд (23 или 24-79) - римский писатель, ученый и государственный деятель, автор 'Естественной истории' ('Historia naturalis') в 37 книгах.
3 'Федр' - диалог Платона (Platon)
Афинского (427-347 до н. э.). Он состоит из двух частей: первая
содержит речи Лисия и Сократа о любви, вторая посвящена рассуждениям об
истинном красноречии. Платоновское учение в значительной мере определило
философско-эстетические воззрения и творческую позицию Анненского (см.:
УКР I. С. 153-154; приведенный там список публикаций, затрагивающих
проблемы отношения Анненского к наследию Платона, необходимо дополнить
хотя бы следующей позицией: Olert
Judith. Platonische Lehren in I. F. Annenskijs Lyrik: Eine
intertextuelle Untersuchung. Hamburg: J. Kovač,
2002. 242 S. (Studien zur Slavistik; 3)).
4 Карпов Василий Николаевич (1798-1867) - философ,
профессор С.-Петербургской духовной академии
<...>
5 Кузен (Cousin) Виктор (1792-1867) -
французский философ, историк философии и литературы, переводчик,
педагог, государственный и политический деятель.
Смутные воспоминания об Иннокентии Анненском
Источник
текста:
"Вопросы литературы", 8,
1979. Публикация, вступительная статья,
комментарии И. Подольской.
С. 304-306. 304 Я сидел в ложе Большого театра вместе с И. Е. Репиным. Пела Нежданова. В антракте я перелистывал театральный журнальчик, заменявший афишку, и вдруг увидел там мелкие и очень равнодушные строки: 'В Царском Селе скоропостижно скончался Иннокентий Федорович Анненский'. Это так взволновало меня, что я ушел из театра и долго бродил по каким-то глухим закоулкам, а потом пошел к себе в отель и набросал о нем какую-то нескладицу, которая и была напечатана, - где, не помню. Так как мне и в голову не приходило тогда, что он так скоро умрет, я все откладывал 'на потом' один важный разговор с ним, и теперь мне было мучительно жаль, что этому разговору не быть. У меня есть книжка 'Современники'. Там между прочим напечатаны мои воспоминания о Вл. Короленко. Попутно я говорю там о Николае Федоровиче Анненском1 и упоминаю Иннокентия Федоровича. Николай Федорович с женою2 жил несколько летних сезонов в Куоккале у своей племянницы Татьяны Александровны Богданович3, с которой я в ту пору дружил. Поэтому Иннокентий Федорович был для меня не только поэт, эссеист, эллинист, но главным образом 'дядя Татьяны Александровны'. В то время он не был известен. Выпустил две или три незаметные книжки под псевдонимом Ник. Т-о (Никто)4, и, помнится, я написал о них в 'Весах' что-то весьма легкомысленное5. Никакого права говорить в печати об Ин. Анненском у меня тогда не было: я был необразованный журналист, он был серьезный ученый, поэт и мыслитель. Вряд ли я знал тогда, что Ник. Т-о - это 'дядя Татьяны Александровны'. По всем его тогдашним писаниям было видно, что он не жаждет широкой известности: писания были камерные, для избранных. Года через два после моей фатоватой рецензии6 Татьяна Александровна взяла меня к нему в Царское Село. Я познакомился с его женой7, сидевшей в инвалидном кресле. Она была гораздо старше его и держалась с ним надменно. Чувствовалось, что она смотрит на мужа свысока и что он при всей своей светскости все же не может скрыть свою застарелую отчужденность от нее. Вообще он держался очень не просто: словно накрахмаленный. Сан директора гимназии8 наложил на него свою печать. Странно было думать, что он - единоутробный брат Николая Аннен- 305 ского, неугомонного остряка, у которого душа была даже чересчур нараспашку. Все интересы Николая Федоровича сосредоточились на общественных вопросах, главным образом на жизни крестьянства, он был типичный радикальный интеллигент того времени, враждебно относившийся к декадентскому искусству, к символизму, а Иннокентий Федорович, очень далекий от социальных вопросов, был близко связан с символизмом, с зарубежным искусством, с позднейшими литературными течениями Запада. Один был общителен, демократичен, разговорчив, другой - даже с любимой племянницей, с 'Танюшей', держался чопорно и чинно, в духе царскосельской элиты. Со мною он был вежлив, участливо расспрашивал о моих переводах из Уитмена и, очевидно, чтобы сделать приятное Татьяне Александровне, похвалил какую-то мою журнальную статью. Но никакого сближения не произошло, да я и не смел мечтать о сближении: робел перед ним до безъязычия. Особенное впечатление произвел на меня его монументальный кабинет, где было множество французских и древнегреческих книг. Велико было мое изумление, когда месяца через три в Куоккалу, в мое занесенное снегом жилье, вдруг прибыл он с ответным визитом - такой же помпезный, величественный, в сопровождении слуги. Держался он очень прямо (директор гимназии!), говорил со мной деликатно, сочувственно, с интересом выслушал мои новые переводы из Уитмена и в конце концов (не по совету ли Татьяны Александровны?) попросил меня почитать ему по-украински стихотворения Шевченко9, которым я тогда увлекался. Весь визит длился 30 минут - не больше. Я вышел его проводить. Он уселся в ожидавшие его финские санки рядом с сопровождавшим его денщикоподобным слугой10 - и умчался к станции куоккальской железной дороги. А я смотрел ему вслед с какой-то непонятной жалостью; я внезапно почувствовал его сиротство: неприкаянный, одинокий поэт, не умеющий сливаться с людьми, войти в их круг естественно и просто. Чувствовалось страстное желание сблизиться с литературной средой, но мешала многолетняя замкнутость. Видно было, что от этой замкнутости он тяжко страдает, жаждет преодолеть ее - и не может. Я видел, как пытался он 'совсем просто', 'на равной ноге' разговаривать с Сергеем Городецким, но преднамеренность этой простоты слишком бросалась в глаза. Николай Федорович добродушно смеялся над его выспренним тоном, от которого не мог он избавиться даже в разговоре с кондуктором царскосельской железной дороги. (Приехав ко мне, он словно не заметил ни моих детей, ни моей убогой обстановки, никаких реалий моей жизни.) Но вот, - кажется, в 1909 году, - он вышел из своего царско- 306 сельского уединения и ринулся навстречу широкой литературной известности. Ему почудилось, что он нашел единоверцев и даже почитателей в журнале Сергея Маковского 'Аполлон'. Здесь ему померещилось что-то родное. Его встретили шумно, горячо и приветливо. Но вскоре обнаружились какие-то разногласия - и не помню почему, он разочаровался в своих новых друзьях11. Кажется, журнал отказался напечатать какое-то его сочинение12. Татьяна Александровна рассказывала мне обо всем этом подробно, но сейчас я все перезабыл. Помню только, что у меня был порыв посрамить его обидчиков в печати и, главное, поехать к нему в Царское и сказать ему несколько почтительных, сочувственных слов. Татьяна Александровна утверждала, что даже такая ничтожная малость была бы проблеском в его глубокой депрессии. Но я постеснялся. а потом меня завертели другие дела, и потому я почувствовал такую горькую вину перед ним, когда до меня дошла весть о его скоропостижной кончине. Все это я пишу очень больной. Вряд ли хоть что-нб. Вам пригодится. Могу сказать еще о его голосе; читал он свои стихи охотно, но всегда так, словно это - чужие стихи, и всегда чуть-чуть пришепетывая, по-дворянски, по-тургеневски. И как это ни странно: он любил просторечие. В его устах слишком бытовые, нарочито народные слова звучали как иностранные. Вот, к сожалению, все. <...> К. Ч. С н о с к и:
1 Н. Ф. Анненский
(1843-1912) - старший брат И. Ф Анненского, ученый-экономист, публицист и известный общественный деятель; видный представитель либерального народничества.
Источник:
Чуковский К. И. Дневник (1901-1929) /
Подготовка текста и комментарии Е. Ц. Чуковской. Вступительная
статья В. А. Каверина. М.: Советский писатель, 1991. 33 [1908] 1 июня Татьяна Александровна Богданович - похожа на классную даму - я у нее бывал довольно часто*, и ночью ворочался один. Хотим издавать вместе календарь писателя в пользу Красного Креста. * Встречи происходили в дачном поселке Куоккала. 33-34 18 августа. Был у меня вчера Куприн и Щербов - и это было скучно. Потом я бегал вперегонки с Шурой и Соней Богданович* - и это было весело. <...> Сегодня ходил к Тану** н о ч ь ю, - править Уэльса. Провожала меня Т[атьяна] А[лександровна]; с нею мы пошли на море, бурное и осенний запах; слегка напоминает Черное море. Говорили о своем календаре. Приедут какие-то дамы - комитет, - все, как у людей. Сидящий где-то во мне авантюрист очень рад всему этому.
* Дети.
Т. А. Богданович. Как
написала С. А. Богданович,
Чуковский был в этой семье "своим человеком". 34 29 авг. Вчера был с Машей* у Т[атьяны] А[лександровны]. Анненский** привез рукопись Короленки о Толстом. Слабо. Даже в Толстом К[ороленк]о увидал мечтателя4. Если человек не мечтатель - Короленко не может полюбить его***. 7 сентября. Видел сейчас Анненского. Он сказал, что в сапожнике Андрее Ив. в 'За иконой' Короленко вывел Ангела Ив. Богдановича, - тот тоже был такой сердитый. Я почти этому не верю: невозможно такой тип не списать с натуры.
* жена Чуковского Мария
Борисовна. 4 Эта статья Короленко о Л. Н. Толстом была опубликована 28 августа в ? 199 'Русских ведомостей'. 35 Я пишу о Нате Пинкертоне*. - Еще Анненский сказал мне, что Глеб Успенский говаривал Короленке: 'Вы бы хоть раз изменили жене, Влад. Г., а то какой из вас романист!' * Книга статей Чуковского "Нат Пинкертон и современная литература". 5 ноября. Ночевал прошлую ночь у Анненских. Рылся в библиотеке. Вижу книжку Чулкова 'Тайга'. На ней рукою Вл. Короленки написано: 'В коллекцию глупостей'. Хочу записывать такие литературные мелочи, авось хоть на что-нб. пригодятся. Для них заведу в дневнике особую страницу. 45 [1910] 15 июля. Т[атьяна] А[лександровна] еще раз подтвердила, что она не боится доверять мне детей, и Короленко: - Только не усмотрите здесь аллюзии: нас, малышей, мама совершенно спокойно отпускала купаться с сумасшедшим. Сумасшедший сидел в Желтом доме, иногда его отпускали, и тогда он водил нас купаться. Это замечание вошло в статью Чуковского "Короленко в кругу друзей". 49 [1912] Май 15-е
Я уже давно совсем больной. 3-й
день лежу в постели. 12-го Марг. Ф.* уехала
на голод. Я ее провожал. Виделся с Короленко. Он
замучен:
Пешехонов и Мякотин в тюрьме, Анненский за границей - больной, - он один
читает рукописи, держит корректуры и т. д. - 'А все же вот средство
против бессонницы: поезжайте на велосипеде. Мне Это замечание вошло в статью Чуковского "Короленко в кругу друзей". <...> Еду я на извозчике, а навстречу Короленко на велосипеде. Он мне сказал: я езжу всегда потихоньку, никогда не гоняюсь; в Полтаве еще некоторые поехали, поспешили, из последних сил, а я потихоньку, а я потихоньку, - и что же, приехал не позже других... Я подумал: то же и в литературе. Андреев и Горький надрывались, а Короленко потихоньку, потихоньку... * М. Ф. Николева, подруга Т. А. Богданович. Речь идет о ее волонтерских поездках в голодающие районы. 52 16 августа Я страшно почему-то хочу, чтоб И. Е.* написал Короленку. Давно пристаю к нему. Теперь, когда умер Н. Ф. Анненский, на даче Терпан, где живет Короленко (и Марья Алекс., и Авд. Семен., и дочь Короленка, и Татьяна Алекс., и Маргарита Ф., и дети Т[атьяны] А[лександровны]), страшная скука. Вдова**, которой уже 72 года, которая так старается 'держаться', что возле открытого гроба H. Ф. спросила меня, как моя бессонница, - очень тоскует, К[ороленк]о осунулся, - я и придумал свести их с И. Репиным. К[ороленк]о был очень занят, но я с худ. Бродским за ним вторично. <...> Репин о Короленке: но все же он - скучный ч[елове]к! Рассказывает, к[а]к К[оролен]ко ехал на велосипеде - и налетел на ч[елове]ка. Чтобы не сбить того с ног - сознательно направил велосипед в канаву. Ночью 20 августа я уже лег, как увидел, что мне не заснуть. Я оделся и пошел за 3 версты - чудной, сырой ночью, с мягкими светами вокруг каждой террасы - босиком и без шапки. Дети Богданович играли в карты. Александра Никитишна встретила меня приветливо. Вл. Галактионович и его жена были ласковы. Он даже провожал меня, тоже без шапки. Взял об руку, как делают глухие: 'Скажу вам по секрету. Тетушка пишет мемуары о H. Ф.'. Рассказывает, как Ник. Фед. ссорился с Александрой Никитишной:
- Открой мне дверь. И всегда из-за теоретических вопросов3. К[а]к Анненский на Финл. Вокзале, когда думал, что меня возьмут, сунулся вперед к жанд. оф[ицеру] - 'вот, вот', - и совал свой паспорт.
* И. Е. Репин. 3 О даче Анненских и ее обитателях Чуковский обстоятельно и подробно рассказал в мемуарном очерке 'Короленко в кругу друзей' ('Современники', 1962). 88 [1917] 10 октября Когда Андреев приезжал в гости к Короленке (который жил в Куоккале, у Богданович, племянницы Анненских), Н. Ф. Анненский приготовил ему тарелку карамели - красной и черной. Андреев не приезжал, и мы угощались без него.
- Кушайте эту, - говорил Ник.
Ф. Это Черные
маски. А потом эту - это Красный
Смех. Это замечание вошло в статью Чуковского "Короленко в кругу друзей". Я как-то прочитал Ник. Ф-у Анненскому стихи Бунина: 'И сказал проводник - господин, я еврей! и б[ыть] м[ожет], потомок царей. Посмотри на цветы, что растут по стенам...'9 Велико б[ыло] мое удивление, когда этот редактор 'Рус. Бог.' - на следующий день - на перроне поезда в Куоккала пел: 'И шказал прроводник: гашпа- 89 дин, я еврей'. У него это выходило изящно и не пошло. Он б[ыл] из тех, которые помнят все смешные стишки, эпиграммы, чужие забавные ошибки - какие они когда-либо в жизни читали. Он б[ыл] немного Туркин из Чеховского 'Ионыча': 'Здравствуйте, пожалуйста'. - 'А ну, Пава, изобрази'. - 'И машет платком'. Он б[ыл] благороднейший обществ. деятель, столп народовольческой веры, окончил два факультета, редактор 'Рус. Бог.', но всегда говорил чепуху, почти автоматически. Сейчас вижу его - среди внуков: 'Шел грек через реку, видит грек в реке рак...' Дети его очень любили. Он ходил среди них колесом, все подтягивая штаны. 9 Неточная цитата из стихотворения И. Бунина 'Иерусалим'. На самом деле третья строка читается так: 'Погляди на цветы по сионским стенам...' [1925] 23 июля. Вчера купался дважды и в море, и в реке. На пляже было дивно. Приехала Татьяна Богданович. Она живет в Шувалове. Опять без работы. Нужда вопиющая.
|
Начало \ Именной указатель \ Анненский и Чуковский |
При использовании материалов собрания просьба соблюдать
приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2024
Mail: vygranenko@mail.ru;
naumpri@gmail.com