Сокращения

Обновление: 25.11.2023

Корней Чуковский (наст. имя Николай Иванович? Корнейчуков, 1882-1969) - критик, переводчик, литературовед, языковед, автор воспоминаний, активный деятель и организатор литературного процесса первой половины XX века в России. Писатель для детей и о детях. Дети Чуковского Н. К. Чуковский и Л. К. Чуковская - также известные литераторы советского времени.
С 1906 года поселился в Куоккале (теперь Финляндия), где сблизился с И. Е. Репиным, В. Г. Короленко и Н. Ф. Анненским.  Там же поддерживал дружеские отношения с Т. А. Богданович, племянницей И. Ф. Анненского. Скорее всего, она и познакомила его с Анненским.

Подробнее о Чуковском см. сайт Юлии Сычёвой и Дарьи Авдеевой "Отдав искусству жизнь без сдачи...".
Страница Википедии

О Чуковском говорится в письме М. К. Лемке от 13.01.1909.

О Чуковском говорится в письме Т. А. Богданович  к Анненскому 25 января 1909 г.

Анненского с Чуковским связывают поездки Анненского в Куоккалу по "литературным делам" летом 1909 года; см. письмо Чуковского к Анненскому в прим. 6 к письму Анненского к Е. М. Мухиной от 25.07.1909.

Анненский упоминает Чуковского в черновых записях доклада "Об эстетическом критерии".

Чуковский об Анненском в критической прозе.

Автор некрологов 'Памяти писателя (Иннокентий Анненский)' (Утро России. 1909. ? 47-14. 2 дек. С. 3) и "Иннокентий Анненский" (Речь. 1909. ? 336. 7(20) дек. С. 4).

Четыре фрагмента первого:

Фрагмент в некрологе Б. В. Варнеке: ЖМНП. Новая серия, ч. XXV, 1910, отд. IV, март, с. 45.
Фрагмент в воспоминаниях В. Кривича: ПК, прим. 249, с. 140.
Фрагмент в прим. 1 к статье: Гитин. В. Е. Иннокентий Федорович Анненский и его лекции по античной драме.
Фрагмент в статье: Иванова Е. В. Анненский в судьбе Корнея Чуковского-критика. В составе сборника материалов конференции 2005 г., с. 410-411. PDF 4,0 MB

"Он был плодовитый и, пожалуй, торопливый писатель. И пестрый до чрезвычайности <...> Его две "Книги отражений" были отмечены критикой, в них много капризности, кокетства, много взлетов и много падений - тоже такие торопливые, пожалуй, чрезмерные книги".

Из дневника Чуковского.

Чуковский о близких Анненского - фрагменты воспоминаний "Короленко в кругу друзей".

Чуковский упоминает Анненского в очерке "Анна Ахматова".

Об отношении Маяковского к Анненскому - отрывок из книги о Репине.

Чуковский упоминает Анненского в связи с Гумилёвым в "Неопубликованных страницах "Чукоккалы"".

Записи "Смутные воспоминания об Иннокентии Анненском" со слов Чуковского сделала И. И. Подольская, сопроводив очерком.

Л. К. Чуковская, дочь Чуковского:

Привожу письмо Корнея Ивановича - Горькому, написанное в 1920-м или в 1921 году.
"Критика должна быть универсальной, научные выкладки должны претворяться в эмоции. Ее анализ должен завершаться синтезом, и, покуда критик анализирует, он ученый, но, когда он переходит к синтезу, он художник, ибо из мелких и случайно подмеченных черт творит художественный образ человека. Среди критиков у нас были эстетствующие импрессионисты, как Ин. Анненский, были философы, как Вл. Соловьев, ученые, как Овсянико-Куликовский, не пора ли слить эти элементы воедино? Критика должна быть и научной, и эстетической, и философской и публицистической".

Лидия Чуковская. Куоккала - Переделкино // Русское подвижничество, книга, посвященная 90-летию со дня рождения академика Д. С. Лихачева. М.: Наука, 1996.
Это письмо к А. М. Горькому 1920 г. опубликовано: Письма К. Чуковского разных лет / Вступ. ст., публ. и коммент. Л. Крысина // Вопросы литературы. 1972. ? 1. С.158.

И. Ф. Анненский - К. И. Чуковскому, Царское Село

<Конец августа 1909 г.>

Источник текста и примечаний: Письма II. ? 203. С. 366. Подготовка текста  и комментарии А. И. Червякова: 366-375.

366

Обильнее здесь эфир, и он облекает поля пурпуром¹.

Calamus Acorus.
Плиний² описывает это растение так: цветы у него, как у ириса, но листья уже, стебель продолговатый, корень черный.
По разным соображениям я думаю, что это - аир или трость благовонная.
Перевода диалога "Федр"³, к сожалению, в моей библиотеке нет. Русский перевод остается лучший старый Карпова⁴ - Творения Платона.
Классическим французским переводом остается тринадцатитомный V. Cousin⁵ (Paris, 1821-1850), вообще лучший из переводов Платона, по-моему.
Есть в Публичной библиотеке. В котором томе Федр - не помню.

Печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве К. И. Чуковского (НИОР РГБ. Ф. 620. К. 60. ? 40. Л. 1-1об.).
Впервые опубликовано: ПК. С. 121-122.
Первопубликаторами было указано, что этот текст Анненского представляет собой 'фрагмент письма, где он отвечает на вопросы К. И. Чуковского <...>, связанные с его работой над переводами из У. Уитмена' (ПК. С. 121). Внешний вид автографа Анненского, впрочем, не дает твердых оснований утверждать, что публикуемый текст (записка?) имел какое-либо сопровождение, обладающее формальными признаками эпистолярного жанра. При этом несомненным является тот факт, что публикуемый текст содержит исчерпывающий ответ на приводимое ниже письмо адресата.
Вопросы, поставленные Чуковским (его письмо, датируемое по куоккальскому почтовому штемпелю 1 сентября 1909 г., то есть 19 августа по старому стилю (царскосельский штемпель - также 19 августа 1909 г.), печатается по тексту автографа, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 382. Л. 6-6об. В ком-

367

ментарии к публикуемому тексту далее ссылки на это дело даются без полного архивного адреса с указанием конкретных листов), и на самом деле были непосредственно связаны с его работой над переводом главной книги американского поэта Уолта Уитмена (Whitman; 1819-1892) 'Листья травы', впервые опубликованной в 1855 г. (Whitman Walt. Leaves of Grass, Brooklyn, 1855. 95 p.) и начиная с третьего издания (Boston, [1860]. 456 р.) включавшей в свой состав особый раздел под заглавием 'Calamus':

Дорогой Иннокентий Федорович.

Это не к спеху; а когда будет у Вас время; черкните мне, ради Бога (Аполлона), как лучше всего перевести

Calamus Acorus?

Calamus <-> это тростник или камыш, как точнее?

Потом из статьи о Whitman'e

'Largior hic aether, et campos lumine vestic purpureo'.

Значит ли это

'Чище (Реже?) здесь воздух и светом пурпурным поле облекает (он облек?)'

Или это мне, по безграмотству моему, так только кажется?

Где я мог бы достать по-французски, по-русски или по-английски Phaedrus'a Платона, на которого в этой статье 'о лирической любви' тоже есть ссылка?

Повторяю, мне это не к спеху.

Привет (непременно!) Дине Валентиновне<,>
Валентину Иннокентьевичу!

Ваш Чуковский

Переводы некоторых стихотворений из этого раздела были несколько позже опубликованы Чуковским. См., например, снабженные пометой 'Из "Тростника"' тексты 'Летописцы грядущих веков', 'Когда я услыхал к концу дня', 'Если кого я люблю', 'Ты за кем, бессловесный', 'О жутком сомнении во всех обличьях': Чуковский К. Поэзия грядущей демократии: Уот Уитмэн / С предисл. И. Е. Репина. М.: Тип. Т-ва И. Д. Сытина, 1914. С. 81-82, 97-100.

Консультировался у Анненского Чуковский в связи со своими штудиями не однажды. См., например, одно из его недатированных писем 1909 г. (Л. 10-10об.):

Многоуважаемый Иннокентий Федорович!

Не можете ли Вы мне указать греч<еский> миф, в котором идет дело об убийстве быка; причем из его головы появляются два воина, которые бьются между собой.

368

Что-то такое с быком связывается в мифе о Кадме? Или я заблуждаюсь<?>

Здесь надо заметить, что заочное знакомство Анненского с Чуковским, автором ряда отзывов о его литературно-критических произведениях (см.: Чуковский К. Об эстетическом нигилизме // Весы. 1906. ? 3-4. С. 79-81. Рец. на кн.: Анненский И. Ф. Книга отражений. СПб., 1906; Чуковский К. О короткомыслии // Речь. 1907. ? 170. 21 июля (3 августа). С. 2; Чуковский К. Апофеоз случайности // Свободные мысли. 1908. ? 42. 25 февр. С. 2), - о некоторой беспардонности этих отзывов он уже очень скоро вспоминал с сожалением (ср. с фрагментом поздних воспоминаний Чуковского: 'Никакого права говорить в печати об Ин. Анненском у меня тогда не было: я был необразованный журналист, он был серьезный ученый, поэт и мыслитель' ('Я почувствовал такую горькую вину перед ним...': (Смутные воспоминания об Иннокентии Анненском) / Вступ. заметка, публ. и коммент. И. Подольской // Вопросы литературы. 1979. ? 8. С. 304)), - вряд ли было способно вызвать приятные эмоции.

Однако их личный контакт, завязавшийся благодаря Т. А. Богданович (ср.: 'Иннокентий Федорович был для меня не только поэт, эссеист, эллинист, но главным образом "дядя Татьяны Александровны"' (Там же)) в 1908 г., привел к установлению между ними доброжелательных отношений.

Безусловно, после личного знакомства с Анненским и осознания масштаба и творческого потенциала этой личности Чуковский не мог относиться к нему иначе, как к мэтру, перед которым не грех робеть 'до безъязычия' (Там же. С. 305). См., например, текст письма, сохранившегося в архиве Анненского (Л. 2-2об.) и впервые опубликованного И. И. Подольской (Там же. С. 302-303):

Вам хорошо, дорогой Иннокентий Федорович: у Вас даже статьи выходят, как письма, которые Вы пишете придуманному другу. Я же никогда не пишу ночью, всегда пишу по утрам, не курю и не пью, - и уже привык писать для других, не то, что думаю сам, а то, что, думаю, должен бы думать читатель. Искренно писать не умею, черкаю двадцать раз. Завел было дневник, но двух строчек не написал, или - ей Богу же - о погоде. Может быть<,> потому мне так и близко Ваше творчество, что оно все дневник, и другим даже быть не умеет. У меня почему-то такое глупое представление, что Вы мне для чего-то нужны - это уже второй год; что Вы чему-то научите. Если что не удается, - мелькает: пойду-ка я к Анненскому. Но, верно, никогда не успею съездить к Вам: ничего не успеваю теперь. Выпускайте скорее второй том, хочется писать о Вас, и загладить ту ерунду, какую я написал в 'Весах'. Вышлите мне, если Вам не трудно, Ваши переводы и стихи. Я исподволь подготовлюсь к статье 'И. Анненский'.

Весь Ваш Чуковский

18 января <1>909г.

Надо признать, впрочем, что Чуковский, успешный и талантливый литератор, чье имя было на слуху у читающей публики, а связи с литературными и издательскими кругами широки, мог быть и интересен, и полезен Анненскому во многих отношениях. Совокупность этих обстоятельств, по-видимому, и определила тот факт, что столь разные по духовному опыту и творческим устремлениям люди, как Анненский и Чуковский, в 1909 г. оказались способны вполне гармонично взаимодействовать на литературном поприще.

Письмо Чуковского к Анненскому от 13.01.1909 в связи с обращением Анненского к Т. А. Богданович за помощью в публикации "Второй книги отражений" см. в прим. 1 к письму Анненского к М. К. Лемке от 13.01.1909.

Формальным поводом для написания двух последующих писем Чуковскому послужило обращение к нему Анненского за помощью в связи с 'пропажей' рукописи в редакции периодического издания - проблема, с которой ему на протяжении двух последних лет жизни пришлось столкнуться неоднократно; в данном случае речь идет о неустановленной работе Анненского, переданной для публикации П. М. Пильскому (см. прим. 6 к тексту 148). В первом из них, помеченном куоккальским почтовым штемпелем 24 февраля 1909 г. (царскосельский штемпель - 12.02.09), Чуковский, наведя необходимые справки, сообщал (Л. 8-8об.):

Дорогой Ин<нокентий> Ф<едорович>.

И. М. Василевский никогда даже в глаза не видал Вашей рукописи. Он и не подозревал, что Вы ее ему присылали. Он с восторгом всегда напечатал бы ее.

П. М. Пильский теперь в С.-П<етер>б<урге>. Я постараюсь узнать для Вас его адрес.

В 'Утре' я видел книгу записей присланных рукописей. Ваша там не значится.

Ваш Чуковск<ий>

К Т<атьяне> А<лександровне> вряд ли в скорости вырвусь. По каким дням - и где? - Вы бываете в С.-П<етер>б<урге>?
Адрес Василевского: Разъезжая 20.

Следующее письмо Чуковского, представляющее собой ответ на (неразысканное) послание Анненского, не датировано; судя по указанию в постскриптуме на статьи под рубрикой 'Литературные стружки', самые ранние из которых были опубликованы в номерах 'Речи' от 2 (15) февраля и от 23 февраля (8 марта) 1909 г., оно написано в один из понедельников второй половины (16 или 23) февраля 1909 г., - скорее всего, именно 23 февраля, в день публикации второй 'стружки' (Л. 9):

Дорогой И<ннокентий> Ф<едорович>.

С этим ослом* я не встречаюсь. Единственное, что я могу сделать: отправлюсь завтра (во вторник) в редакцию почившего 'Понедельника' и постараюсь там раздобыть Вашу рукопись. Последнее место, где я видал подпись этого осла<,> - журнал 'Женщина' (Коломенская<,> ? 18). Адресуйтесь-ка к нему туда. Я же не премину известить Вас о том, что в 'Понедельнике'. Идет?

Не затеять ли нам вместе какой-нибудь огромный 'труд'? На все лето? Например, монографию 'Антон Павлович Чехов'?

Весь Ваш Чуковский

Кстати, дорогой Иннокентий Фед<орович>, заметили ли Вы 'Литературные Стружки', которые печатаю я в 'Речи'<?> Ради Бога, помогите мне в этом: киньте одну-другую, из тех, что Вам не нужны. Запас, я уверен, у Вас огромный. За все буду благодарен.

Подразумевается ли под "ослом" П. М. Пильский - неясно. Но еще 17 июля 1907 г. Чуковский записал в дневнике: "Встретил Пильского, которого презираю" (Чуковский К. И. Дневник, 1901-1929 / Подгот. текста и коммент. Е. Ц. Чуковской; вступ. ст. В. А. Каверина. М.: Сов. писатель, 1991. С. 30).

В первой декаде марта Чуковский, откликаясь на телеграмму Анненского (также не разыскана) и благодаря его за презентованный первый том 'Театра Еврипида', в почтовой карточке, помеченной куоккальским почтовым штемпелем 22 марта 1909 г. (царскосельский штемпель - 10.III.09), писал (Л. 7-7об.):

Многоуважаемый И<ннокентий> Ф<едорович>.

Великое Вам спасибо за ласку. Я прочитал из Еврипида только Киклопа, но статьи прочитал все запоем. Готовлюсь к отчету о Вашей книжке отражений.

Телеграммы Вашей не уразумел. Чухонцы должно быть перепутали. Ради Бога разъясните дело письменно.

Мне так нужно Вас повидать, чтобы Вы меня научили, что мне с собой сделать. Начал я писать о Гиппиус - бросил. Начал о Белом - бросил. Ничего подобного со мной раньше не было. И ко всем сюжетам чувствую антипатию. Кажется, завтра возьму и приеду к Вам. Если помешаю, уеду.

Ваш Чуковск<ий>

Получив от Анненского долгожданный экземпляр только что вышедшей в свет 'Второй книги отражений' с дарственной надписью, Чуковский не задержался с ответом (печатается по тексту автографа на почтовой карточке, помеченной куоккальским и царскосельским почтовым штемпелем 2 мая и 21 апреля 1909 г. соответственно: Л. З-Зоб.):

Спасибо, дорогой Иннокентий Федорович, за книгу и за непонятную надпись. Сейчас же берусь за чтение. Я теперь свободен: продал А. Ф. Марксу две книги - 1) о Чехове и 2) о пустяках. Что Ваш 'Аполлон'? Кстати, по Вашей цитате в Еврипиде - я понял, что Вы хорошо знаете Robert'a Browning'a - и получил ключ к Вашей поэзии. Иные Ваши стихи я от частого чтения заучил наизусть. Вот моя просьба: справьтесь ради Бога в педагогическ<ом> календаре, где служит Евгений Михайлович Гаршин? Он директор Коммерч<еско-го> Училища где-то на юге. Мне нужно списаться с ним.

Весь Ваш Чуковский

Говоря о цитате из Р. Браунинга, Чуковский имеет в виду эпиграф, предпосланный переводу 'Алькесты' (Театр Еврипида. С. 48):

Our Euripides, the human,
With his droppings of warm tears,
And his touches of things common
Till they rose to touch the spheres.
R. Browning

На самом деле эти строки принадлежат жене Р. Браунинга Элизабет Баррет-Браунинг (подробнее см.: Тименчик Р. Д. Художественные принципы предреволюционной поэзии Анны Ахматовой. Дисс. ... канд. филол. наук / Тартуский гос. ун-т. 1982. С. 93-94).

В первопубликации 'Алькесте' сопутствовал эпиграф из книги Браунинга 1871 г. 'Balaustion's Adventure; including a transcript from Euripides' (Анненский И. Алькеста, драма Еврипида // ЖМНП. 1901. Ч. CCCXXXIV. Март. Пат. 5. С. 108; ССКФ. 1901. СПб.: Тип. В. С. Балашева и К°,1901. Вып. I. С. 108. (Извлечено из ЖМНП за 1901 г.)):

The strangest, sweetest song of his Alcestis.
R. Browning

Чуковский обратил внимание на цитату из Браунинга еще и потому, что сам начинал с этого имени свою переводческую деятельность с английского языка:

16 июня <1904, Англия>.
<...> Читал 3. Венгерову о Браунинге. Взялся переводить его. Удивительно легко. Перевел почти начисто вот эти строки из его 'Confession'.

18-го.
<...> Купил Тэккерея 'Снобы' и Браунинга 'Plays'.

20 июня.
Слова заучиваю из Браунинга. Решил делать это каждый день. Жду газет и писем. Дождусь - иду в бесплатную читальню. Браунинг по мне, я с ним сойдусь и долго не расстанусь. Его всеоправдание, -его позитивистский мистицизм, даже его манера - нервного переговаривания с читателем - все это мне по душе. Но язык трудный, и на преодоление его много времени пойдет.

Чуковский К. И. Дневник, 1901-1929 / Подгот. текста и коммент. Е. Ц. Чуковской; вступ. ст. В. А. Каверина. М.: Сов. писатель, 1991. С. 21.

Это дополняют записи Ф. Ф. Фидлера:

20  июля 1910.

Из скромности он <Чуковский> ничего мне не дал для 'Первых литературных шагов'. Тем не менее рассказал о себе следующее. Это было в год освобождения*. <...> Ему с женой приходилось тогда очень плохо: не было даже самого необходимого. <...> Чуковский принес в редакцию 'Нивы' тетрадь стихов, переведенных им с английского, и отправился туда в робкой надежде, что хотя бы некоторые из них будут приняты и он получит несколько рублей. В редакции он застал А. М. Федорова, который пообещал ему свое содействие. Но тут появился Розинер**, вернувший Федорову его стихотворение: мол, слишком политическое, поэтому не можем его напечатать. Разочарованный, Федоров удалился. Однако Чуковскому Розинер сообщил, что все его стихи приняты [1], и выдал ему немедленно более ста рублей.

* Имеется в виду 1905 год.
** Розинер Лазарь (Александр) Евсеевич (1880-1940) - зав. конторой журн. 'Нива'.
[1] Р. Браунинг. Любовь ('Там, где тает, улыбаясь, вечер синий:') // Нива. 1906. No 36. С. 567; Патриот ('Розы, розы, розы, розы, как безумные метались:') // Нива. 1906. No 44. С. 702.

Фидлер Ф.Ф. Из мира литераторов: характеры и суждения / Изд. подготовил Константин Азадовский. М.: НЛО, 2008.

Стихи Анненского, заученные Чуковским наизусть, - из упоминаемой Маковским (см. прим. 2 к тексту 193) рукописи одного из вариантов 'Кипарисового ларца'.

Надо также иметь в виду, что и интерес Чуковского к 'Аполлону' не был праздным: несколько позднее он был привлечен к участию в этом издании (не исключено, что по инициативе Анненского), и в печатных объявлениях об открытии подписки на журнал (см., например: Гермес. 1909. Т. V. ? 14 (40). 15 сент. С. 449) его имя (наряду с именами Анненского, Брюсова, Волошина, Волынского, Галича и Вяч. Иванова) указывалось в числе сотрудников отдела 'Общие вопросы литературы и литературная критика'. Однако, получив приглашение на второе редакционное заседание 'Аполлона' 5 августа 1909 г., Чуковский побывать на нем не сумел, о чем и известил Анненского почтовой карточкой (куоккальский штемпель - 16.VIII.09, петербургский - 4.VIII.09), адресованной Анненскому непосредственно в редакцию журнала 'Аполлон': Петербург, Мойка, 24 (Л. 5-5об.):

Дорогой Иннокентий Федорович.

Не зовите меня свиньею - я в 'Ап<оллон>' завтра приехать не могу. Денег нет, а тут еще нужно отрабатывать аванс в 'Ниву', а погоды стоят чудесные, а я зачитался Вашей книгой 'Отражений' - (готовлю о Вас ябеду), - а о Уитмане столько новых книг, - и потому кланяюсь, приветствую и постараюсь списаться с Вами насчет свидания в ближайшие дни.

Поклон Сергею Константиновичу.

Ваш Чуковск<ий>

Самое позднее письмо Чуковского, отложившееся в архиве Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 454. Л. 39), адресовано уже его вдове:

Глубокоуважаемая Дина Валентиновна.

Вам теперь не до наших сочувствий, - но позвольте и мне, одному из тысячи тех, кто чтил и обожал незабвенного Иннокентия Феодоровича, хоть издали присоединиться к Вашему горю и плакать вместе с Вами и с Валентином Иннокентьевичем над этой - для каждого священной могилой.

Мне будет горько всегда, что, задержавшись в Москве, я был лишен возможности навеки проститься с почившим.

Преданный Вам
К. Чуковский

Посвященные Анненскому некрологические статьи Чуковский опубликовал в двух периодических изданиях (см.: Чуковский К. Памяти писателя: (И. Ф. Анненский) // Утро России. 1909. ? 47-14. 2 дек. С. 3; Чуковский К. И. Анненский // Речь. 1909. ? 336. 7 (20) дек. С. 4).

Имя Анненского в различных контекстах возникало и в других литературно-критических и мемуарных произведениях Чуковского. Вот их краткий перечень (ограничиваюсь указанием первопубликаций):

Чуковский К. Нат Пинкертон и современная литература: Критическая статья // Колосья: Литературный альманах. [СПб.:] Изд. журнала 'Театр и искусство', [1909]. Кн. I. С. 144;
Чуковский К. Русская литература // Речь. 1910. ? 1. 1 янв. С. 10;
Чуковский К. I. Нат Пинкертон и современная литература. Изд. 2-е, испр. и доп. II. 'Куда мы пришли?'. [М.:] Книгоиздательство 'Современное творчество', [1910]. С. 72-73, 101,113;
Чуковский К. Критические рассказы: СПб.: Шиповник, 1911. Кн. 1. С. 66;
Чуковский К. Ахматова и Маяковский // Дом Искусств. 1921. ? 1. С. 41;
Чуковский Корней. Репин. Горький. Маяковский. Брюсов: Воспоминания. М: Советский писатель, 1940. С. 3, 157, 165;
Чуковский Корней. Из воспоминаний: Репин, Горький, Андреев. Кони. Брюсов. Маяковский. Житков. Тынянов. М.: Советский писатель, 1958. С. 313-314;
Чуковский К. Из воспоминаний. М.: Советский писатель, 1959. С. 356,360;
Чуковский Корней. Короленко в кругу друзей: Из воспоминаний // Октябрь. 1960. ? 9. С. 192, 199, 202;
Чуковский Корней. Современники: Портреты и этюды. М.: Молодая гвардия, 1962. С. 138,156,164, 504-505, 509. (Жизнь замечательных людей; Вып. 7 (340));
Чуковский Корней. Признания старого сказочника // Литера-рная Россия. 1970. ? 4. 23 янв. С. 14;
Чуковский К. Дневник 1901-1929 / Подгот. текста и коммент. Е. Ц. Чуковской. М.: Советский писатель, 1991. С. 105, 183, 492.

Нельзя не упомянуть и наиболее полное издание литературно-критических произведений Чуковского:

Чуковский Корней. Собрание сочинений: В 15-ти т. М.: Терра - Книжный клуб, 2002. Т. 6: Литературная критика (1901-1907): От Чехова до наших дней; Леонид Андреев большой и маленький; Несобранные статьи (1901-1907) / Предисл. и коммент. Е. Ивановой; Сост. и подгот. текста Е. Ивановой и Е. Чуковской при участии Ж. Хавкиной и О. Степановой. С. 49, 382-384, 534-535, 538-539, 559, 568, 596-598; Т. 7: Литературная критика 1908-1915 / Предисл. и коммент. Е. Ивановой; Сост. и подгот. текста Е. Ивановой и Е. Чуковской при участии О. Степановой. С. 56, 343, 451-455, 683-684, 702-703.

¹ Перевод 640-й строки и первого слова 641-й строки шестой книги поэмы Вергилия 'Энеида', в которых живописуется царство блаженных, Элизиум:

Largior hic campos aether et lumine vestit
Purpureo...

Ср. перевод Анненского с другими русскими переложениями:

Здесь просторней эфир, и поля облекает он светом
Пурпурным...

(Вергилий. Энеида / Перевод Валерия Брюсова и Сергея Соловьева; Ред., вступ. статья и коммент. Н. Ф. Дератани. М.; Л.: Academia, 1933. С. 174. (Памятники мировой литературы));

Здесь над полями высок эфир, и светом багряным
Солнце сияет свое...

(Вергилий. Энеида / Перевод С. Ошерова под ред. Ф. Петровского. Сервий. Комментарии к 'Энеиде' Вергилия / Перевод и прим. Н. Федорова. М.: Лабиринт, 2001. С. 120. (Античное наследие)).

² Плиний (Plinius) Старший, Плиний Гай Секунд (23 или 24-79) - римский писатель, ученый и государственный деятель, автор 'Естественной истории' ('Historia naturalis') в 37 книгах.

³ 'Федр' - диалог Платона (Platon) Афинского (427-347 до н. э.). Он состоит из двух частей: первая содержит речи Лисия и Сократа о любви, вторая посвящена рассуждениям об истинном красноречии. Платоновское учение в значительной мере определило философско-эстетические воззрения и творческую позицию Анненского (см.: УКР I. С. 153-154; приведенный там список публикаций, затрагивающих проблемы отношения Анненского к наследию Платона, необходимо дополнить хотя бы следующей позицией: Olert Judith. Platonische Lehren in I. F. Annenskijs Lyrik: Eine intertextuelle Untersuchung. Hamburg: J. Kovač, 2002. 242 S. (Studien zur Slavistik; 3)).
О роли Платона в развитии философии Анненский писал: 'Значение Платона в истории человеческой мысли чрезвычайно велико, особенно в области этической. Возвышенный идеализм его учения, отмеченное им стремление души человеческой в мир идей, исконность и прирожденность высоких представлений о благе - вот что придает его доктрине высокую ценность и обаяние' (Очерк древнегреческой философии // Ксенофонт. Воспоминания о Сократе в избранных отрывках: С введением, примеч. и 8 рис. / Объяснил И. Ф. Анненский. 2-е изд. СПб., 1900. Ч. 2. С. 37).

⁴ Карпов Василий Николаевич (1798-1867) - философ, профессор С.-Петербургской духовной академии <...>
Здесь речь идет о его переводах из Платона (см.: Сочинения Платона, переведенные с греческого и объясненные профессором Санкт-Петербургской духовной академии Карповым: В 2-х ч. СПб.: Тип. ИАН, 1841-1842; Сочинения Платона, переведенные с греческого и объясненные профессором Карповым: В 6-ти ч. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1863-1879).
<...>
Анненский, конечно, был знаком и с другими переложениями 'Федра' на русский язык. Так, 3 января 1905 г. он прочел в заседании ООУК доклад о книге 'Творения Платона. Федр: (О значении философии) / Перевод с введением и примеч. Н. Мурашова' (М.: Типо-лит. В. Рихтер, 1904. VIII, 67 с.), которая в результате была признана 'неподходящей' для ученических библиотек средних учебных заведений (см.: УКР III. С. 276). Главной же 'мишенью' Анненского, предпочитающего старый перевод Платона, на мой взгляд, является переводческая практика Вл. Соловьева. Ср. со свидетельством Варнеке: '...у него был план потягаться с Владимиром Соловьевым на переводе Платона' (Варнеке Б. В. И. Ф. Анненский: (Некролог) // ЖМНП, нс. 1910. Ч. XXVI. Март. Паг. 4. С. 41).

⁵ Кузен (Cousin) Виктор (1792-1867) - французский философ, историк философии и литературы, переводчик, педагог, государственный и политический деятель.
<...>
Здесь речь идет о первом издании подготовленного им французского перевода сочинений Платона: Oeuvres complètes de Platon. Traduites du grec en frangais, accompagnées de notes, et précédées d'une introduction sur la philosophic de Platon; par Victor Cousin. Paris, 1822-1840. 13 v.

Смутные воспоминания об Иннокентии Анненском

Источник текста: "Вопросы литературы", 8, 1979. Публикация, вступительная статья, комментарии И. Подольской. С. 304-306.
Постраничные сноски сведены мной после текста, с общей нумерацией и незначительным редактированием.

304

Я сидел в ложе Большого театра вместе с И. Е. Репиным. Пела Нежданова. В антракте я перелистывал театральный журнальчик, заменявший афишку, и вдруг увидел там мелкие и очень равнодушные строки: 'В Царском Селе скоропостижно скончался Иннокентий Федорович Анненский'. Это так взволновало меня, что я ушел из театра и долго бродил по каким-то глухим закоулкам, а потом пошел к себе в отель и набросал о нем какую-то нескладицу, которая и была напечатана, - где, не помню. Так как мне и в голову не приходило тогда, что он так скоро умрет, я все откладывал 'на потом' один важный разговор с ним, и теперь мне было мучительно жаль, что этому разговору не быть.

У меня есть книжка 'Современники'. Там между прочим напечатаны мои воспоминания о Вл. Короленко. Попутно я говорю там о Николае Федоровиче Анненском¹ и упоминаю Иннокентия Федоровича. Николай Федорович с женою² жил несколько летних сезонов в Куоккале у своей племянницы Татьяны Александровны Богданович³, с которой я в ту пору дружил. Поэтому Иннокентий Федорович был для меня не только поэт, эссеист, эллинист, но главным образом 'дядя Татьяны Александровны'. В то время он не был известен. Выпустил две или три незаметные книжки под псевдонимом Ник. Т-о (Никто)⁴, и, помнится, я написал о них в 'Весах' что-то весьма легкомысленное⁵. Никакого права говорить в печати об Ин. Анненском у меня тогда не было: я был необразованный журналист, он был серьезный ученый, поэт и мыслитель. Вряд ли я знал тогда, что Ник. Т-о - это 'дядя Татьяны Александровны'. По всем его тогдашним писаниям было видно, что он не жаждет широкой известности: писания были камерные, для избранных. Года через два после моей фатоватой рецензии⁶ Татьяна Александровна взяла меня к нему в Царское Село. Я познакомился с его женой⁷, сидевшей в инвалидном кресле. Она была гораздо старше его и держалась с ним надменно. Чувствовалось, что она смотрит на мужа свысока и что он при всей своей светскости все же не может скрыть свою застарелую отчужденность от нее.

Вообще он держался очень не просто: словно накрахмаленный. Сан директора гимназии⁸ наложил на него свою печать. Странно было думать, что он - единоутробный брат Николая Аннен-

305

ского, неугомонного остряка, у которого душа была даже чересчур нараспашку. Все интересы Николая Федоровича сосредоточились на общественных вопросах, главным образом на жизни крестьянства, он был типичный радикальный интеллигент того времени, враждебно относившийся к декадентскому искусству, к символизму, а Иннокентий Федорович, очень далекий от социальных вопросов, был близко связан с символизмом, с зарубежным искусством, с позднейшими литературными течениями Запада. Один был общителен, демократичен, разговорчив, другой - даже с любимой племянницей, с 'Танюшей', держался чопорно и чинно, в духе царскосельской элиты. Со мною он был вежлив, участливо расспрашивал о моих переводах из Уитмена и, очевидно, чтобы сделать приятное Татьяне Александровне, похвалил какую-то мою журнальную статью. Но никакого сближения не произошло, да я и не смел мечтать о сближении: робел перед ним до безъязычия. Особенное впечатление произвел на меня его монументальный кабинет, где было множество французских и древнегреческих книг.

Велико было мое изумление, когда месяца через три в Куоккалу, в мое занесенное снегом жилье, вдруг прибыл он с ответным визитом - такой же помпезный, величественный, в сопровождении слуги. Держался он очень прямо (директор гимназии!), говорил со мной деликатно, сочувственно, с интересом выслушал мои новые переводы из Уитмена и в конце концов (не по совету ли Татьяны Александровны?) попросил меня почитать ему по-украински стихотворения Шевченко⁹, которым я тогда увлекался. Весь визит длился 30 минут - не больше. Я вышел его проводить. Он уселся в ожидавшие его финские санки рядом с сопровождавшим его денщикоподобным слугой¹⁰ - и умчался к станции куоккальской железной дороги. А я смотрел ему вслед с какой-то непонятной жалостью; я внезапно почувствовал его сиротство: неприкаянный, одинокий поэт, не умеющий сливаться с людьми, войти в их круг естественно и просто. Чувствовалось страстное желание сблизиться с литературной средой, но мешала многолетняя замкнутость. Видно было, что от этой замкнутости он тяжко страдает, жаждет преодолеть ее - и не может. Я видел, как пытался он 'совсем просто', 'на равной ноге' разговаривать с Сергеем Городецким, но преднамеренность этой простоты слишком бросалась в глаза. Николай Федорович добродушно смеялся над его выспренним тоном, от которого не мог он избавиться даже в разговоре с кондуктором царскосельской железной дороги.

(Приехав ко мне, он словно не заметил ни моих детей, ни моей убогой обстановки, никаких реалий моей жизни.)

Но вот, - кажется, в 1909 году, - он вышел из своего царско-

306

сельского уединения и ринулся навстречу широкой литературной известности. Ему почудилось, что он нашел единоверцев и даже почитателей в журнале Сергея Маковского 'Аполлон'. Здесь ему померещилось что-то родное. Его встретили шумно, горячо и приветливо. Но вскоре обнаружились какие-то разногласия - и не помню почему, он разочаровался в своих новых друзьях¹¹.

Кажется, журнал отказался напечатать какое-то его сочинение¹².

Татьяна Александровна рассказывала мне обо всем этом подробно, но сейчас я все перезабыл. Помню только, что у меня был порыв посрамить его обидчиков в печати и, главное, поехать к нему в Царское и сказать ему несколько почтительных, сочувственных слов. Татьяна Александровна утверждала, что даже такая ничтожная малость была бы проблеском в его глубокой депрессии. Но я постеснялся. а потом меня завертели другие дела, и потому я почувствовал такую горькую вину перед ним, когда до меня дошла весть о его скоропостижной кончине.

Все это я пишу очень больной. Вряд ли хоть что-нб. Вам пригодится. Могу сказать еще о его голосе; читал он свои стихи охотно, но всегда так, словно это - чужие стихи, и всегда чуть-чуть пришепетывая, по-дворянски, по-тургеневски. И как это ни странно: он любил просторечие. В его устах слишком бытовые, нарочито народные слова звучали как иностранные. Вот, к сожалению, все. <...>

К. Ч.

С н о с к и:

¹ Н. Ф. Анненский (1843-1912) - старший брат И. Ф Анненского, ученый-экономист, публицист и известный общественный деятель; видный представитель либерального народничества.
² А. Н. Анненская (урожденная Ткачева; 1840-I915).
³ Т. А. Богданович (урожденная Криль; 1872-1942) - писательница, редакционно-издательский работник.
⁴ При жизни Анненского вышла лишь одна книга его стихов 'Тихие песни' (1904).
⁵ К. И. Чуковский ошибается: в 'Весах' была помещена егo рецензия на 'Книгу отражений' (см. предисловие к публикации).
⁶ То есть, очевидно, в 1908 году.
⁷ Н. В. Анненская (урожденная Сливицкая; 1841-1917, - сообщено Р. Тименчиком).
⁸ Уже в 1906 году Анненский был отстранен от должности директора Царскосельской Николаевской гимназии и назначен инспектором С.-Петербургского учебного округа.
⁹ Анненский, несомненно, испытывал интерес и симпатию к творчеству и личности Шевченко. В статье 'О современном лиризме' (1909) он писал о нем в связи с творчеством М. Кузмина: 'A что, кстати, Кузмин, как автор 'Праздников Пресвятой Богородицы', читал ли он Шевченко, старого, донятого Орской и иными крепостями, соловья, - когда из полупомеркших глаз его вдруг полились такие безудержно-нежные слезы - стихи о Пресвятой Деве? Нет, не читал. Если бы он читал их, так, пожалуй бы, сжег свои 'праздники'...' (КО, стр. 366).
¹⁰ Вероятно, имеется в виду А. Ф. Гламазда, слуга Анненского, проживший в его доме около 20 лет.
¹¹ Причины конфликта Анненского с 'Аполлоном' до конца не выяснены. М. Волошин пишет об этом так: 'С осени 1909 г. началось издание 'Аполлона'. Здесь было много уколов самолюбию Анненского. Иннокентий Федорович, кажется, придал большее значение предложению С. К. Маковского (сотрудничать в журнале. - И. П.). чем оно того, может быть, заслуживало. В редакционной жизни 'Аполлона' очень неприятно действовала ускользающая политика С. К. Маковского и эстетская интригующая обстановка. Создавался ряд недоразумений, на которые жалко было смотреть' ('Рассказ М. А. Волошина об Ин. Анненском 27 марта 1934 г.'. Записан Д. С. Усовым и Л. В. Горнунгом. Архив А. В. Федорова).
¹² Речь, по-видимому, идет о стихах Анненского, которые С. Маковский намеревался опубликовать во 2-м номере 'Аполлона'. 12 ноября 1909 года Анненский писал Маковскому: 'Я был, конечно, очень огорчен тем, что мои стихи не пойдут в 'Аполлоне'. Из Вашего письма я понял, что на это были серьезные причины. Жаль только, что Вы хотите видеть в моем желании, чтобы стихи были напечатаны именно во 2 N, - каприз. Не отказываюсь и от этого мотива моих действий и желаний вообще. Но в данном случае были разные другие причины, и мне очень, очень досадно, что печатание расстроилось... Еще Вы ошиблись, дорогой Сергей Константинович, что время для появления моих стихов безразлично. У меня находится издатель, и пропустить сезон, конечно, ни ему, ни мне было бы не с руки. А потому, вероятно, мне придется взять теперь из редакции мои листы, кроме пьесы 'Петербург', которую я, согласно моему обещанию и в то же время очень гордый выраженным Вами желанием, оставляю в распоряжении редактора 'Аполлона'. (Полный текст письма см.: КО, стр. 494.) О причинах размолвки Анненского с 'Аполлоном' см. также его 'Письмо в редакцию' ('Аполлон', 1909, 2. стр. 34).

Из дневника К. Чуковского

Источник: Чуковский К. И. Дневник (1901-1929) / Подготовка текста и комментарии Е. Ц. Чуковской. Вступительная статья В. А. Каверина. М.: Советский писатель, 1991.
См. также ремарку из дневника о статье В.Ф. Ходасевича и фрагменты трех записей 1904 г. к почтовой карточке Чуковского от 2 мая (выше).

33

[1908] 1 июня

Татьяна Александровна Богданович - похожа на классную даму - я у нее бывал довольно часто*, и ночью ворочался один. Хотим издавать вместе календарь писателя в пользу Красного Креста.

* Встречи происходили в дачном поселке Куоккала.

33-34

18 августа.

Был у меня вчера Куприн и Щербов - и это было скучно. Потом я бегал вперегонки с Шурой и Соней Богданович* - и это было весело. <...> Сегодня ходил к Тану** н о ч ь ю, - править Уэльса. Провожала меня Т[атьяна] А[лександровна]; с нею мы пошли на море, бурное и осенний запах; слегка напоминает Черное море. Говорили о своем календаре. Приедут какие-то дамы - комитет, - все, как у людей. Сидящий где-то во мне авантюрист очень рад всему этому.

* Дети. Т. А. Богданович. Как написала С. А. Богданович, Чуковский был в этой семье "своим человеком".
** Псевдоним Владимира Германовича Богораза (1865-1936) - революционера, писателя, этнографа и лингвиста. В. Г. Богораз подготовил к изданию первое русское собрание сочинений Г. Уэлса (1909) в 13-ти томах, в первый том которого вошел перевод рассказа "Человек, который мог творить чудеса", выполненный А. Н. Анненской.

34

29 авг.

Вчера был с Машей* у Т[атьяны] А[лександровны]. Анненский** привез рукопись Короленки о Толстом. Слабо. Даже в Толстом К[ороленк]о увидал мечтателя⁴. Если человек не мечтатель - Короленко не может полюбить его***.

7 сентября.

Видел сейчас Анненского. Он сказал, что в сапожнике Андрее Ив. в 'За иконой' Короленко вывел Ангела Ив. Богдановича, - тот тоже был такой сердитый. Я почти этому не верю: невозможно такой тип не списать с натуры.

* жена Чуковского Мария Борисовна.
** Н. Ф. Анненский.
*** Интересно сопоставить со статьей "Мечтатели и избранник".

4 Эта статья Короленко о Л. Н. Толстом была опубликована 28 августа в ? 199 'Русских ведомостей'.

35

Я пишу о Нате Пинкертоне*. - Еще Анненский сказал мне, что Глеб Успенский говаривал Короленке: 'Вы бы хоть раз изменили жене, Влад. Г., а то какой из вас романист!'

* Книга статей Чуковского "Нат Пинкертон и современная литература".

5 ноября.

Ночевал прошлую ночь у Анненских. Рылся в библиотеке. Вижу книжку Чулкова 'Тайга'. На ней рукою Вл. Короленки написано: 'В коллекцию глупостей'. Хочу записывать такие литературные мелочи, авось хоть на что-нб. пригодятся. Для них заведу в дневнике особую страницу.

45

[1910]  15 июля.

Т[атьяна] А[лександровна] еще раз подтвердила, что она не боится доверять мне детей, и Короленко: - Только не усмотрите здесь аллюзии: нас, малышей, мама совершенно спокойно отпускала купаться с сумасшедшим. Сумасшедший сидел в Желтом доме, иногда его отпускали, и тогда он водил нас купаться.

Это замечание вошло в статью Чуковского "Короленко в кругу друзей".

49

[1912] Май 15-е

Я уже давно совсем больной. 3-й день лежу в постели. 12-го Марг. Ф.* уехала на голод. Я ее провожал. Виделся с Короленко. Он замучен: Пешехонов и Мякотин в тюрьме, Анненский за границей - больной, - он один читает рукописи, держит корректуры и т. д. - 'А все же вот средство против бессонницы: поезжайте на велосипеде. Мне
помогло. Я сломал себе ногу - меня уложили в кровать, и бессонницы прекратились'. <...> Когда Анненский был болен, он спал на полу - возле: - 'Кто ни придет, наступит'*.

Это замечание вошло в статью Чуковского "Короленко в кругу друзей".

<...>

Еду я на извозчике, а навстречу Короленко на велосипеде. Он мне сказал: я езжу всегда потихоньку, никогда не гоняюсь; в Полтаве еще некоторые поехали, поспешили, из последних сил, а я потихоньку, а я потихоньку, - и что же, приехал не позже других... Я подумал: то же и в литературе. Андреев и Горький надрывались, а Короленко потихоньку, потихоньку...

* М. Ф. Николева, подруга Т. А. Богданович. Речь идет о ее волонтерских поездках в голодающие районы.

52

16 августа

Я страшно почему-то хочу, чтоб И. Е.* написал Короленку. Давно пристаю к нему. Теперь, когда умер Н. Ф. Анненский, на даче Терпан, где живет Короленко (и Марья Алекс., и Авд. Семен., и дочь Короленка, и Татьяна Алекс., и Маргарита Ф., и дети Т[атьяны] А[лександровны]), страшная скука. Вдова**, которой уже 72 года, которая так старается 'держаться', что возле открытого гроба H. Ф. спросила меня, как моя бессонница, - очень тоскует, К[ороленк]о осунулся, - я и придумал свести их с И. Репиным. К[ороленк]о был очень занят, но я с худ. Бродским за ним вторично. <...> Репин о Короленке: но все же он - скучный ч[елове]к!

Рассказывает, к[а]к К[оролен]ко ехал на велосипеде - и налетел на ч[елове]ка. Чтобы не сбить того с ног - сознательно направил велосипед в канаву. Ночью 20 августа я уже лег, как увидел, что мне не заснуть. Я оделся и пошел за 3 версты - чудной, сырой ночью, с мягкими светами вокруг каждой террасы - босиком и без шапки. Дети Богданович играли в карты. Александра Никитишна встретила меня приветливо. Вл. Галактионович и его жена были ласковы. Он даже провожал меня, тоже без шапки. Взял об руку, как делают глухие: 'Скажу вам по секрету. Тетушка пишет мемуары о H. Ф.'. Рассказывает, как Ник. Фед. ссорился с Александрой Никитишной:

- Открой мне дверь.
- Зачем?
- Я хочу тебе сказать, что я тебя презираю и ненавижу.
- Ну вот ты мне и так сказал.

И всегда из-за теоретических вопросов³.

К[а]к Анненский на Финл. Вокзале, когда думал, что меня возьмут, сунулся вперед к жанд. оф[ицеру] - 'вот, вот', - и совал свой паспорт.

* И. Е. Репин.
** А. Н.  Анненская.

³ О даче Анненских и ее обитателях Чуковский обстоятельно и подробно рассказал в мемуарном очерке 'Короленко в кругу друзей' ('Современники', 1962).

88

[1917] 10 октября

Когда Андреев приезжал в гости к Короленке (который жил в Куоккале, у Богданович, племянницы Анненских), Н. Ф. Анненский приготовил ему тарелку карамели - красной и черной. Андреев не приезжал, и мы угощались без него.

- Кушайте эту, - говорил Ник. Ф. Это Черные маски. А потом эту - это Красный Смех.
- А что же ему? - спросил я. - А ему 'Царь Голод'.

Это замечание вошло в статью Чуковского "Короленко в кругу друзей".

Я как-то прочитал Ник. Ф-у Анненскому стихи Бунина: 'И сказал проводник - господин, я еврей! и б[ыть] м[ожет], потомок царей. Посмотри на цветы, что растут по стенам...'⁹ Велико б[ыло] мое удивление, когда этот редактор 'Рус. Бог.' - на следующий день - на перроне поезда в Куоккала пел: 'И шказал прроводник: гашпа-

89

дин, я еврей'. У него это выходило изящно и не пошло. Он б[ыл] из тех, которые помнят все смешные стишки, эпиграммы, чужие забавные ошибки - какие они когда-либо в жизни читали. Он б[ыл] немного Туркин из Чеховского 'Ионыча': 'Здравствуйте, пожалуйста'. - 'А ну, Пава, изобрази'. - 'И машет платком'. Он б[ыл] благороднейший обществ. деятель, столп народовольческой веры, окончил два факультета, редактор 'Рус. Бог.', но всегда говорил чепуху, почти автоматически. Сейчас вижу его - среди внуков: 'Шел грек через реку, видит грек в реке рак...' Дети его очень любили.

Он ходил среди них колесом, все подтягивая штаны.

⁹ Неточная цитата из стихотворения И. Бунина 'Иерусалим'. На самом деле третья строка читается так: 'Погляди на цветы по сионским стенам...'

[1925] 23 июля.

Вчера купался дважды и в море, и в реке. На пляже было дивно. Приехала Татьяна Богданович. Она живет в Шувалове. Опять без работы. Нужда вопиющая.

Сокращения