О статье "Трагическая Медея"

22, 23 января, 19 февраля 2023

120 лет назад 22 января состоялось годичное заседание Общества классической филологии и педагогики. "И. Ф. Анненским предложен был вниманию присутствовавших членов общества реферат: "Медея в трагедиях" в первой своей части" - констатировалось в отчёте секретаря Общества Г. Г. Зоргенфрея, опубликованном позже в "Журнале МНП".

Этот реферат стал основой статьи-послесловия к переводу А. трагедии Еврипида "Медея", появившейся там же в августе - ноябре, после публикации самого перевода. Её заглавие изменено автором на "Трагическая Медея"; думается, потому, что в ней речь не только о трагедиях как произведениях литературы и сценических представлениях. А. говорил и написал о многом. И странным видится отсутствие до сего дня научного комментария к этой объемной статье (впрочем, как и ко всем "отражениям" в его "Театре Еврипида").

Что же составило первую часть доклада А. в этот день? Отчёт о следующем заседании 19 февраля позволяет сказать, что А. изложил первые 3 из 6-ти частей статьи:

"В предыдущем заседании референт после общего обзора художественных и частью научных произведений, связанных с мифом о Медее, остановился на выяснении причин глубокого драматического и трагического интереса Еврипидовской трагедии. По этому поводу он коснулся общих вопросов о трагическом и сделал попытку согласовать Аристотелевское определение трагедии с соображениями Фаге и Шерера. Затем докладчик бегло изложил историю мифа о Медее и его художественных обработок до Еврипида. Дальнейший анализ пьесы Еврипида имел в виду, главным образом, выяснение психологической проблемы трагедии."

Это в общих чертах. Добавлю несколько замечаний по первой части доклада А.

В ней - бытовая фабула трагедии, её история от Еврипида до XX в. и популярность сюжета. "Рельефы саркофагов, расписные вазы и картины..." - свидетельство серьёзного интереса А. к художественным воплощениям и литературным сопровождениям. Перечисленное им сегодня легко посмотреть здесь: http://ancientrome.ru/art/artwork/, по поисковому запросу "Медея". О картине Тимомаха по её римским фресковым подражаниям ИФА написал, сделав сноску на книжные источники: "Картина изображала Медею, прячущую меч, а возле детей и их педагога. Внимание художника, по-видимому, было направлено на передачу лица Медеи, особенно выражения её глаз". Фреска хранится в Неаполе, в Национальном археологическом музее, и сопроводительная справка к ней гласит: "На картине изображена Медея, стоящая перед домом Ясона в Коринфе. Она готовится извлечь меч <...>. У двери виден наставник, который словно тоже чего-то ждет. Линии композиции направляют взгляд зрителя к пристальному взгляду глаз Медеи <...>". Похоже, что музейная справка не меняется с середины XIX в., и ее читал А.

"Семь восторженных эпиграмм посвящено картине византийского живописца Тимомаха". Одна из них находится в книге: Неверов О. Я. Галерея истории древней живописи. Издательство Гос. Эрмитажа, СПб, 2002. С. 25-27. Читаем:

"Тимомах изобразил душевные муки обманутой женщины, держащей меч и замышляющей смерть играющих перед нею детей; один из них тянулся к ней за невиданною, блестящею игрушкой (Лукиан. О доме, 31). В древней эпиграмме подробно передается впечатление от 'Медеи' Тимомаха:

Труд бесконечный принял Тимомах, чтобы выразить чувства,
Столь непохожие в ней: то состраданье, то гнев;
То и другое ему удалось: посмотри на картину:
Видишь, как в гневе слеза, в жалости злоба сквозит.
Хватит с меня колебанья, - он мудро решил, - пусть Медеи,
Не Тимомаха рука детскую кровь здесь прольет."

Как об "отражении" "Медеи" Еврипида А. пишет о монодраме Феокрита "Чаровницы". Автор известен своими идиллиями, но о его пьесе что-то узнать не удалось. Как и о её русском переводе Л. А. Мея, также упоминаемом А.

Интересная фраза о Вольтере, который "в своём комментарии на эту пьесу <"Медею" Сенеки>, осуждает трагедию Еврипида заодно с ее римской переделкой и при этом, кажется, знает её только по заглавию". Известная советская фраза "не читали, осуждаем" выросла не на пустом месте.

"...между коллекцией ужасов Вирца есть новые Медеи". Значит, ИФА был знаком с творчеством бельгийского художника Антуана-Жозефа Вирца (1806-1865). Причем настолько, что упомянул о характере его творчества в своей статье.

Обращает внимание фраза о биологической попытке "одного учёного анатома" "осветить" трагедию Еврипида: "У него Медея мстит бессознательно за нарушение равновесия в нормальном, т. е. моногамическом спаривании бракоспособных особей". Что только не читал ИФА!

= = = = =

Во второй части статьи среди размышлений А. о принадлежности к поэзии такого преступления, как убийство детей, обращает внимание фраза: "Пьеса обрывается на многоточии, в ней нет завтра". И действительно, так в тексте. Но надо уточнить: это А. завершает трагедию многоточием - любимым своим поэтическим знаком. У Еврипида его, конечно, нет. А в Анненском переводе только в последнем явлении (и явления тоже введены им) я насчитал 25 многоточий. Нет их и в соответствующей части новейшего перевода Вланеса, появившегося спустя более ста лет (2009-2022), и претендующего на большее приближение к подлиннику. Однако в той же его части почти каждая строка заканчивается восклицательным знаком. Впору и мне поставить здесь многоточие.

Оправдывая Еврипида, А. не ищет "логической мотивировки детоубийства". Он убежден: "Надо хоть вообразить себя немножко поэтом, когда говоришь о поэзии. Пружины этого искусства тонки, и за грудью облака смешно искать ребер".

Говоря о жестокости в испытываемом удовольствии от чужого страдания и даже тяге зрителя к этому, А. замечает (не забывая опять-таки поставить многоточие): "Добродетель, видите ли, не всегда интересна... в поэзии, а страдание безусловно занимательнее счастья". И согласовывает свои рассуждения с теорией Аристотеля: "...сущность трагического вовсе не заключается в облагораживании души и исправлении людей". Размышляя о страдании, сострадании и жалости, А. важное место отводит "умственному интересу", вызываемому трагедией, и не менее важное - "психологической проблеме Медеи", обнажающей психологическую проблему людей.

И снова А. обращается к художественным образам: "Если бы Ботичелли написал Медею, она, вероятно, оказалась бы похожей на его Афину с Кентавром, в ее расшитом листьями платье, с листьями в мягких волнах золотистых волос, тонкую, задумчивую, томную, а не на ту пестро-одетую, страстную и подвижную женщину в митре, которая на большой мюнхенской вазе заносит нож на своего ребенка".

Ботичелли, кстати, по сообщает Википедия, долгое время не был популярен, и эта картина висела где-то в музейной прихожей. Лишь в 1895 г. ее "обнаружили". Это ещё раз говорит о том, что Анненский был внимательным наблюдателем мира художественного искусства и старался быть в курсе его событий.

= = = = =

Как уже сказано, 19 февраля А. выступил в заседании Общества классической филологии и педагогики со 2-й частью доклада 'Медея в трагедиях'. Г.Г. Зоргенфрей в отчёте (ЖМНП. 1904. Ч. CCCLV. Октябрь. Паг. 4. С. 78-79) отметил подробные разборы трагедий Сенеки, К. Мендеса и Ст. Выспянского. Два последних составляют 6-ю часть статьи А. к своему переводу трагедии Еврипида.

Остановлюсь на Катюле Мендесе (1841-1909); о Выспянском PDF я уже писал на его юбилей.

Анненский наверняка знал поэзию француза, как одного из основателей парнасской школы, усидчиво занимаясь поэтическими переводами. Думается, что это тоже было поводом для его анализа, вдобавок к тому, что во французском "целом ряде Медей" эта была "последней по времени". Трагедия была написана и поставлена в 1898 году. Главную роль в постановке исполняла знаменитая Сара Бернар. Хорошо известна высокохудожественная афиша, созданная специально для Бернар чешским иллюстратором Альфонсом Мухой. Конечно, А. это знал. Сара Бернар уже дважды к тому времени гастролировала в России (1881, 1892, и еще раз в 1908-1909).

Но в статье нет речи о постановке, А. рассматривает только тексты и умозрительно моделирует сцены. Он цитирует французские стихи и дает свой подстрочник в сносках. При этом определяет трагедию Мендеса именно как театральную: "Если Медея Сенеки была рассчитана на читателя, то французская прямо написана для театра, и вдобавок только для французского. <...> все это надо видеть: это не дополнение к тексту, это, так сказать, тело самой драмы. В чтении местами чувствуется риторизм, в картинах сливаются оттенки, но чтобы все это казалось жизнью и хватало за сердце, нужен запах театральной пыли и электрический свет рампы, может быть, тогда и кое-что скучноватое для читателя метнется в глаза зрителю иллюзией красоты".

Однако мы знаем, как А. относился к "театральной пыли". И новым словом "электрический", знакомым нам также в его поэзии, он, скорее всего, прикрывает не жалуемую им искусственность театрального действия. "Глубокая художественная концепция Эллина <...> оказалась не под силу парнасцу. И он предпочел внешний эффект, жест, понятный толпе, тайному, вначале лишь робко просвечивающему символу мучительной идеи в "Медее" Еврипида".

А об "игре Сарры Бернар" мне известно только одно упоминание у А. - в статье "А. Н. Майков и педагогическое значение его поэзии", опубликованной в начале того же 1898 года в "Русской школе". Это еще до того, как он узнал о постановке трагедии Мендеса - скорее всего, во время летней каникулярной поездки в Париж.

К 170-летию В. С. Соловьёва

16 января 2023