К стихотворению "Листы" 19.09.2020

А переводил ли Анненский Симонида? 22 июля 2020

Послесловие к "Оресту" 16.07.2020

 

Комментарии

В. Зельченко:

Спасибо, это очень любопытно! Но у меня есть два (или, вернее, одно двухчастное) соображения против Вашей версии.

1. Переводя греческую мелику (включая сюда и многочисленные хоровые партии Софокла), Зелинский, насколько мне известно, всегда делал это 'размером подлинника', стремясь худо-бедно передавать по-русски сложнейшую ритмическую структуру оригиналов. "Фермопильский" перевод из Симонида, напечатанный в Баумгартене рядом, выполнен именно так - и это наверняка перевод Зелинского. Анненский так тоже иногда делал, но чаще прибегал к 'сглаживанию' сложных лирических размеров, подбирая им привычные для руссакого читателя эквиваленты: и в 'Юных жертвах' Вакхилида, и многократно в хорах Еврипида. То, что 'Плач Данаи' (который в оригинале устроен примерно так же, как ода в честь павших при Фермопилах) переведен сплошными пятистопными ямбами, совсем не похоже на ФФЗ, но очень похоже на ИФА.

2. В переводе есть два непятистопных стиха (3 и 6 ст.), идущих подряд: 'И буре бушевать. / Ты улыбаешься в пурпуровой одежде:'. ИФА (следуя Жуковскому, Пушкину и другим) ценил интонационный эффект таких перебоев и широко их практиковал - и в собственных трагедиях, и в переводах Еврипида. Про ФФЗ мы, наоборот, точно знаем, что ему это казалось недопустимой неряшливостью: редактируя Еврипида ИФА, он систематически переправлял все непятистопные стихи (а начал это делать еще в 1900, процитировав в своей статье 'Ифигения' шестистопную строку из перевода 'Ифигении в Авлиде' в "подправленной" версии, чем вызвал обиду поэта - см. об этом некролог ФФЗ Анненскому).

Михаил Александрович Выграненко

Большое спасибо за мнение. Я рассчитывал на отклик специалиста. Пусть не тут же, но потом когда-нибудь (если найдёт). Но сомнение в авторстве ИФА остаётся. Не знаю, размещать ли песню Симонида в собрании.

Получается, что мы имеем дело с соединением двух переводческих систем в одном месте. И они обе и вместе замечательно представляют древнего автора.

Тогда я сочиняю новую байку. ФФЗ, готовя перевод книги "Эллинская культура", обратился к ИФА с просьбой напечатать его известный перевод 17-го дифирамба Вакхилида. Заодно предложил: давайте переведём ещё по одному стихотворению Симонида. И не будем подписывать, чтобы не очень отступать от перевода книги и не высвечивать друг друга. Ну, чтобы не давать оригинала с подстрочником, как для Пиндара (стр. 464). Родному читателю ведь будет лучше читать стихи по-русски. ИФА ответил: а почему нет? Каждый перевёл, как ему сподручнее, и дело было сделано.

Но в эту байку не укладывается ещё одна песнь Вакхилида, фрагмент которой (завершение) приведён русскими стихами в книге перед 17-м дифирамбом (с. 452). Ему предшествует прозаический пересказ начала песни. А стихи - как раз в "стиле Анненского". Они тоже не подписаны. Почему же и этот перевод не числится за Иннокентием Фёдоровичем?

А "размером подлинника" это стихотворение перевёл М. Л. Гаспаров, подготовив полный состав Пиндара и Вакхилида в книге 1980 г. Это "Песнь 3, олимпийская", с. 230-234.
Кроме того, есть ещё "пресловутое двустишие" на с. 457:

Да, никогда не родиться, веселого солнца не видеть, -
Вот наилучший удел смертного здесь на земле.

Тоже без указания переводчика.

Я подумал о Вашем соображении. И в целом соглашаюсь с ним в обоих частях. Но "очень похоже на ИФА" - это ещё не ИФА. И "наверняка перевод Зелинского" - тоже из рода хайли лайкли. В собрании я покажу существование перевода из Симонида с указанием исходной позиции Библиографии, но добавлю: "предположительно".

Всеволод Зельченко

Не соглашусь. Перевод на с. 452 как раз "в стиле Зелинского" - это сложно чередующиеся разностопные ямбы, что, как кажется, призвано передать размер оригинала (тоже основанный на ямбическом метре, хотя более изощренно устроенный, признаю). А Гаспаров переводил Вакхилида, как и Пиндара, не размером подлинника, а верлибром. Тут ключевой вопрос - что знал Голосовкер, подписавший перевод именем Анненского (тогда ведь еще был жив Кривич). Кроме того, у Зелинского есть библиография, составленная его учениками к юбилею и просмотренная им самим - попробую на той неделе до нее добраться и посмотреть, что указано там. Но да, "предположительно" - лучшее решение.

Михаил Александрович Выграненко

Действительно, ФФЗ пересказал большую часть песни В., и логично, если бы он закончил её своим стихотворным переводом, когда нет другого указания. В песне Данаи тоже есть разностопие, Вы обратили на это внимание, но в сторону ИФА. Конечно, Вам лучше известны нюансы метрики. Я изначально заподозрил, что все неоговоренные переводы в этой главе сделал ФФЗ. Но это всего лишь подозрение.

Да, Гаспаров сам пояснил свои эксперимент перевода перед примечаниями. Я сказал о нём зря.

Голосовкер мог, конечно, побывать у Кривича, но маловероятно, что тот мог что-то ему сказать знАчимое в отношении античных переводов. Тут я остаюсь при своей гипотезе.

Про библиографию ФФЗ - заманчиво. Но не в ущерб Вашим делам, а то я сам заморочился и Вас заморочил (а у меня на подходе свежие заморочки в связи с подготовкой страницы "Ифигении - жертвы"). Не горит. Если можно - при случае.

Всеволод Зельченко

Дорогой МА, беру назад все свои сомнения - Вы правы. Я почти уверен, что это не Анненский (но и не Зелинский; а соседний Симонид с Вакхилидом - тоже не Зелинский). Простите, что поторопился высказаться - а нужно было сразу в немецкий оригинал Баумгартена-Вагнера посмотреть. Подробности на днях (тут нужно длинно писать). Снимаю шляпу.

Михаил Александрович Выграненко

А может, стоит "длинно написать" как-то отдельно? Но с интересом ожидаю Ваши доводы. Что до меня, то я не знаю о своей правоте, только иногда сомневаюсь. Спасибо, что заинтересовались.

Всеволод Зельченко

А пожалуй, напишу здесь и постараюсь коротко. Все обсуждавшиеся нами переводы (Вакхилид и два Симонида) сделаны не с греческого, а с немецких переводов, приведенных в Баумгартене-Вагнере. И стихотворные размеры во всех трех случаях скопированы стопа в стопу с немецких версий, и в тексте сохранены все добавления немецких переводчиков, отстутствующие в подлинниках (в Симониде это, напр., "кудрявая головка", "отец, из-за младенца" и др.). Ни Анненский, ни Зелинский таким заниматься не стали бы - это, скорее всего, М. И. Берг, переводившая с немецкого всю книгу Баумгартена. [Upd: Дальше тут следовала некая путаница, она удалена.]. Пока так. В идеале надо, конечно, когда-нибудь съездить в РГАЛИ - там, помимо архива ИФА, лежит архив Голосовкера с обильными подготовительными материалами к книге переводов греч. поэтов.

Михаил Александрович Выграненко

Да, в мыслях об ИФА и ФФЗ я упустил из виду переводчика книги.

Послесловие к "Оресту"

16.07.2020

Тем временем, в июле 1900-го, в ЖМНП напечатано послесловие к переводу еврипидовского "Ореста" - "Художественная обработка мифа об Оресте, убийце матери в трагедиях Эсхила, Софокла и Еврипида" PDF 2,8 MB. Выпущен и отдельный оттиск с изменённым названием: "Миф об Оресте у Эсхила, Софокла и Еврипида. Этюд Иннокентия Анненского" PDF 3,0 MB. Сам перевод печатался в том же году и там же с января по март.

Открываю соответствующую страницу и тексты в собрании.

Есть два важных свидетельства самого ИФА о переводе трагедии "Орест" и сопроводительной статье к ней. Их сохранили его письма в ноябре 1899 г. 25-го числа он написал В. К. Ернштедту, что посылает перевод, над которым "долго и пристально работал" и который посчитал "более удачным, чем другие". Но такую самооценку он давал едва ли не каждому своему еврипидовскому труду сразу по окончании. А вот про послесловие особенно знАчимо, оно "несколько объемисто, но сократить его более я не мог, и то пришлось многое выбросить. Оно является собственно аргументом и к "Электре", и к "Оресту" и, как Вы увидите, представляет совершенно самостоятельную работу по источникам".

29-го числа ИФА написал А. В. Бородиной известные и нередко цитируемые слова: "Недавно отправил в редакцию огромную рукопись (10 печатных листов) - перевод еврипидовского "Ореста" и статью "Художественная обработка мифа об Оресте у Эсхила, Софокла и Еврипида". Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего и всё ещё питаю твердую надежду в пять лет довести до конца свой полный перевод и художественный анализ Еврипида - первый на русском языке, чтоб заработать себе одну строчку в истории литературы - в этом все мои мечты".

Но я сейчас обращаю внимание, как продолжалась работа Анненского над названием статьи. Он даёт промежуточный вариант к напечатанным - в июльском выпуске журнала и в отдельном оттиске. В итоге название стало короче и без "убийцы". Действительно, так предпочтительнее. Но пришлось отказаться от "художественной обработки", а это существенная составляющая всех его еврипидовских статей; Анненский заинтересованно обращается в них к музыке и изобразительному искусству. Последнее, надо отметить, много раз воплотило миф в последующие времена. Современник ИФА Франц фон Штук, обильно обращавшийся к античным сюжетам, эмоционально изобразил наказание Оресту в картине "Орест и Эриннии" (1905)*.

* На картине Штука мне больше интересен Орест. Он передан замечательно. Этот бег, это напряжённое лицо измученного человека с мыслью в глазах, которую он сам не может понять, с невозможностью предугадать того, что ему предстоит... Эринний же художник подукрасил. Ведь вот что пишет о них Анненский (передавая Эсхила):

"Появление седых и костистых Эринний из пещеры, одна за одной, с кровью налитыми глазами, в черных одеждах с огненными поясами; стоны, упреки, проклятия на их губах, мешающие сон с действительностью, приводили зрителей в ужас, и древность сохранила нам об этом затейливые рассказы."
"Храп Эринний очень смущает французских филологов..."

Да и художников. Но они отражали запросы зрителей. И Штук был не одинок. Он перемещает центр внимания с Ореста к фигуре женщины, которую не назовёшь фурией. А в современные времена стало модно изображать эти ужасные божества ещё более привлекательными (см. в Интернете).

Что касается "самостоятельной работы по источникам", то Анненский пояснил:

"Сравнение трагедий о матереубийстве, написанных поэтами V века, делалось не раз и иногда с большим блеском и остроумием <...> Если я решаюсь предпринять ту же работу с меньшей, конечно, надеждой на успех, то только потому, что эстетические и литературные критерии, которые прилагались до сих пор к Еврипиду, кажутся мне односторонними."

Поэтому в сопоставительном анализе "капризный индивидуализм младшего трагика" интересует Анненского особо. При этом, конечно, очень интересны прозаические переводы фрагментов из трилогии Эсхила. Вот например: "нежные стрелы взоров, цветок любви, вонзающий в сердце жало". ИФА добавляет в сноске:

"Передать эти слова почти невозможно.<...> Впрочем, в наши дни это перемещение предикатов или атрибутов, благодаря символистам, насчитывает немало примеров. Его любил еще Ш. Боделэр" -

и цитата. Анализ также расширяется именами Данте, Шекспира, Гёте и даже Достоевского.

Однако у Еврипида Орест никуда не бежал и Эринний не было. Миф и творчество автора развиты в другом направлении - преступные брат и сестра готовили новое злодеяние. Анализ "Ореста" даётся Анненским в IV части статьи. Примечательно, что ИФА, возвращаясь к трилогии Эсхила, решил вступить в открытую полемику со своим соратником Ф. Ф. Зелинским по его "блестящей лекции" "Идея нравственного оправдания". Интересно было бы рассмотреть этот момент детально, хотя несогласие "друзей" - явление нередкое и давнее*.

* Впечатления Анненского были ещё свежими: лекция Зелинского была опубликована в "Мире Божьем", во 2-й книге 1899 г. Она открывает 1-й том "Из жизни идей" (1-е издание, 1905).

В статье обращает внимание рассмотрение Анненским политических реалий во времена великих греческих трагиков как подоплёки мифа и творчества. Вот пример: "проходит перед нами и мужественный честный земледелец, мизогин и несколько мизантроп, но одна из истинных опор отечества." Вообще тему "Анненский и политика", при всей кажущейся несовместимости этих двух слов, можно считать перспективной.

Я обратил внимание на несколько пренебрежительное упоминание имени французского поэта и драматурга Жана Ришпена: "...афиняне конца века были сентиментальны не менее современных французских буржуа, которые плачут в театрах над рифмованными драмами Ришпена." А ведь этот автор принадлежал к кругу П. Верлена, А. Рембо, Ш. Кро, М. Роллина - то есть тех, кого Анненский почитал и переводил.

Есть место в статье, где Анненский прямо связывает свои мысли с переводом трагедии - сноска "См. мои ремарки к переводу "Ореста"". Это к многострадальному вопросу о ремарках в его переводах.

Послесловие к "Оресту" можно, несомненно, проанализировать в отдельном исследовании (что, впрочем, касается и других еврипидовских статей ИФА). Я же выпишу красивые мысли:

"<Мудрость Зевса,> замечу при этом, не надо смешивать с нашим "житейским опытом", который так часто покоится на притупленном сознании и ослабевшей чуткости к истине...".

"Но чем медленнее надвигается туча трагизма, тем в сущности действие страха на душу зрителя сильнее: так сильнее тревожит медленно ползущая туча, так больше пьянит хмельная влага, когда мы тянем ее через соломинку."

"Трагический ужас сейчас вступит в новую фазу: из сферы намеков, символов, неясных предчувствий он облечется в форму галлюцинации; еще шаг - и он станет жизнью, чтобы потом, пройдя через горнило страдания, создать истину."

"Нужно дерзание, а для дерзания нужен подъем духа и определенный план..."

"Бесконечные перепевы одного и того же мотива в музыке получают смысл, благодаря различным голосам исполнителей, регистрам органа или инструментовке."

"В силу высокого юмора ужасное у гениальных реалистов получает нередко особенно страшный оттенок комического."

И как всегда эффектен финал статьи:

"Отныне среди мрака, тумана и бурь, лучи далекого, манящего идеала и божественной красоты будут вливать надежду и бодрость в сердца ослабевающих пловцов "житейского" моря."