Начало \ Записки составителя 2015, Смоленско-тверские корни

Сокращения

Открытие: 05.06.2023

Обновление: 

   "Анненская хроника"          архив "Анненской хроники"

Записки составителя

Смоленско-тверские корни

13 июля 2015

Каменец: Камень на дне (Безмолвие)

Здесь была усадьба имения семьи Лесли, а затем Хмара-Барщевских. Здесь был административный центр З-го земского участка Бельского уезда Смоленской губернии, начальником которого с 1891 года служил П. П. Хмара-Барщевский, старший пасынок Анненского. Здесь в 1908 г. было открыто Кредитное товарищество и Общество сельского хозяйства при активном участии жены П. П. Хмара-Барщевского и невестки Анненского Ольги Петровны, одного из самых духовно близких ему людей, адресата его стихов и писем. К 1913 г. она вывела хозяйство из долгов до оборота в 10 тыс. руб.

Здесь бывала супруга Анненского Надежда Валентиновна, окружая заботой и хлопотами внуков. Здесь "веселился" (как писал Анненский) его сын-студент Валентин, попутно занимаясь получением родового дворянства Смоленской губернии.

Здесь бывал и сам Иннокентий Фёдорович. Об этом говорит его подпись к своему переводу стихотворения М. Роллина "Безмолвие". Подписывая, он, конечно, не знал, как эти строки прозвучат сегодня, в сопровождении современных фото.

Безмолвие - это душа вещей,
Которым тайна их исконная священна,
Оно бежит от золота лучей,
Но розы вечера зовут его из плена;
С ним злоба и тоска безумная забвенна,
Оно бальзам моих мучительных ночей,
Безмолвие
- это душа вещей,
Которым тайна их исконная священна.
Пускай роз вечера живые горячей,
-
Ему милей приют дубравы сокровенной,
Где спутница печальная ночей
Подолгу сторожит природы сон священный.
Безмолвие
- это душа вещей.

1898, Каменец

        

По свидетельству сына, В. И. Анненского-Кривича, в Каменце написан "набросок, не предназначавшийся для печати", - "Andante", на "случайном почтовом листке" (см. его примечание). По некоторым признакам трудно сомневаться в том, что в тексте Анненский обращается к Ольге Петровне, с которой совершает вечернюю конную прогулку.

А Каменцем это место на берегу верхнего Днепра назвали, говорят, потому, что тут на дне лежал большой камень.

На фото - каменецкая колокольня (1767) несохранившейся церкви Казанской Божьей матери и она же на горизонте вида Днепра; аисты на водонапорной башне села Каменец.

  

valuh,7 августа 2011 г., http://valuh.livejournal.com/53559.html

Дополнительной иллюстрацией может служить стихотворение "Старая усадьба":

Сердце дома. Сердце радо. А чему?
Тени дома? Тени сада? Не пойму.
Сад старинный
- все осины - тощи, страх!
Дом
- руины... Тины, тины, что в прудах...
Что утрат-то!.. Брат на брата... Что обид!..
Прах и гнилость... Накренилось... А стоит...
Чье жилище? Пепелище?.. Угол чей?
Мертвой нищей логовище без печей...
Ну как встанет, ну как глянет из окна:
"Взять не можешь, а тревожишь, старина!
Ишь затейник! Ишь забавник! Что за прыть!
Любит древних, любит давних ворошить...
Не сфальшивишь, так иди уж: у меня
Не в окошке, так из кошки два огня.
Дам и брашна
- волчьих ягод, белены...
Только страшно
- месяц за год у луны...
Столько вышек, столько лестниц
- двери нет...
Встанет месяц, глянет месяц
- где твой след?.."
Тсс... ни слова... даль былого
- но сквозь дым
Мутно зрима... Мимо... мимо... И к живым!
Иль истомы сердцу надо моему?
Тени дома? шума сада?.. Не пойму...

Сведения: А. И. Червяков [примеч. 11 к письму Анненского А. В. Бородиной, август 1900 г.] // Письма I.

5 августа 2015

Дворянское

Каменец - это не вся "смоленская история" Анненских и окружения. В пределах 100 км от Каменца, в соседнем Сафоновском районе современной области, до 1905 г. жил с семьёй ещё один душевно близкий Аннескому человек. Это Нина (при крещении Анна) Петровна Бегичева, урождённая Лесли, родная сестра владелицы Каменца Ольги Петровны Хмара-Барщевской. А место это - маленькое село Дворянское и железнодорожная/почтовая станция Дорогобуж, входившие в пределы наследного имения. Смоленское "дерево" древнего шотландского рода Лесли, славного ратными заслугами в российской истории - это отдельная история.

Общение Н. П. Бегичевой и Анненского сложилось после переезда её с детьми в Петербург в 1906 г., хотя они знали друг о друге и раньше. Прежде всего, на музыкальной почве, ведь Нина Петровна была камерной певицей, обладавшей не только чудесным голосом (источники называют меццо-сопрано и контральто), но и замечательной глубиной чувства в пении. Это, конечно, не могло пройти мимо Анненского, с его утончённой музыкальностью как в жизни, так и в творчестве, и он старался бывать на её выступлениях.

Судьба Нины Петровны сложилась непросто, она не вышла на большую сцену и вынуждена была до революции 1917 г. "давать уроки пения богатым барынькам", как вспоминала её дочь. Не имела она и сценической внешности, была низкого роста и очень полна, что, впрочем, быстро переставало иметь значение, когда начинала петь, по мемуарным свидетельствам.

Анненский принял активное участие в устройстве учёбы её детей. Анненский читал в 1906 г. на квартире Н. П. Бегичевой (угол Среднего проспекта и 6-й линии Васильевского острова) своего "Фамиру-кифареда"; это чтение прервалось появлением ручных мышей, принадлежавших детям хозяйки, что привело автора в ужас. Наконец, Анненский написал Н. П. Бегичевой такие письма, что их можно вполне разместить в сокровищнице русской лирической прозы. Вот пример:

"Вы понимаете, что больше нет ни пионов, ни жасминов, а розы стоят холодные, и их налило дождём, и если вы выльете оттуда капли дождя, то от самого сердца, которое их сберегало, не останется ничего, оно разобьется; всё, отжив, разойдется бело-розовыми лепестками... Слёзы ведь его только и держат... Кто там их оставил, и беда цветку, если он вздумает их отдать. Пусть выпьет их осторожно Солнце, дрожащими лучами-пальцами алкоголика придерживая рано утром бело-розовый венчик полумертвой розы. Может быть, тогда она два утра... ещё... целых два утра будет чувствовать, как на соседнем листке расположился червяк и смотрит на белое и хочет розового... Два утра... почти что целую вечность, потому что хроноскоп показывает миллионную долю секунды..."

Даже если не принимать во внимание литературу, каждая чувствующая женщина может мечтать о таких посланиях в свой адрес и гордиться, если они ей написаны. Тем более, что чувства Н. П. Бегичевой бурлили через край, о чём она и признавалась в своих письмах. А возможно ли было удержаться?.. Нина Петровна понимала  значение писем Анненского, все лихие годы хранила их и завещала дочери передать их в музей, что та и сделала, по счастью для нас. Их 23, и в эпистолярии Анненского это много. А вот ее письма не сохранились.

Ещё приходится сожалеть, что пока не опубликовано (может, и не разыскано) фотоизображение Н. П. Бегичевой.

А сельца Дворянское больше нет. И первоначальной станции Дорогобуж тоже. Сегодня эти места вошли в пределы молодого районного города Сафоново, в соответствии с чем переименована и ж/д станция. Но в Смоленской области есть другой Дорогобуж, райцентр и одновременно станция.

Сливицкое

И Каменец, и Дворянское - места, конечно, примечательные для Анненского. Но исток его "смоленской истории" сегодня уже не смоленский, а тверской, поскольку городок Белый с окрестностями - это райцентр соседней области. Городком его можно назвать условно, только уважая древность, потому что жителей в этом поселении около 3,5 тыс. Так вот именно неподалёку от г. Белого, всего в 5-ти км, за окраиной села Будино располагалась усадьба Сливицкое.

Здесь сложилась семейная жизнь Анненского. Не самая обычная, но крепкая, долгая и вполне благополучная, кто бы что об этом ни писал. Он приехал впервые сюда в июне 1877 г., будучи студентом 2-го курса университета, приехал репетитором двух подростков, сыновей 36-летней вдовы Надежды Валентиновны Хмара-Барщевской. Вернулся в Петербург в середине августа, совершенно потерявший голову от любви к своей работодательнице и её взаимности. Он готов был жениться сразу же, но Дина, как взрослая женщина, несмотря на чувство, голову не теряла. Она не могла выйти замуж за студента, и её можно понять. Ведь он только и мог пока, что писать рефераты, а у неё за плечами замужество, поднятие сыновей, долгие годы вдовства. Однако два года до окончания учёбы ничего не изменили в чувствах обоих.

'Автограф юношеского дневника', лето 1879:

"Вспомнилось<,> как в третьем году я ехал с высокой стройной амазонкой, которую я<,> мне кажется<,> и тогда любил... Вообще<,> мне вспомнилось Сливицкое<...>"

Мне снилось - ты со мною,
И плакал я во сне,
И жаркою струею
Текла слеза по мне...

Да, это не тот Анненский, которого мы знаем, но и это Анненский -  живой, настоящий...

И вот, заставив молодого возлюбленного переписать за считанные дни утраченную им дипломную работу, чтобы тот получил золотую медаль и, как следствие, возможность лучшего устройства, Дина вышла за него замуж. А через 9 месяцев в Сливицком она родила третьего, а Иннокентию Фёдоровичу - единственного сына Валентина.

Владелицей же Сливицкого была мать Дины Валентиновны, Александра Вениаминовна Сливицкая, "мама Саня", как её называл в письмах Анненский.

А. И. Червяков:

"Став в замужестве генеральшей, она переименовала свое родовое имение Аннинское (Анненское) <удивительное совпадение!> в честь своего супруга в Сливицкое, оставаясь до своей смерти в начале 1890-х гг. <...> его единственной владелицей.
<...> Следует заметить, что имение это не отличалось масштабностью: согласно несколько более позднему официальному справочнику среди населенных мест Будинской волости Бельского уезда под ? 74 оно обозначено следующим образом: 'Сливитское (Анюнское) вл. ус., дворов 8, жителей: м. 25, ж. 19' (Список населенных мест Смоленской Губернии. СПб.: Изд. Статистического Комитета Министерства Внутренних Дел, 1904. С. 26). Финансовое положение этого имения было не блестящим. Вскоре после принятия от А. В. Сливицкой наследства в печати было опубликовано извещение Совета Государственного Дворянского Земельного Банка о назначении советом банка на продажу 'за невзнос причитающихся банку платежей' имения Надежды Валентиновны Анненской в сельце Анненском Бельского уезда площадью 442 десятин 454 саженей.
Человеком А. В. Сливицкая была довольно ярким (по крайней мере, в молодые годы), о чем свидетельствовал в своих воспоминаниях 'Ранние годы моей жизни' (М.: Т-во тип. А. И. Мамонтова, 1893. С. 352
-354, 385) и А. А. Фет, описывая службу и быт штабных офицеров Елизаветградского корпуса военных поселений середины 1840-х гг., главным образом в главе XLII, имеющей подзаголовок 'Кантонистская школа. - Сливицкие. - Эмануэли. - Фалькович. - Марченко'."

А. В. Орлов:

"Фет рассказывал о своем времяпрепровождении в Елизаветграде, где он после производства в корнеты служил прикомандированный к штабу корпуса военных поселений и был дружески принят в доме Сливицких. Он добавляет, что "Сливицкая была принята в лучших домах города, начиная с семьи корпусного командира". Он вспоминает про "живой задор ее голубых глаз и игривых речей, скользивших по самому краю излишней вольности", и о своем совместном с нею участии в танцевальных вечерах в доме личного адъютанта командира корпуса ротмистра Эмануэля. Не преминув восхититься уменьем Сливицкой вести хозяйство при ограниченных до крайности средствах ее семьи, Фет с похвалой отозвался о вкусных обедах, которыми она его угощала, и "благовонных папиросах", которые Сливицкая "с величайшим искусством приготовляла для мужа", причем около 30 штук в месяц приходилось и на долю Фета. Он называет ее "милой женщиной" и своей "приятельницей" и упоминает, что Сливицкая "сняла" его "акварельный портрет, в то время до известной степени схожий"."

В течение 10-ти лет, до первой своей заграничной поездки в 1890 г., Анненские почти каждое лето проводили в Сливицком.

О деревенской жизни отца вспоминал сын В. И. Анненский:

"Еще в годы первой молодости, в тот далекий и короткий период времени, когда близкие <а именно "мама Саня"> шутливо называли его 'le-jeune tra-ta-ta', отец, бывая в деревне, м<ожет> б<ыть> по инерции, но все же в известной мере отдавался течению ее жизни: не прочь был и проехаться верхом, и сходить выкупаться, и побывать со всеми у какого-ниб<удь> нехитрого соседа родственника - с годами даже и эта 'инерция' уже не увлекала отца.
И надо сказать по совести, что действительно к фону смоленских наших полей уж очень не подходила эта типично городская фигура.
Гулять куда-ниб<удь> за пределы усадьбы отца вытащить было довольно трудно. Прогулки в большинстве случаев ограничивались дорожками сада, а то и еще лучше - креслом, вынесенным на солнечную лужайку цветника перед балконом, в котором он помещался, если его просили 'посидеть со всеми', в шляпе, с палкой в руке и уже с утра облеченный в тугой крахмал.

<...>

И в то же время я очень затруднился бы сказать, что 'деревня' совершенно не задевала его. Нет, этот 'европеец', этот утонченный 'печальный сын больного поколенья', влюбленный в запахи и шорохи увядающих лилий и говоривший отточенные парадоксы об 'искусственности', отравленный сладким ядом 'проклятых' поэтов и не боявшийся сказать - 'мне нравится природа, похожая на декорацию', вместе с тем глубоко чувствовал эту русскую 'деревню', чувствовал тонко и остро, умея здесь и видеть и слышать так, как немногие из русских поэтов. Для яркого подтверждения сказанного было бы достаточно хотя бы пересмотреть те стихи Анненского, кот<орые> навеяны 'глубиной России'."

Это, разумеется, значительно более поздние стихи. Но в них явственны сельские мотивы, заложенные Сливицким, -- 'Июль', 'В дороге', 'Старая усадьба'.

В. И. Анненский:

"Навеяны эти стихи одной из типичнейших забытых усадеб, расположенной на Бельско-Ржевском большаке, сравнительно недалеко от г. Белого, сельцом Подвойским, которое, если не ошибаюсь, принадлежало когда роду Боратынских. Именно этот печальный угол имел в виду отец, когда писал свою 'Старую усадьбу'.
Одним летом, когда у нас в деревне строили новый дом, отец прилюбил уходить во время перерыва работы заниматься туда и устраивался с каким-нибудь маленьким столиком в одной из недостроенных комнат. Про эти занятия, между прочим, говорится в стихотворении 'Под новой крышей'
<хотя в нём выявлен и общий фольклорный мотив будущего "жилища" для пожилого человека>".

Все письма Анненского жене и сыну из заграничной поездки 1890 г. направлены в Сливицкое. А про стрящийся дом Анненский сам сообщал в письме А. В. Бородиной, правда, уже в августе 1900 г: "Жена в настоящую минуту, вероятно, у себя в Сливицком... Из Сливицкого она поедет в Каменец (Бельский уезд Смоленской губернии)... Потом, вероятно, она опять вернется в Сливицкое, где строит дом (Смоленской губернии город Белый)".

Географически Сливицкого уже полвека не существует. Вот справка:

"Деревня прекратила свое существование где-то в семидесятые годы XX века. Во всяком случае, на 'Схеме развития радиотрансляционной сети Бельского района 1966-1970 гг.' она еще указана"

Чистякова Т. А. Поэт Иннокентий Анненский и Бельский край. http://litmap.culture.tver.ru/litmaptver_00_02.htm

О. С. Бегичева, дочь Н. П. Бегичевой, сделала пометку к письму Анненского к Н. П. Бегичевой от 28 декабря 1906 г. (прим. 7): "Сливицкое (им<ение> жены Ин. Анненск<ого>) в Смоленской обл. Бельского уезда. Дом и постройки полуразрушены" (Письма II. С. 99).

В "Списке бывших населённых пунктов на территории Бельского района Тверской области" (Википедия) даются координаты (55.7915, 32.948), по которым я обозначил место на карте красным кружком, на берегу речушки Вейна. Фотографий места у меня нет. Я нашёл только фото остатков Благовещенской церкви села Головеньки, в которой, как выявил А. В. Орлов, был крещён 22 июня 1880 г. Валентин Анненский (там же были крещены и его старшие братья).

"Построена около 1834 г. на средства помещицы А. А. Коленовой вместо одноименного деревянного храма с приделом Воздвижения, сооруженного в 1771 г. на средства смоленских шляхтичей ротмистров М. В. и С. И. Броневских".
http://hram-tver.ru/belsk/bokachyovo.html

Фамилия ротмистров - это девичья фамилия А. В. Сливицкой, "мамы Сани". Располагались Головеньки к востоку от села Васнево и в 1,5 км к западу от с. Бокачёво, на берегу реки Нача. От них остались только руины церкви и кладбище, см. фото.

  

В с. Подвойское, о котором написана "Старая усадьба" и что также километрах в 5-ти на восток от г. Белого, я признаков позапрошлого века в Интернете не нашёл. Но можно получить представление по ещё одному примечательному месту Тверской области - селу Татеву, в 60 км от г. Белого по тому же восточному направлению (соседний Оленинский район), см. фото ниже. Это усадьба ученого и знаменитого педагога, ч.-к. ИАН, основоположника российской сельской школы С. А. Рачинского (1833-1902). Интересно, знал ли о коллеге Анненский? Он был наставником будущего академика живописи, художника-передвижника, безродного сына батрачки (о чём говорит его фамилия - "богом дан") Николая Петровича Богданова-Бельского (1868-1945), автора проникновенных картин сельского быта (например, хрестоматийно-известная "Трудная задача"). С. А. Рачинский похоронен на кладбище в Татеве, как и жена его сына, родная сестра поэта Е. А. Баратынского.

Вот такие взаимосвязи. И такие корни.

О значении усадьбы Сливицкое для себя и своего творчества Анненский сказал сам в письме А. В. Бородиной от 12 января 1907 г.:

"Знаете - смешно подумать иногда: отчего это не хочется порой возобновлять приятных впечатлений?.. Это было более 25 лет тому назад; зимой, в морозную, густо белозвездную ночь мы по дороге во Ржев заплутались на порубе... Если представить себе в июльский полдень эту же мшистую поляну, которая курится по бокам Вашей дороги, её выкорчеванные пни, такие мшистопыльные, и этот дрожащий полуденный воздух, весь полный гари, белых бабочек, удушливой пыли, зноя и свежего дегтя, - и во что обратил иней все это тяжёлое калечество!.. Если когда-нибудь в жизни я был не... счастлив... а блажен, то именно в эту ночь. Рядом со мной была женщина, которую я любил, но она была решительно ни при чём в этом таинстве; я был поэтом, но мне и в голову не приходило подойти к этому заворожённому не-я с покровами слова, с назойливостью ритма, с попыткой какого бы то ни было ограничения...
Вы пишете - стихотворение.
А Вы знаете, что, когда сердце захвачено, то слово кажется иногда не только смешным, но почти святотатственным. Если бы вторая такая ночь - так иногда я думаю... И вдруг мне становится жалко той старой, невозвратимой, единственной. Да и не слишком ли много бы было на одно человеческое сердце две такие ночи: стенки бы, пожалуй, не выдержали...
Посылаю Вам моё последнее стихотворение."

Примечание А. И. Червякова:

"Речь, очевидно, идет о возвращении из Сливицкого в Петербург по тракту Белый-Ржев. Ржев в конце XIX в. был уездным городом Тверской губернии, в черте которого находилась станция на введенной в строй в 1870-х гг. железнодорожной ветке Вязьма-Лихославль Николаевской железной дороги, связывавшей С.-Петербург и Москву."

Из этого очень ёмкого откровения можно понять, насколько автор доверял Анне Владимировне. Он со знанием дела пишет о сердце как органе тела. Он пишет о былой любви к женщине, с которой прожил всю жизнь. Более того, он отстраняет её, похоже, отстранял и тогда, от своего поэтического "таинства", которое тоже было, но живо вспоминается и описывается через 25 лет. Анненский - поэт по-прежнему, и подтверждает сильную и сложную связь с природой. И завершает письмо как поэт - стихотворением. Таким стихотворением, которым сам очень дорожил. А после него дорожили другие поэты, и теперь - дорожим все мы, кому интересно имя его автора. Им будут дорожить после нас, как шедевром русской лирики, как культурным достоянием. Показательно первоначальное название - "Снег". Мне даже кажется, что, в первой строчке первого и последнего четверостишья Анненский первоначально использовал слово "снег" вместо "цвет", что оправдывало название. Но не подошло конечное "г", и захотелось скрыть прямой смысл, тем самым расширив его. И он решил сменить название - "Невозможно", усилив ключевое слово, отодвинув исходность природы, усложнив символизм содержания. Но это, конечно, моя фантазия.

Да, Сливицкого больше нет. Но вот так Анненский задал ему другую жизнь.

Находка

28 апреля 2020

Татьяна Александровна Чистякова, автор очерка "Иннокентий Анненский и Бельский край", разместила в fb-группе снимок надгробной плиты генерал-майора В. В. Сливицкого, отца Дины Валентиновны. Он сделан командиром Нижегородского поискового отряда "Курган" Андреем Чекановым, проводившим поиск в тех местах. По ним, как известно, война прошлась катком. Тем более удивительно, что плита сохранилась на кладбище села Батурино, только расколовшись надвое. Как раз рядом с этим селом располагалась усадьба Сливицкое. Можно ли найти могилы сейчас, трудно сказать. Т. А. Чистякова дала также изображение карты, использовавшейся в военное время (видно по красному карандашу), где обозначена усадьба.

  

25 мая 2022 г. Т. А. Чистякова сообщила (через Эдуарда Струкова), что плита хранится у них, в межпоселенческой центральной библиотеки Бельского района Тверской области.

 


 

 


При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005
-2023
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com

Рейтинг@Mail.ru     Яндекс цитирования