Открытие: 20.12.2010 Обновление: 05.02.2020
И. М.
Нахов
Пушкинская речь
Иннокентия Анненского
|
Это развёрнутый текст доклада на конференции,
о чём свидетельствует публикация: Исай Михайлович Нахов (1920-2006) - доктор филологических наук, профессор филологического факультета МГУ. Выпускник Института философии, литературы и истории (ИФЛИ) 1941 г. В 1945 г. И. М. Нахов поступил в аспирантуру восстановленного в Московском университете классического отделения, которую окончил в 1948 г. В это же время начинается и преподавательская деятельность И. М. Нахова, которая продлится без малого шесть десятилетий и будет неизменно связана с классическим отделением филологического факультета МГУ. Этим постоянством Исай Михайлович всегда очень гордился. В 1952 г. им была защищена кандидатская диссертация "Мировоззрение Лукиана Самосатсткого (Лукиан и киники)". Докторская диссертация "Литература и философия кинизма" была защищена И. М. Наховым в 1972 г. В 1974 году он получил звание профессора. В позднейший период своей преподавательской деятельности профессор И. М. Нахов обычно читал на классическом отделении курс "Введение в классическую филологию. История античной культуры", а также "Поздняя античная литература". В последние годы жизни И. М. Нахов лелеял идею создания биографического словаря филологов-классиков России и сам написал несколько работ о некоторых русских антиковедах в рамках этого замысла. Идея была горячо поддержана его коллегами. И хотя размах этого замысла слишком велик для того, чтобы можно было надеяться на его успешное осуществление в скором времени (ведь фактически такой словарь должен быть историей классической филологии в России), мы можем сказать, что научная и преподавательская деятельность Исая Михайловича Нахова вписала в эту историю свою страницу. Текст и фото сверху по материалам http://www.philol.msu.ru/~classic/persons/nahov/. Здесь же указаны статьи Нахова, которые хотелось бы найти:
Нахов И. М. Многоликий
Анненский. // Русская словесность. 1 п.л. (в печати) |
|
2
Круглые даты в жизни людей - понятие емкое и неоднозначное. Есть события, так сказать, местного значения, радостные или печальные, дающие повод для приличествующих моменту застолий с их здравицами или поминальными речами, волнующими лишь узкий круг присутствующих. Существуют, однако, даты - не просто дань памяти и уважения, а исторические вехи общего значения, заставляющие остановиться и задуматься целые народы. В них сокрыт некий мистический смысл, ибо они не столько напоминают о прошлом, сколько перекликаются с грядущим, обобщая и предвосхищая единый и вечный ток времени. Совсем недолго осталось ждать человечеству двухтысячелетия Рождества Христова, ознаменовавшего начало новой эры. Не свершу кощунства, сопоставив его с рождением двести лет назад другого, смертного младенца, наделенного божественным глаголом, - Александра Пушкина, чье имя открыло новую эру русской литературы. Великой и неповторимой, вечно движущейся духовной силы, как сам Пушкин.
Один из выдающихся поэтов Серебряного века Иннокентий Федорович Анненский, современник 100-летия со дня рождения Пушкина, сочинил в его честь кантату 'Жизнь и смерть поэта'*, сочетав стилистику русских былин с хоровыми партиями в духе древнегреческих трагедий. Вначале поэт прославляет Москву златоглавую в сиянии зари и возвещает:
Не Вольга-богатырь нарождается,
Нарождается надежа - молодой певец,
Удалая головушка кудрявая.
Ликующий запев не может скрыть горечи вещих слов о незавидной доле избранника небес:
И не душистую сирень
Судьба дала ему, а цепи,
Снега забытых деревень,
Неволей выжженные степи1.
* Стихотворение "Рождение и смерть поэта".
К знаменательной пушкинской дате И. Ф. Анненский (1855-1909) уже занял видное место в кругу интеллектуальной и административной элиты заповедного Царского Села, где был назначен директором престижной императорской Николаевской мужской гимназии и обрел наконец постоянное местожительство. Он принял деятельное участие в чреде торжеств, посвященных редкому юбилею, и вошел в группу инициаторов по сбору средств на сооружение памятника Пушкину. 26 мая 1889 г. с другими высокопоставленными лицами участвовал в церемонии закладки монумента в тени Екатерининского парка, недалеко от здания лицея, впервые собравших в свои стены 'звездных мальчиков' России. В том самом месте, где в далекие и счастливые годы учения любил отдыхать и в одиночестве шептать навеянные Музой ладные строки мечтательный воспитанник:
Младых бесед оставя блеск и шум,
Я знал и труд, и вдохновенье,
И
сладостно мне было жарких дум
Уединенное волненье.
(В.Ф. Раевскому, 1825)
Был объявлен конкурс. Свои проекты представили видные скульпторы Р. Р. Бах, В. А. Беклемишев, Л. В. Позен и М. А.Чижов. Победа досталась Баху, создавшему простой, но выразительный образ юноши, в задумчивости сидящего на старинной чугунной скамье, как бы выраставшей из лона матушки-земли. Когда памятник был уже готов, одному из великих князей бронзовый лицеист показался слишком мрачным, неприхотливым и скромным. Последовало высокое пожелание выкрасить фигуру Пушкина 'в более веселый цвет', на что Анненский не без ехидства заметил: 'Не лучше ли покрасить скамейки в сквере?' Бах благодарно пожал ему руку. Все осталось в первоначальном состоянии2.
С надписями на трех боковых сторонах гранитного постамента (помимо фронтальной - 'Александру Сергеевичу Пушкину') связана любопытная история. Вот что рассказывает в своих воспоминаниях критик К. Эрберг (К. А. Сюннерберг). К Анненскому 'как к знатоку литературы официально обратились с просьбой подобрать наиболее подходящий пушкинский текст для памятника... 'Я дал текст, - говорил Анненский, - по памя-
3
ти и забыл об этом случае. Напомнило мне о нем приглашение на торжественное открытие памятника. Как? - подумал я. - Значит, памятник готов и мною данный пушкинский текст запечатлен! Однако ночью меня заело сомненье: а что если я как-нибудь напутал тогда давно, когда давал текст? Какой будет позор! И как его исправить? Это мучило меня всю ночь. Только на утро все выяснилось: текст на памятнике точно соответствовал пушкинскому. И я успокоился'3.
Не случайно Анненскому поручили также на следующий день после закладки памятника произнести торжественную речь в Императорском Китайской театре в Царском Селе, т. е. на самом пике празднества. Столь высокая честь основывалась на его глубоких знаниях литературы, безупречном вкусе и поэтическом даровании. Тема выступления определилась точно и без особых раздумий: 'Пушкин и Царское Село'4.
Во избежание возможных вопросов несколько слов о Китайском театре в Царском Селе, которое на волне Октябрьского переворота переименовали в Детское (?!), а с 1937 г. оно стало называться город Пушкин (правда, после чехарды с названиями городов и улиц в наше время, после удивительного переименования Пушкинской улицы в Москве в Бол. Дмитровку, нет уверенности, что в связи с 200-летием рождения Пушкина ее перепереименуют. Пушкина спихнули, а Ленинский проспект оставили. Кстати, не восстановят ли исконное название Царского Села - Сарское Село?). Итак, Китайский театр к Китаю имеет весьма косвенное отношение - там не играли китайцы ни китайских, ни русских пьес. Театр сооружен в XVIII в. в царствование Екатерины Великой под влиянием модной в Европе 'китайщины'. Тогда строили в 'китайской духе' дворцы, павильоны, беседки, храмы, мостики и даже целые 'китайские деревни'. Нашим зодчим прежде всего понравились крыши с загнутыми на манер пагод краями. Предметы подлинного китайского искусства привозились издалека для внутреннего убранства помещений. Не дремали и ремесленники, наполняя рынок фальшивками. Китайский театр со всеми экзотическими затеями строили по проекту придворного архитектора В. И. Неелова, прошедшего стажировку у лучших мастеров Англии. Скромное снаружи здание театра блистало интерьерами и декором - голубой драпировкой и позолотой помпезного зрительного зала, роскошью лож, живописным плафоном, огромной замысловатой люстрой, раскрашенными фигурками и дракончиками, вкраплениями настоящих шедевров в царской и княжеских ложах. Первоначально театр предназначался для постановки костюмных французских и итальянских опер, иногда ставились и драматические спектакли. Вся эта эффектная мишура любимого детища Екатерины притягивала придворную знать и русское барство. Во времена Анненского она несколько пообветшала, поблекла, но не утратила своей привлекательности и престижности. Сюда на пушкинские торжества собрался весь бомонд, присутствовали и члены царской фамилии, которые все еще любили, лелеяли и холили свою загородную резиденцию. Здесь предстояло выступить директору Николаевской гимназии.
...Анненскому было одновременно легко и трудно. Уже вошли в пушкиниану статьи Белинского, Чернышевского, Добролюбова, приобрели известность оценки Гоголя и Тургенева, речи Достоевского и Островского. Поди, скажи лучше и умнее, чем они! К юбилею была нужна похвальная речь. Тот же Белинский заметил: 'Правду говорят, что хвалить мудренее, чем бранить!' Но еще не появилась плеяда блестящих пушкинистов позднейших, советских, времен: Бонди, Бродский, Благой, Гершензон, Гроссман, Щеголев, Вересаев, Цявловский, Томашевский, Тынянов, Лотман. Еще не сказали своего слова про своего Пушкина поэты Валерий Брюсов, Анна Ахматова, Марина Цветаева. И все же в безмерном количестве трудов Анненский нашел свою нишу: 'Пушкин и Царское Село'.
Итак, речь была произнесена 27 мая 1899 г. Начало ее погружает нас в праздничную атмосферу и приподнятое настроение, охватившие в те дни все слои российской общественности. 'Сто лет тому назад, - обратился оратор к аудитории, - в Москве, на Немецкой улице родился человек, которому суждено было прославить свою родину и стать ее славой. Бог дал ему горячее и смелое сердце и дивный дар мелодией слов сладко волновать сердце. Жребий сулил ему короткую и тревожную жизнь и ряд страданий. Сам он оставил миру труд, ценность которого неизмерима. Этого человека звали Александр Сергеевич Пушкин. Вчера и сегодня это имя у всех на устах. В церквах молятся об успокоении души раба Божия Александра... Не только урочища Пушкинской славы, как Москва, Петербург, Михайловское и Царское Село, чествуют Пушкина и вспоминают о своей прикосновенности к его жизни и творчеству. Даже случайные пристанища поэта... собирают клочки воспоминаний о нем...' Короче, слава поэта стала всенародной.
Но в Анненском заговорил не только патриот и гражданин, но и ученый, поэтому он не смог удержаться на столь возвышенной публицистической ноте и трезво заключил, что настоящее изучение творений Пушкина невозможно без образцового академического издания, чтобы 'раз навсегда положить
4
предел наивным ошибкам и дерзким поправкам его издателей'. Речь пошла о значении творчества Пушкина для всех областей науки просвещения. В наследии поэта - залог их бесконечного развития. Пишущей братии он дал 'свой язык и свой стих' и 'поднял самое достоинство русских писателей'. Велик его клад в развитие искусства - без него не мыслятся полотна Брюллова, Кипренского, оперы Глинки, Даргомыжского, Мусоргского, Чайковского. Пушкинский юбилей, - заключает Анненский, - это праздник всего народа.
Так возникает сложный лейтмотив первыx же откликов на поэзию Пушкина, начиная с заметок Н. В. Гоголя. Тема народности, национального духа волновала всех и делила тех, кто не отличал народности от простонародности и не мог обойтись без сарафанов, кокошников и лаптей5, и на тех, кто не мыслит народности без сильной творческой индивидуальности. К последним безоговорочно относился И. С. Тургенев, утверждая, что народ заявляет свое окончательное право на собственное место в истории, когда достигает сознательно-полного, своеобразного выражения в искусстве, обретя свой духовный облик и свой неповторимый голос. Тогда он вступает в братство с другими народами - Греции, родины Гомера, Германии - Гете, Англии - Шекспира. Среди этих 'объединенных наций' находится свое место и для народов России, родины Пушкина6. Нельзя не упомянуть влияния на раннего Пушкина французской литературы с ее свободомыслием и скепсисом, а также множества реминисценций из античной мифологии литературы с их эротами, кипридами, аонидами, фавнами, цевницами и прочей поэтической номенклатурой классицизма7.
Переходя непосредственно к теме роли Царского Села в жизни и творчестве Пушкина, Анненский напоминает, что, начиная с 1811 г., тот провел в лицее шесть с половиной лет счастливого сосуществования с 'братьями' по первому набору, а летом 1831 г. - медовый месяц с обожаемой женой, когда поэт наперебой с Жуковским писал свои веселые едкие сказки. Многие строки пушкинской поэзии несут в себе тепло воспоминаний о благословенных местах, напоенных природой и рукотворной красотой. Сама микросреда Царского Села звала проверить силу и тонкость пушкинского гения, где 'являться уза стала мне' (Евгений Онегин. Гл. VIII). Не только дворец Растрелли, 'столпы и башни', обелиски, воздушные мостики и прочие чудеса зодчества и ваяния, но и '...светлых вод и листьев шум, и белые в тени дерев кумиры' (1830). Все, включая лицейские необременительные порядки при В. Ф. Малиновском и Е. А. Энгельгардте, располагало к творчеству. Здесь, замечает Анненский, Пушкин написал 130 стихотворений и не просто фиксировал накатившее на него вдохновение, но учился работать над стихом. Именно в лицее Пушкин ощутил свою земную миссию и 'решил посвятить себя писательству'8.
Первые царскосельские годы совпали с памятными событиями Отечественной войны 1812 года и воспринимались Пушкиным как столкновение Европы и Азии. Отсюда возникают образы двух миров - Петра, Годунова, капитана Миронова, Екатерины, Наполеона, имена Шенье, Байрона, Овидия, Руссо, Камоэнса. 'Не в покойных гранитах царскосельского сада шла мысль поэта...' - поясняет Анненский. Для Пушкина эти образы живы и не похожи друг на друга: 'изнеженного, рано поседевшего и беспомощного Овидия, который с бледной улыбкой принимает дань наивного обожания скифов; Андре Шенье, этого светского жреца поэзии, оправдавшего судьбою легенды об Арионе и Орфее, и Байрона, тоскующего и гордого гения бури'. Так поэт пишет о поэте, который объективно выступает как 'гражданин мира', поднимающийся 'над схваткой', чьи произведения, вобрав в себя опыт всеобщей истории и литературы, обогащают ее, приобретают мировое звучание и переводятся на десятки 'чужих' языков.
Какие чувства руководили Пушкиным, когда из-под его пера, еще при живых воспоминаниях, выплескивались 'малопатриотичные' стихи, можно только догадываться, но они были написаны, выдавая редкую способность сострадать чужой беде (в данном случае - поверженному Наполеону):
Да будет омрачен позором
Тот малодушный, кто в сей день
Безумным
возмутит укором
Его развенчанную тень!
(1821)
Воспоминания и оценки могут меняться, их можно переписать, корректировать, но от прожитого и пережитого отрекаться немыслимо:
...И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько
жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
(1829)
Тут позволю себе некоторое отступление, уводящее читателя совсем недалеко от темы. О народности Пушкина и его мировом значении говорили согласно все великие русские писатели. Говорил и Ф. М. Достоевский по сходному поводу - на открытии другого общеизвестного памятника Пушкину работы
5
А. М. Опекушина в Москве, на Страстном бульваре в 1880 г. Речь, ставшая знаменитой, была произнесена 8 июня на торжественном заседании Общества любителей российской словесности, посвященном этому событию. К сожалению, этой речи Достоевского, хотя она была опубликована почти два десятка лет назад9 и вызвала широкий общественный резонанс и споры, И. Ф. Анненский не упоминает. Весьма вероятно, по научным, идейным и политическим соображениям или не желая тревожить тень великого писателя, Достоевский со свойственной ему жесткостью и страстным темпераментом врывается в дискуссии 'славянофилов' и 'западников', резко отзывается об интеллигенции, упоминает наши национальные беды и экономическую отсталость, но превыше всего ставит отзывчивость и 'красоту русской души', нравственность русского народа и братство всех во Христе - черты, нашедшие, по его мнению, самое глубокое отражение в художественных творениях Пушкина. В этом он видит 'всемирность и всечеловечность' нашего гения (с. 148). Даже в самых ранних поэмах, несмотря на влияние европейских поэтов (Парни, Шенье, особенно Байрон), Пушкин проявляет 'чрезвычайную самостоятельность своего гения' (с. 137).
Любое высказывание о гордости нации в связи с именем Пушкина задевает за живое каждого русского, особенно критическое, резонерское или спекулятивное (вспомним нигилизм Писарева, 'р-революционные' призывы 'сбросить Пушкина с парохода современности'), но и речь Достоевского, несмотря на ее видимую благостность и преклонение перед гением, с момента ее оглашения вызывала или восторженное одобрение или возражения и бурную цепную реакцию брожения умов, эхо которого не умолкает и в наши дни. Даже мыслители, пропитанные близкой к Достоевскому религиозностью, не сходились во мнениях: одни хвалили сверх меры, другие хулили. Митрополит Антоний отмечал, естественно, 'колоссальный восторг', охвативший слушателей в Пушкинском Доме, где выступал Достоевский, и подчеркивал его оценку Пушкина 'как гениального совместителя национального патриотизма с христианским космополитизмом'10. Известный публицист, философ-'полуматериалист' П. Б. Струве относил речь Достоевского к крупным событиям и считал 'полновесным фактом в истории русского духовного развития'11. Писатель и православный философ К. Н. Леонтьев решительно критикует Достоевского 'справа': 'Речь Достоевского ... пламенная, вдохновенная, красная, так сказать, но в основании своем ложная: ибо нельзя смешивать так опрометчиво и грубо ... объективную любовь поэта, любовь изящного вкуса..., требующую пестроты, разнообразия, антитезы и даже трагической борьбы, с любовью моральной, с чувством милосердия и со стремлением к поголовной, однообразной кротости...'12
Иные поздние отклики носят вызывающе агрессивный характер. Приведу один разительный пример, относящийся к нашему советскому прошлому - 1937 году, отмеченному не только 100-летием со дня трагической гибели Пушкина, но и кровавыми сталинскими репрессиями, каннибальским выступлением А. Я. Вышинского на процессе 'антисоветского троцкистского центра'. В том же номере цековского журнала 'Под знаменем марксизма', где оно было опубликовано, напечатана статья некоего А. Болотникова 'Борьба за наследие Пушкина'. В ней этот 'борец', излагая речь Достоевского, клеймит ее как 'документ великодержавного воинствующего национализма и шовинизма' и призывает не отдавать Пушкина 'в грязные руки реакционнейших и фашистских литературоведов и исследователей', а перед 'прогрессивными' ставит задачу 'дать правильное понятие о мировоззрении бессмертного русского поэта', разумеется, '...под углом зрения социалистического реализма'13.
В наше время осуждение некоторых размышлений Достоевского в пушкинской речи (например, об Онегине, Татьяне, Алеко) приобрело иную тональность - сдержанно-академическую. Критик не обличает, а упрекает писателя, выражая с ним мягкое несогласие. Так, его коробит, что речь 'как-то проникнута именно духом женственности', а русский народ призывается к 'податливости', уступчивости, смирению в евангельском духе14. Может быть, наш автор где-то и прав... Итак, Пушкин даже после своей физической смерти не дает никому покоя. Слово поэта будоражит, трепещет и в мертвой зоне безвременья.
Но возвратимся к размышлениям Анненского о Пушкине и его взглядах. Он вспоминает про торжественный обет, данный еще в лицее старшему поколению поэтов (Державин, Жуковский, Батюшков), - честно служить поэзии и истине. Другое дело - автор и его вымысел, между ними нельзя ставить знак равенства. 'Вообще самопризнания Пушкина в поэзии редки, и надо относиться с большой осторожностью к заключениям, которые делают критики о намеках его на собственную судьбу: и Моцарт, и Алеко, и Альбер, и даже Онегин, по-моему, дают очень мало материалов для пушкинской биографии или характеристики. Даже в лирических пьесах мы нередко встречаем у него какое-то болезненное целомудрие чувства, какую-то
6
боязнь выставить перед толпой свой личный душевный мир, мир, в котором Пушкин считал себя единственным судьей и ответчиком'. Трогают своей проникновенностью слова Анненского о пушкинском понимании места поэта, уходящем еще в царскосельскую почву, о 'строгом, почти религиозном отношении к творчеству, которое с таким многообразным постоянством повторяется у Пушкина и в его 'Возрождении', и в 'Черни', и в 'Поэте', и в 'Пророке'.
Вызревавший в атмосфере лицея пушкинский дар находил понимание и отклик у близких ему по духу сверстников, хотя характер юноши, выпестованный в холодной семье, был, как известно, неровным, вспыльчивым и нелегким для окружающих. Но культ дружбы и товарищества всегда брал верх. Яснее всего, как подчеркивает Анненский, он отразился в знаменитой строфе 'Лицейской годовщины':
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда
бы нас не бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы:
нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село15.
Общее мнение всех, кто изучал биографию и творчество Пушкина, - лицей заменил ему не только Отечество, но и семью, восполнил недостаток теплоты домашнего очага и родительской ласки. Об этом достаточно полно и четко сказал автор речи 'Пушкин и Царское Село'. Жаль, однако, что эти размышления не дополнены анализом или упоминанием посланий лицейской поры накануне выпуска, составляющих целую серию стихотворений, полных искренности и глубоко лирическими признаниями в дружбе и преданности, ощущениями горечи расставания, невеселого юмора и печальными предчувствиями. Достаточно вспомнить поэтические письма 1817 г., года прощания с лицеем: 'К Каверину', 'К Галичу', 'В альбом И. И. Пущину', 'Князю А. М. Горчакову', 'К Дельвигу', 'Кюхельбекеру', 'Кривцову', 'Товарищам'. Грусть порой окрашивает эти обращения, но неизбывна вера в силу дружбы:
И в жизни сей мне будет утешенье:
Мой скромный дар и счастие друзей.
(Кн. А.М.Горчакову)
Подобными настроениями пропитаны и обычные, прозаические письма к друзьям и близким.
Руководствуясь логикой своей исследовательской мысли, Анненский выходит за рамки царскосельского периода и, обобщая, замечает, что заложенные в годы учения свойства характеризуют и зрелую пушкинскую лирику. 'Не знаю в мире поэта, - говорит он, - у которого бы так полно было поэтическое самозабвение и самоотречение, способность целиком, с головой уйти в одно чувство... Именно в беззаветности и самоотдаче - ключ к пониманию магии пушкинской поэзии и совершенства - таков его вывод, Другой чертой, отличающей лирику Пушкина, - считает Анненский, - является гуманность (может быть, гуманизм, по современной терминологии? - И. Н.): 'Гуманность Пушкина была высшего порядка: она не дразнила воображение картинами нищеты и страдания и туманом слез не заволакивала страдания: ее источник был не в мягкосердечии, а в понимании и чувстве справедливости. И гуманность была, конечно, врожденной чертой избранной натуры Пушкина'.
В заключение своей пушкинской речи Анненский рассказал 'старое лицейское предание'. При основании лицея вблизи флигеля екатерининского дворца, отведенного под учебное заведение, был установлен памятник кубической формы с укрепленной на нем мраморной доской, на которой латинскими с позолотой буквами выбито: Genio loci, т. е. 'Гению-хранителю'. Позднее невольно возникали ассоциации с именем Пушкина. С того времени прошло 30 лет, лицей перевели в Петербург, куб с доской куда-то запропастился, а память осталась. 'Вчера (т. е. 26мая 1899г. - И. Н.) мы положили первый камень для его (Пушкина) царскосельского памятника, - завершал свое выступление Анненский. - Под резцом художника образ поэта уже воплотился, и скоро, молодой и задумчивый от наплыва еще неясных творческих мыслей, Пушкин снова будет глядеть на свои любимые сады, а мы, любуясь им, с нежной гордостью повторять: Он между нами жил'.
Пушкинской строкой Анненский поставил точку в своей речи. Теперь, воспользовавшись воспоминаниями современников и материалами прессы16, остается сообщить, с какой торжественностью 15 октября 1900 г. открывали памятник Пушкину-лицеисту. 'Вокруг постамента разбит был газон из живых цветов. К памятнику устроен крытый вход, украшенный флагами и щитами, от входа по обе стороны из тяжелой материи и бархата сделаны шесть лож, дальше - крытые площадки, а за ними высокие помосты. За памятником находился хор из гимназистов и воспитанников городских училищ, а дальше расположился оркестр. К двум часам - времени, назначенному для молебствия и освящения памятника, - прибыли и размести-
7
лись в ложе - великая княгиня Елисавета Маврикиевна с августейшими детьми князьями Иоанном и Гавриилом Константиновичами и ее высочеством княжной Татианой Константиновной, сын покойного поэта генерал А. А. Пушкин <...> дочь жены Пушкина г-жа Арапова, Л. Н. Павлищев, обер-прокурор святейшего синода К. П. Победоносцев... '17 Присутствовали там и другие важные персоны - комендант Царского Села генерал-лейтенант А. Н. Данялов, начальник царскосельского дворцового управления генерал-майор В. Е. Ионов, историк Д. Ф. Кобеко, а также чины дворцовой управы, делегации-депутации от лицея, мужской гимназии, училищ и приютов. Весь пьедестал утопал в венках, букетах и россыпи свежих цветов.
Перед началом богослужения протоиерей Екатерининского собора о. А. Беляев произнес краткую речь. Мне кажется, ее стоит частично воспроизвести: 'Сейчас восстанет перед нами, из мертвого металла воплощенный образ родного нам поэта, величайшего из людей российской истории - Александр Сергеевич Пушкин. Восстанет, как живой, мечтательный поэт перед нами: сидящий на скамье в лицейском садике, в младом уме слагая свой дивный стих, - понятное для сердца русского родное слово. И будет он сидеть, любимец-гений наш, в безмолвии, как сам того желал: вблизи садов любимых, под пальмою Сиона'.
Вскоре под впечатлениями необычного дня И. Анненский напишет стихотворные строчки, быть может, не самые совершенные, но от всей души:
Не шевелись - сейчас гвоздики засверкают,
Воздушные кусты сольются и
растают,
И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,
С подставки на траву росистую спрыгнет.
...Памятник открыли. Анненский произнес свою речь в Китайском театре. Прошло еще 100 лет. Снова юбилей. Как быстротечно время! Гении, в отличие от прочих смертных, рождаются раз в тысячу лет, живут вечно и после земной жизни продолжают свое служение. Таланту можно втихомолку позавидовать, гению - бессмысленно. Тут даже Сальери делать нечего. Гением, его счастливым даром можно только восхищаться, дивиться его появлению на свет. Нам остается изучать его генеалогию, вспоминая - 'Не торговал мой дед блинами...', биографию - по дням и по часам, разгадывая чудесную игру природы, тайну резвящихся генов, которые, однажды соединившись, доставляют людям радость на десять тысяч лет и 'мильон терзаний'. Памятники, монографии, статьи, юбилейные речи, некрологи - лишь жалкая дань гению от страждущего человечества. Мощь разума, потрясающая интуиция, дар провидения, вольнолюбие, нежданные зигзаги мысли, анатомически точное проникновение в святая святых чужой жизни, бездна вкуса, естественность, виртуозное умение выразить гармонией слов думы, переживания и чувства свои и своего народа, безоглядно сказать сокровенную правду о его силе и слабостях - таков поразительный итог размышлений лучших умов России, включая Анненского, над уникальным феноменом, имя которому - ПУШКИН.
1. Полностью текст кантаты опубликован в единственном прижизненном
издании стихов и переводов Анненского
'Тихие песни' под псевдонимом
'НИК. Т - О' (Никто) в Петербурге в начале 1904 г. Второе издание появилось после смерти автора в 1923 г. (Петроград: Akademia).
2. Бунатян
Г. Г. Город Муз. Д., 1975. С. 235.
3. ПК. С. 69. Этот факт подтверждает единственный родной сын Анненского
Валентин Кривич.
4. Существует отдельное
издание: 'Пушкин и Царское Село' И. Анненского. Речь, произнесенная директором Императорской Николаевской гимназии И. Ф. Анненским
27 мая 1899 года на Пушкинском празднике в ИМПЕРАТОРСКОМ Китайском
театре, в Царском Селе'. СПб., 1899. Второе издание вышло посмертно в
издательстве "Парфенон". Пг., 1921. Спустя много лет, почти с
тем же названием появилась брошюра Н. Анфицерова (M., 1950). Книжка
полезная и по замыслу популярная. У автора были свои специфические
задачи -- она написана квалифицированным 'экскурсоводом в культуру'.
Что же касается пушкинской речи И. Анненского, он ее, видно, не читал
и на нее ни разу не ссылается. Полезен также, библиографический справочник 'Литература о Царском Селе',
составленный
Э. Голлербахом и др.
(Л., 1933).
5. Статья Н. В. Гоголя
'Несколько слов о Пушкине' впервые опубликована в сборнике 'Арабески.
Разные сочинения Н. Гоголя'. Ч. 1. СПб., 1835. Автор писал о Пушкине: '...При самом начале своем уже был национален, потому что истинная
национальность не в описании сарафана, но в самом духе народа'.
6. 'Речь И. С. Тургенева, читанная в публичном заседании Общества любителей
российской словесности по поводу открытия памятника А. С. Пушкину в
Москве'. Речь произнесена 1 июля 1880 г., после открытия монумента
работы А. М. Опекушина. Впервые напечатана в журнале 'Вестник Европы'.
СПб., 1880. Т. IV.
7. Сошлюсь на прекрасную работу акад. М. М. Покровского 'Пушкин и
античность' (Пушкин. Временник пушкинской комиссии'. М.; Л., 1939), где
автор замечает: '...Пушкина привели к античным писателям их французские
поклонники; но, изучая параллельно тех и других, он в конце концов
должен был отдать предпочтение древним' (с 54).
8. Многозначительны признания Пушкина "Простите, игры первых лет! // Я
изменился, я поэт!'. Или:
8
'Скитаясь по лугам, по рощам молчаливым, // Поэтом забываюсь я' (1829 г.).
Одних этих строк достаточно, чтобы не судить столь сурово и относиться к
лицею терпимее, чем это делает Лотман, замечая: '...идеализированный образ
лицея во многом отличается от документальной реальности' (Лотман Ю. М.
Александр Сергеевич Пушкин. , 1983. С. 24).
9. См.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. , 1984. Т. 26. С. 129.
Впервые напечатана в 'Московских ведомостях') (1880).
10. Митрополит Антоний. Пушкин как нравственная личность // Литература в
школе. М., 1993. ? 22. С. 11.
11. Струве П. Б. Достоевский - путь к Пушкину. Речь, произнесенная 15
февраля в торжественном собрании научного института в Белграде. Впервые
опубликована в из. 'Россия и славянство' 21 февраля 1931 г. См. также журнал 'Русская литература'. СПб. 1992. ?
7. С. 91-93.
12. Леонтьев К. Н. Наши новые христиане. Ф. М. Достоевский и гр. Лев Толстой
(По поводу речи Достоевского на празднике Пушкина и повести гр. Толстого 'Чем люди живы?'). М.,
1882.
13. Под знаменем марксизма. 1937. ? 1. С. 80, 84, 92.
14. Гусев В. И. Речь Достоевского о Пушкине // Филологические науки.
1997. ? 6. С. 70-74.
15. Данное стихотворение фигурирует в современных изданиях под названием
'19 октября'. Процитированные стихи написаны по случаю открытия
Царскосельского лицея в 1811 г. Помимо этого стихотворения, относящегося к 1825 г., памятной дате посвящены также стихи 1836 г.
('Была
пора...'). Лицейские годы ознаменовало и первое 'Воспоминание в Царском
Селе', так восхитившее старика Державина в его приезд на переходные
экзамены 1814 г. Следует иметь в виду также 'Воспоминание в Царском
Селе' 1829 г. ('Воспоминаньями смущенный...").
16. Новости. 1900. ? 287; Новое время. 1900. ? 8850): Северный курьер.
1900. ? 330.
17. Исторический вестник. 1900, дек. С. 1164-1165.
При использовании материалов собрания просьба соблюдать
приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2020
Mail: vygranenko@mail.ru;
naumpri@gmail.com