Сокращения

Создание:1.04.2006

Обновление: 30.09.2024

О современном лиризме

ОНИ:     1     2     ОНЕ

Источник текста и примечаний: КО. С. 328-382, 630-641. Библиография: [735]
Lib.Ru Классика, OCR М. Н. Бычков.
Курсив приведен по разрядке журнального текста.
Буквицы работы Л. Бакста из журнала "Аполлон".

Примечания

358

2¹⁰⁸

имволизм в поэзии - дитя города. Он культивируется, и он растет, заполняя творчество по мере того, как сама жизнь становится все искусственнее и даже фиктивнее. Символы родятся там, где еще нет мифов, но где уже нет веры. Символам просторно играть среди прямых каменных линий, в шуме улиц, в волшебстве газовых фонарей и лунных декораций. Они скоро осваиваются не только с тревогой биржи и зеленого сукна, но и со страшной казенщиной какого-нибудь парижского морга и даже среди отвратительных по своей сверхживости восков музея.

Там, где на просторе, извечно и спокойно чередуясь, во всю ширь, то темнеет день, то тает ночь, где рощи полны дриад и сатиров, а ручьи - нимф, где Жизнь и Смерть, Молния или Ураган давно уже обросли метафорами радости и гнева, ужаса и борьбы, - там нечего делать вечно творимым символам... Зато там свободно плодит своих богов и демонов Миф. Называйте себе их как хотите. Вам непременно будет казаться, что поэзия просторов, отражая этот, когда-то навек завершенный мир, не может, да и не должна прибавлять к нему ничего нового.

Конечно, город не со вчерашнего дня вдохновляет поэтов:

Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный.

Пушкин написал не только "Медного всадника", но и "Пиковую даму". Но теперь в Петербурге, наверное, около двух миллионов жителей. И пушкинский Петербург требует уже восполнения, в виде картины Александра Бенуа¹⁰⁹. "Петра творение" стало уже легендой, прекрасной легендой, и этот дивный "град" уже где-то над нами, с колоритом нежного и прекрасного воспоминания. Теперь нам грезятся новые символы, нас осаждают еще не оформленные, но уже другие волнения, потому что мы прошли сквозь Гоголя и нас пытали Достоевским.

Иную, по-новому загадочную, белую ночь дает нам, например, Александр Блок.

Первый поэт современного города, города - отца символов, был Бодлер, за ним шли Верлен, Артюр Рембо, Тристан Корбьер¹¹⁰, Роллина¹¹¹, Верхарн¹¹², чтобы назвать только главнейших.

Впрочем, Париж, бог весть когда уже, был Лютецией¹¹³. А в его ироническом соблазне мелькает иногда силуэт поэта, во вкусе Марциала. Где нам до французов? - В нас еще слишком много степи, скифской любви к простору. Только на скифскую душу наслоилась тоже давняя византийская буколика с ее вертоградами, пастырями, богородицыными слезками и золочеными заставками.

И это, вероятно, самый глубокий культурный слой нашей души.

Король нашей поэзии - Бальмонт, пока еще он не успел утомиться в Мексике¹¹⁴ все под тем же солнцем, и даже птицей - все в том же воздухе¹¹⁵, - сделал набег на каменные дома, вольные тюрьмы людей.

359

Это было гордо... Пластроны любят и теперь декламировать этого Бальмонта, но как они далеки от нашего милого кочевника тех годов.

Брюсов уже интимнее и волшебнее проник в тоску города, и он первый - новый Орфей - заставил плакать булыжники.

Будет лампы свет в окошке...
Различу ее сережки...
Вдруг погаснет тихий свет, -
Я вздохну ему в ответ.
Буду ждать я утра в сквере,
Она выйдет из той двери.
На груди ее цветок, -
Темно-синий василек¹¹⁶.

или это:

И каждую ночь регулярно
Я здесь под окошком стою.
И сердце мое благодарно,
Что видит лампадку твою¹¹⁷.

Здесь не краски особые волнуют, а здесь город волнует, другая душа, по-иному язвимая, по-иному скорбная и уступившая, потому что она твердо знает свою рыночную стоимость.

Пусть в нее, эту еще скудную, эту новую душу, глядится другая - старая, мудрая, жадная, насторожившаяся душа поэта. Но разве они не обе были туго забиты в камень, а может быть даже, и рождены этим самым камнем? Бальмонт боролся с городом. Он его ненавидел. Но есть экзотические души, над которыми даже в таком смысле не властны родившие их камни. В стихах Вячеслава Иванова города нет. Я знаю шесть его строчек, посвященных Парижу¹¹⁸, да сонет о когтистых камнях, что свалены были когда-то против нашей Академии¹¹⁹. Чтобы любить город, Вячеславу Иванову нужна высота птичьего полета, а чтобы слиться с его белой ночью - гиератический символ.

Вот эти два великолепные стихотворения.

Париж с высоты

Тот не любит человека,
Сердце-город, кто тебя
Озирает не любя, -
О, горящее от века!
Неопально пылкий терн!
Страстных руд плавильный горн!

Сфинксы над Невой

Волшба ли ночи белой приманила
Вас маревом в полон полярных див,

360

Два зверя-дива из стовратных Фив?
Вас бледная ль Изида полонила?

[отчего не медная Минерва?]

Какая тайна вам окаменила
Жестоких уст смеющийся извив?
Полночных волн немеркнущий разлив
Вам радостней ли звезд святого Нила?

Так в час, когда томят нас две зари
И шепчутся лучами, дея чары,
И в небесах меняют янтари, -

Как два серпа, подъемля две тиары,
Друг другу в очи - девы иль цари -
Глядите вы, улыбчивы и яры.

Этот сонет написан два года тому назад. Не тогда ли и Валерий Брюсов, надменный коллекционер впечатлений, экспонировал нам на диво сработанный им, настоящий миф города?

Начало я приводил, вот конец:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но сам скликаешь, непокорный,
На штурм своих дворцов, - орду
И шлешь вождей на митинг черный:
Безумье, Гордость и Нужду!

И в ночь, когда в хрустальных залах
Хохочет огненный разврат,
И нежно пенится в бокалах
Мгновений сладострастных яд,

Ты гнешь рабов угрюмых спины,
Чтоб, исступленны и легки,
Ротационные машины
Ковали острые клинки.

Коварный змей с волшебным взглядом!
В порыве ярости слепой
Ты нож, с своим смертельным ядом,
Сам подымаешь над собой¹²⁰.
("Все напевы", 100 сл.)

Чем более развивается городская жизнь, тем более и безвыходно городскими становятся самые души, приспособляясь к камням, музеям и выставкам.

Чудные мозаики икон, на которые никто не молится, волны красивой реки, таящие отвратительную смерть, любовь, грация и красота среди

361

кулис, в золотой пудре и под электрической лампой, тайна на спиритическом сеансе - и свобода в красных лоскутьях - вот та обстановка, среди которой вырастают наши молодые поэты.

"Шипка"¹²¹ - для них учебник Иловайского¹²², а когда Толстой писал "Власть тьмы", они еще кусали груди своих кормилиц.

Большинство из них пишет быстро и много. А печатают эти ранние эпигоны такую бездну во всевозможных сборниках и форматах, что в какие-нибудь два-три года иное примелькавшееся имя кажется уже облекающим яркую индивидуальность, между тем как всего чаще под ним парадирует лишь поза, если не маскарадный костюм, ловко пригнанный Лейфертом¹²³ по тароватому заказчику.

С тех пор, как поэзия, и вообще искусство, потеряли у нас "власть над сердцами", - а она, действительно, едва ли скоро воскреснет, эта власть - наш романтизм как бы расщепился.

И вот один отщеп его стал страшен и трагичен. Те прежние - романтики - умели только верить и гибнуть, они пожертвовали своему богу даже последними цветами молодости - красотой мечты. Но уже вовсе не таковы современные поэты, да и вообще наши молодые художники слова. И если это - богема, то буржуазная богема. Новые писатели символизируют собою в обществе инстинкт самосохранения, традиций и медленного культурного преуспеяния. Их оправдание в искусстве, и ни в чем более. Если над тем, первым романтизмом, все тот же - единственный Иегова, то у этих последних в огороде понасажены целые сонмы богов. И вот легенды-то, пожалуй, у поэтов и клеятся, но ни одной легенды не возникнет вокруг современных поэтических имен. Это можно сказать почти с уверенностью. Сирано де Бержерак¹²⁴ или хотя бы Жерар де Нерваль? Пушкин? Шевченко?

Ответьте, пожалуйста.

И здесь расщепление слишком заметно. Те, неэстетические романтики, напротив, никаких легенд не изображают, но они сами - легенды. Итак. расщеп-то давно есть, а размежеваться никак не могут. Все эстетики нет-нет да и вообразят себя трагичными, будто это то же, что трагедии писать.

вверх

*     *     *

Чемпион наших молодых, - несомненно, Александр Блок.

Это, в полном смысле слова и без малейшей иронии, - краса подрастающей поэзии, что краса! - ее очарование.

Не только настоящий, природный символист, но он и сам - символ. Напечатанные на карт-посталях черты являют нам изящного Андрогина, а голос кокетливо, намеренно бесстрастный, белый, таит, конечно, самые нежные и самые чуткие модуляции.

Маска Андрогина - но под ней в самой поэзии ярко выраженный мужской тип любви, любви, которая умеет и обманно пленить и, когда надо, когда того хочет женщина, осилить, и весело оплодотворить.

362

Но я особенно люблю Блока вовсе не когда он говорит в стихах о любви. Это даже как-то меньше к нему идет. Я люблю его, когда не искусством - что искусство? - а с диковинным волшебством он ходит около любви, весь - один намек, один томный блеск глаз, одна чуть слышная, но уже чарующая мелодия, где и слова-то любви не вставить.

Кто не заучил в свое время наизусть его "Незнакомки"? В интродукции точно притушенные звуки cornet-à-pistоn.

По вечеРАм над рестоРАнами...

Слова точно уплыли куда-то. Их не надо, пусть звуки говорят, что им вздумается...

Горячий воздух дик и глух
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Потом идет крендель, уже классический, котелки, уключины... диск кривится, бутылка нюи с елисеевской маркой (непременно елисеевский нюи - что же вы еще придумаете более терпкого и таинственного?), пьяницы с глазами кроликов...

И как все это безвкусно - как все нелепо, просто до фантастичности - латинские слова зачем-то... Шлагбаумы и дамы - до дерзости некрасиво. А между тем так ведь именно и нужно, чтобы вы почувствовали приближение божества.

О, читайте сколько хотите раз блоковскую "Незнакомку", но если вы сколько-нибудь Петербуржец, у вас не может не заныть всякий раз сладко сердце, когда Прекрасная Дама рассеет и отвеет от вас, наконец, весь этот теперь уже точно тлетворный дух. И мигом все эти нелепые выкрутасы точно преображаются. На минуту, но город - хуже, дача - становится для всех единственно ценным и прекрасным, из-за чего стоит жить. Грудь расширяется, хочется дышать свободно, говорить А:

И медленно пройдЯ меж пьЯными,
ВсегдА без спутников, однА,
ДышА духАми и тумАнами...

(не придирайтесь, бога ради, не спрашивайте, почему туманами - а не, например, слишком пряными, туманами лучше - нельзя иначе как туманами)

ОнА сАдится у ОкнА.

Ее узкая рука - вот первое, что различил в даме поэт. Блок - не Достоевский, чтобы первым был ее узкий мучительный следок!¹²⁵ И вот широкое А уступает багетку узким Е и У. За широким А сохранилось лишь достоинство мужских рифм?

И вЕют дрЕвними повЕрьями
Ее упрУгие шЕлкА,
И шляпа с траУрными пЕрьями,
И в кольцах Узкая рУка.

О, вас не дразнит желание! Нет, нисколько. Все это так близко, так доступно, что вам хочется, напротив, создать тайну вокруг этой узкой руки и девичьего стана, отделить их, уберечь как-нибудь от кроличьих глаз, сказкой окутать... Пусть жизнь упорно говорит вам глазами самой дамы - "если хотите, я ваша", пусть возле вас ворчит ваш приятель, "ведь просил тебя, не пей ты этого нюи, сочинил какую-то незнакомку. Человек, что у вас Гейдзик Монополь есть? Похолоднее. Ну где же она? Эх, ты... сочинитель".

Но что вам за дело до жизни и до приятеля? Мечта расцветает так властно, так неумолимо, - что вы, право, боитесь заплакать. Вам почти до боли жалко кого-то. И вот шепчут только губы, одни губы, и стихи могут опираться лишь на О и У:

И перья страуса склонЕнные
В моЕм качаются мозгУ

(да мозгу, мозгу - тысячу раз мозгу, педанты несчастные, лишь от печки танцующие!)

И Очи синие, бездОнные
ЦветУт на дальнем берегУ.

Я не знаю у Блока другого, более кокетливого, но и более мужского стихотворения. Это - вовсе не эротика, но здесь - вся стыдливая тайна крепких и нежных объятий.

*     *     *

В ироническом городе давно уже молятся только старушечья привычка да суеверие, которое жмурится за версту от пропасти. Но культура театров и рынков должна же использовать и эти дорого стоившие храмы. И вот под старые готические своды вдвигают вал фонографа, туда приносят чувствительные пленки цветной фотографии.

Как отстать поэтам! И они следом идут в церковь для своей метафорической молитвы. Ходил туда поэт холодного отчаяния - африканец Леконт де Лиль - и вынес оттуда "Семь ступеней крестного пути"¹²⁶. А мы послали в лиловые тени Руанского собора нашего молодого и восторженного эстетика Максимилиана Волошина.

О фиолетовые грозы,
Вы тень алмазной белизны!
Две аметистовые розы
Сияют с горней вышины.

Дымится кровь огнем багровым,
Рубины рдеют винных лоз,

363

Но я молюсь лучам лиловым,
Пронзившим сердце вечных роз.

И я склоняюсь на ступени
К лиловым пятнам темных плит.
Дождем фиалок и сирени
Во тьме сияющей облит.

И храма древние колонны
Горят фиалковым огнем...
Как аметист, глаза бессонны
И сожжены лиловым днем¹²⁷.
("Перевал", 7907, 8 и 9, с. 3)

Право, кажется, что нельзя ни искусней, ни полней исчерпать седьмой полосы спектра, ласковее изназвать ее, чем Волошин, воркуя, изнàзвал своих голубок-сестриц* в лиловых туниках.

* У Волошина в последнем стихотворении цикла "VII. Воскресенье" церкви: "Вдруг взмахнут испуганными крыльями / И взовьются стаей голубиц".

Сам я не был в Руанском соборе и не знаю расположения его двух роз. Но мне все же хотелось бы не одной этой ласки и не только цветовых переливов. Я чувствую за этими "розами" - как и за всякой христианской святыней - другую красоту, мученическую. Две розы собора? Может быть, это две белых груди св. Агаты¹²⁸. Они грубо раздавлены и изрезаны римскими ножами. Но когда солдаты ушли обедать, богоматерь по-женски нежно, стыдливо и проворно отшпилила с волос тюль цвета мальвы и набросила его на поруганную мученическую белизну. Впрочем, Максимилиан Волошин, вероятно, более прав, чем я. Ведь он же сам "молился" этим голубкам и розам. Но куда пришлось ему нести эту молитву? Что мы из нее сделаем? Пожалуй, оперу, стилизованную в лиловых тонах?..

вверх

*     *     *

Хотел бы молиться и Михаил Кузмин (сборник "Сети")¹²⁹, но уже по-другому. Сборник его стихов - книга большой культурности, кажется, даже эрудиции, но и немалых странностей, вроде "дома с голубыми воротами", "шапки голландской с отворотами"¹³⁰ или таких стихов:

В Вашей (sic!) столовой с лестницей внутренней
Так сладко пить чай или кофей утренний¹³¹.

В лиризме М. Кузмина - изумительном по его музыкальной чуткости - есть временами что-то до жуткости интимное и нежное и тем более страшное, что ему невозможно не верить, когда он плачет.

Городская, отчасти каменная, музейная душа наша все изменила и многое исказила. Изменилась в ней и вера. Не та прощающая, самоотверженная, трагическая, умильная вера, - а простая мужицкая, с ее поклонами, акафистами, вера-привычка, вера-церковь, где Власы¹³² стоят бок о бок с людьми, способными со словами "господи, благослови!" ударить купчину топором по лбу¹³³. Именно эта вера, загадочная, упорностихийная, мелькает иногда и в авторе "Сетей" и "Богородичных праздников"¹³⁴.

Голубая спальня, шабли во льду¹³⁵, александрийские систры¹³⁶ и тирские красильщики, черная женщина, которая качает ребенка и поет:

...если б я был фараоном,
купил бы я себе две груши:
одну бы я дал своему другу,
другую бы я сам¹³⁷.
("Сети", с. 797)

и вдруг тут же

Светлая горница - моя пещера.
Мысли-птицы ручные: журавли да аисты;
Песни мои - веселые акафисты;
Любовь всегдашняя моя вера¹³⁸.
(ibid., с. 95)

или:

Я вспомню нежные песни
И запою,
Когда ты скажешь: "воскресни".

Я сброшу грешное бремя
И скорбь свою,
Когда ты скажешь: "вот время".

Я подвиг великой веры
Свершить готов,
Когда позовешь в пещеры;

Но рад я остаться в мире
Среди оков,
Чтоб крылья раскрылись шире.

Незримое видит око
Мою любовь -
И страх от меня далеко.

Я верно хожу к вечерне
Опять и вновь,
Чтоб быть недоступней скверне¹³⁹.
(ibid., с. 112 сл.)

Я знаю, что тут не без лукавства. Но для нас-то, когда мы осуждены вращаться среди столь разнообразных книжных, надуманных попыток вернуть веру или ее очистить, - разве не должна быть интересна и эта

365

попытка опроститься в религиозном отношении, найти в себе свой затерянный, свой затертый, но многовековой инстинкт веры. Я расстаюсь с лиризмом Кузмина неохотно вовсе не потому, чтобы его стихи были так совершенны. Но в них есть местами подлинная загадочность. А что, кстати, Кузмин, как автор "Праздников Пресвятой Богородицы", читал ли он Шевченко, старого, донятого Орской и иными крепостями, - соловья, когда из полупомеркших глаз его вдруг полились такие безудержно нежные слезы-стихи о Пресвятой Деве?¹⁴⁰ Нет, не читал. Если бы он читал их, так, пожалуй бы, сжег свои "праздники"...

Но, во всяком случае, трудно ожидать, чтобы многие из "молодых" так гордо и резко, как Сергей Маковский¹⁴¹, разом оборвали со стихами, особенно в случае столь же заметного успеха своего первого сборника. Где разгадка? Может быть, разгадок даже две.

Вот первая:

В кругу друзей я не
боюсь беседы оживленной,
и гордо я не сторонюсь
толпы непосвященной.
Ведь нет на свете никого,
кто сердцем разгадает
безмолвье сердца моего.

Никто его не знает.

Любовь пою я в тишине,
но в песнях нет любимой.
Любовь останется во мне
Мечтою нелюдимой.
Пусть этот мир, как рай земной,
к блаженству призывает.
Мой тихий рай всегда со мной,

Никто его не знает.
(Собр. ст., с. 50)

Вы подумаете, пожалуй, бегло скользнув глазами по этой пьесе, что перед вами лишь одно из общих лирических мест.

Так люди, плохо знающие по-французски, никогда не оценят ни тонкой и мудрой работы, ни многовековой культурности верленовского романса. В действительности, перед нами - более, чем тонкая работа пера. Я думаю, что этот иронический натуралист - кто бы это подумал про Маковского? - положил перо, признав себя не в силах примирить свой безмолвный рай с тем самым городом, в котором с такой радостью он купает свою жизнь и где глаз эстетика любит не только открывать старое, но угадывать и еще неоформившуюся новизну.

367

Вторая разгадка, пожалуй, - это стихотворение "Speculum Dianae"¹⁴²*. И в самом деле - с какой стати тут ритмы и рифмы? И разве же "ни часто - не один балласт для жадной и гибкой мысли критика?

* Зеркало Дианы (лат.).

вверх

*     *     *

От замолчавшего поэта прямой переход к певцу неумолчному. Он не встретил еще и тридцатой весны, Андрей Белый (раскрытый самим автором псевдоним Б. Н. Бугаева)*, а вышло уже три его сборника стихов, и два из них очень большие¹⁴³.

* См. "Книгу о русских поэтах" М. Гофмана, с. 137, автограф¹⁴⁴ (сноска И. Ф. Анненского).

Натура богато одаренная, Белый просто не знает, которой из своих муз ему лишний раз улыбнуться. Кант ревнует его к поэзии. Поэзия к музыке. Тряское шоссе к индийскому символу. Валерий Брюсов хочет поменяться с ним посохами¹⁴⁵, и сама Зинаида Николаевна Гиппиус разрешила ему тему его четвертой симфонии¹⁴⁶. Критика и теория творчества (статьи о символизме) идут так - между делом. И любуешься на эту юношески смелую постройку жизни. И страшно порою становится за Андрея Белого. Господи, когда же этот человек думает? и когда он успевает жечь и разбивать свои создания?

В мою задачу не входят симфонии и прочая проза Белого, но и в стихах я все еще как-то не разберусь, а изучал их, видит бог, прилежно. Многое нравится... но нельзя не видеть и какой-то растерянности поэта, а потом... этот несчастный телеграфист с женой, которая "болеет боком"...¹⁴⁷ Живое сердце, отзывчивое, горячее, так и рвется наружу, слезы кипят (прочитайте в "Пепле" "Из окна вагона", с. 21). Жалеешь человека, любишь человека, но за поэта порою становится обидно.

Безводны дали. Воздух пылен.
Но в звезд разметанный алмаз
С тобой вперил твой верный филин
Огонь жестоких, желтых глаз¹⁴⁸.
("Урна". 7909, с. 75)

Те же "жестокие, желтые очи" находим и у кабаков. ("Отчаяние". "Пепел", с. 13).

А как вам покажутся такие стихи?

"Да, сударь мой: так дней недели семь
Я погружен в беззвездной ночи тень!

Вы правы: мне едва осьмнадцать лет
И, говорят, - я недурной поэт"¹⁴⁹.
(с. 77)

Это написано в 1908 г., и я выписываю стихи из лирической пьесы "Признание".

368

Но я люблю у Андрея Белого жанр. Здесь он - настоящий мастер. Вот пьеса "Мать". Тема старая, еще некрасовская:

"Прекрасной партией такой
Пренебрегать безумье", -
Сказала плачущая мать.
Дочь по головке гладя, -
И не могла ей отказать
Растроганная Надя...¹⁵⁰

Теперь посмотрите, что делает из этой темы поэт искусственной жизни:

Она и мать. Молчат - сидят
Среди алеющих азалий.
В небес темнеющих глядят
Мглу ниспадающей эмали.

"Ты милого, - склонив чепец
Прошамкала ей мать, - забудешь,
А этот будет, как отец:
Не с костылями век пробудешь".

Над ними мраморный амур.
У ног - ручной пуховый кролик.
Льет ярко-рдяный абажур
Свой ярко-рдяный свет на столик.

Пьет чай и разрезает торт,
Закутываясь в мех свой лисий;
Взор над верандою простерт
В зари порфировые выси.

Там тяжкий месяца коралл
Зловещий вечер к долам клонит,
Там в озеро литой металл
Темноты тусклые уронит...¹⁵¹
("Пепел", с. 107)

Досаждают немножко упорные шероховатости языка (родительный падеж имени прямо после В - этого нет ни в народной речи, ни в нашей лучшей поэзии). Но пьеса так удивительно колоритна. Она так - по-своему - изящно символична.

*     *     *

У Виктора Гофмана (издал одну "Книгу вступлений")¹⁵² есть нечто в этом же роде - его "В коляске" (с. 39 сл.). Пьеса эта, как бы примыкающая к предыдущей по содержанию, кажется, хорошо известна публике, и я лишь бегло ее напомню.

369

Виктор Гофман - птенец гнезда Бальмонта. Он часто читал, очевидно как и все мы, впрочем, его "Дрожащие ступени"¹⁵³. Вот самый жанр:

Вся шурша на ходу, ты идешь по тропинке,
По зеленой тропинке в саду,
Ты неверно скользишь в своей узкой ботинке,
Точно робко ступаешь по льду.

Заложили коляску. На крыльях коляски
Отражается радужно свет.
Ты восторженно щуришь блестящие глазки, -
О, я знал, ты из рода комет...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Разве можно комете быть пленной, быть пленной?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Понеслись твои кони, твои черные кони,
Все кругом, как и ты, понеслось.
Голова твоя блещет в воздушной короне
Развеваемых ветром волос.

Ты глядишь, ты дрожишь, ты смеешься украдкой,
На лету обрывая сирень.
Уноситься так сладко. Уноситься так сладко.
В этот радостно-солнечный день!¹⁵⁴

Жанр дается немногим, но это одно из серьезных орудий культуры в сфере искусства. Я не буду говорить о жанре и пейзаже у Бунина. Кто не знает его превосходного "Листопада"¹⁵⁵, в свое время отмеченного и высоко авторитетной критикой? Но, по-моему, поэзия лауреата даже непонятна без анализа его часто отличной прозы. Да, пожалуй что Бунин уж и перерос свою ритмическую лирику.

*     *     *

У Бунина есть страстный, исключительный поклонник - Валентин Кривич. (Сборник "Цветотравы" в печати¹⁵⁶.) Только этот младший любит удушливый и даже грозовой колорит пейзажа.

Вот его "Праздник"¹⁵⁷ в выдержках:

Нераздуманною думой
Молча в вечность уходя,
Был закутан день угрюмый
Паутиною дождя.

. . . . . . . . . . . .
У заборов, на панели,
В глине желтых площадей,

370

Целый день, шумя, чернели
Кучи вымокших людей.

И, зажегши за туманом
Глаз слепого фонаря,
Умирал, больным и пьяным,
Красный День календаря.

Велся скучно и невнятно
Скучный спор дождя и крыш,
И зловещи были пятна
Синих вымокших афиш.

Верный вкус и много отчетливой - хотя не солнечной, а скорей электрической ясности - в строго правильных, но суховатых строфах Валентина Кривича. Откуда только у этого молодого поэта такая не то что пережитость, а даже согбенность в тоне пьесы? Или и точно 1905-й год и его страшный сосед раньше времени состарили людей, невеселых от природы? Революционные годы отразились на творчестве наших корифеев, особенно Валерия Брюсова, Сологуба, Блока, и было бы, может быть, интересно проследить, как эти характерные типы лиризма приспособлялись к тому, что не терпело никаких приспособлений.

вверх

*      *      *

Но я отмечу здесь иные, более, кажется, типические явления, а прежде всего "Алую книгу" Кречетова¹⁵⁸ и "Крылья Икара" Дм. Цензора¹⁵⁹. Дм. Цензор густо и мрачно риторичен. Но нет-нет и промелькнет у него какой-то молодой лиризм - тогда и на отсутствие меры смотришь поневоле уже другими глазами. Дм. Цензор становится проявителем нашего смутного, чадного и давно накопившегося раздражения.

Вот город -

Безумный старый гробовщик!
Копаешь ты свои могилы
И жизнь, и молодость, и силы,
Смеясь, хоронишь каждый миг,

Среди твоих гниющих стен
Палач, предатель наготове.
Ты весь пропитан ядом крови,
Ты - западня и душный плен¹⁶⁰.
("Крылья Икара", 1909, с. 25)

Кречетов немножко нервен для барда. Но я люблю неврастеничность, и, может быть даже искреннюю, этих строк "Алой книги":

371

Не говори, что я устал,
Не то железными руками
Я гряну скалы над скалами,
И брызнут вверх осколки скал.
Не говори, что я устал¹⁶¹.

О, какой это интересный психологический документ, не для Кречетова, конечно, - при чем здесь он? А для всех нас.

По-своему, но как-то мягче, риторична мечта Льва Зарянского¹⁶² - в ней нет уже ни надрыва, ни хлесткости.

Как странно иногда слагаются напевы:
Не из цветов и трав, что собраны в глуши,
Не из игры очей, не из улыбок девы
И не из горьких дум отринутой души.

Порой слагается напев из слез и крови,
Из стонов узников, идущих на расстрел...
Какой-то скорбный зов таится в каждом слове;
Какой-то яркий свет мелодию согрел¹⁶³.
("Над морем затихшим", 1908)

Этот лирик резко разнится от поэта бальмонтовского типа - Евгения Тарасова (две книги стихов, я знаю только вторую, 1908 г. "Земные дали")¹⁶⁴. Евгений Тарасов представляется ненавидящим город тревожно и брезгливо. И иногда он довольно удачно стилизует "стихийность".

Зачем - не помню. Куда - не знаю.
В провалах улиц глухих иду.
Проклятый город! Я вспоминаю.
Вот что-то вспомнил. Чего-то жду.

А город тусклый, как филин, мрачен.
Хрипит, плюется и гонит прочь.
И вот я тесным кольцом охвачен.
Огни и тени. За ними ночь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Проклятый город насквозь простужен,
Томится кашлем, хрипит в бреду;
"Куда ты, нищий? Ты мне не нужен".
Куда - не знаю. Иду. Иду.
("Ночью", с. 35)

Сергей Рафалович ("Светлые песни")¹⁶⁵ в 1905 г. еще ждет чего-то, еще смутно тревожится:

Себя я вижу... Понемногу
В себя гляжу;
И быстро к тайному порогу
Я подхожу,

372

Исполнен ужаса и страха,
Боюсь постичь...
Горит костер, чернеет плаха;
Вот щелкнул бич.

Протяжный стон звучит упорный,
Как перезвон;
И только плачет кто-то черный
Во мгле склонен.
(с. 27)

Но к 1908 году в антологической душе Бориса Садовского¹⁶⁶ не осталось ничего, кроме жажды покоя, кроме какой-то жуткой, почти старческой изнуренности:

Да, здесь я отдохну. Любовь, мечты, отвага,
Вы все отравлены бореньем и тоской,
И только ты - мое единственное благо,
О всеобъемлющий, божественный покой.
(Сб. "Позднее утро", с. 86)

Зато эротика приобрела в страшные годы какой-то героический подъем. Неврастения дрожащими руками застегивает на себе кольчугу.

Наконец-то опять. Наконец-то опять!
Сколько дней без любви. Сколько дней.
Сотни сотен моих самоцветных камней
Вышли к солнцу опять, чтоб сиять.
Солнце мысли моей -
Тоска.
Крылья мысли моей -
Любовь.
Ризы мысли моей -
Слова...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Смерть идет на меня. Чем бороться мне с ней?
Вот мой меч золотого огня.
Не боюсь я врага. И врага я простил.
Бог сегодня мне меч возвратил.
(Иван Рукавишников. "Перевал", 1907, 11, с. 49 сл.)

Оговариваюсь, что речь идет здесь вовсе не о поэзии Ивана Рукавишникова как сложном целом. Я взял лишь случайно характерный пример особой формы лиризма, какой у нас еще не было, кажется. Сам Иван Рукавишников известный лирик и издал два сборника¹⁶⁷.

Эротическая неврастения у Григория Новицкого ("Зажженные бездны", 1908 г., "Необузданные скверны", 1909 г.)¹⁶⁸ уже не думает,

373

однако, о революции. Она хотела бы, наоборот, стать религией, то сосредоточенно-набожная, то экстатически-сладострастная -

На стенах висят картинки,
А в углу за стеклом смотрит Бог...
Я гляжу на ее узкие ботинки,
Напоенные красотой ее Ног...¹⁶⁹
("Необузданные скверны", с, 18)

или:

Я изнемог в бесстыдном хоре
Согласных Женских Тел.
Моя душа с тобой в раздоре,
Кляня любви удел¹⁷⁰.
(ibid., 19)

Но есть души, робкие от природы. Их наши мрачные и злые годы сделали уж совсем шепотными.

Б. Дикc (два небольших сборника)¹⁷¹ говорит и даже поет, точно персонажи в "L'intruse"* Метерлинка, - под сурдину:

Неужели ты не любишь темных комнат
с пятнами лунного света
на полу и на стенах.
С дрожащими кусками серебристых тканей,
брошенных на темные плиты.
("Ночные песни", 1907, с. 8)

Попробуйте прочитать это днем, громко и хотя бы в аудитории Соляного городка¹⁷², - и я думаю, ничего не выйдет. Но создайте обстановку, понизьте голос до воркования, и я уверен, что в словах Дикса прозвучит что-то чистое и нежно-интимное.

* "Непрошенная" (фр.).

Другая шепотная душа - Дм. Коковцев ("Сны на севере", сборник)¹⁷³. Этот мало элегичен, вовсе уж не интимен, и ему чужда прерывистость. Он закругленно и плавно шепотен, и пуговицы на его груди застегнуты все до одной. Для Дикса все тайна. Но Коковцев любит отчетливость.

При тихом свете чистых звезд
Живой мечты всегда любимой
Мне мир открыт, очам незримый,
И жизни строй так дивно прост.
(с. 23)

Шепотной душой хотел бы быть и Модест Гофман ("Кольцо". "Тихие песни скорби", 1907)¹⁷⁴, но этой шепотности я немножко боюсь.

И когда глядеться в очи
Неподвижный будет мрак -

374

Я убью ее полночью,
Совершив с ней черный брак.
(с. 11)

Одиноко стоит среди современных лириков Георгий Чулков (я знаю его сборник "Весною на север", 1908 г.)¹⁷⁵. Больше других, однако, повлиял на него, кажется, Федор Сологуб. Красота - для него власть, и жуткая власть. Поэт относится к Красоте с упреком, с надрывом, но иногда и с каким-то исступленным обожанием. Вот его "Жатва" в выдержках:

Она идет по рыжим полям;
В руках ее серп.
У нее на теле багряный шрам -
Царский герб.
. . . . . . . . . . . .
Она идет по рыжим полям,
Смеется.
Увидит ее василек - улыбнется,
Нагнется.
Придет она и к нам -
Веселая.
Навестит наши храмы и села.
По червленой дороге
Шуршат-шепчут ей травы.
И виновный, и правый
Нищей царице - в ноги.
. . . . . . . . . . . .
(с. 11)

Или из пьесы "Качели":

Я в непрестанном и пьяном стремленье...
Мечтанья, порывы - и вера, и сон
Трепетно-сладко до боли паденье, -
Мгновенье - деревьев я вижу уклон,
И нового неба ко мне приближенье, -
И рвется из сердца от радости стон, -
О, миг искушенья!
О, солнечный звон!
(с. 14)

Ключ к поэзии Георгия Чулкова не в двух его стихах, однако, а в его же художественной прозе. Тайга серьезна и сурова¹⁷⁶. Она не любит лирного звона.

вверх

*      *      *

Я намеренно приберег под конец этой главы о лириках, так или иначе сформированных революционными годами, одно уже яркое имя.

375

Сергей Городецкий, совсем молодой поэт, но в два года нашего века (7-й и 8-й) он выпустил пять сборников ("Ярь", "Перун", "Дикая воля", "Детский сборник" и "Русь")¹⁷⁷. Это какая-то буйная, почти сумасшедшая растительность, я бы сказал, ноздревская, в строго эстетическом смысле этого слова, конечно.

Нельзя не чувствовать в массе написанных Городецким стихов этой уж и точно "дикой воли". Столько здесь чего-то подлинного, чего не выдумаешь, не нашепчешь себе ничем. Тесно молодцу да нудно... Но как нудно подчас и сосунку...

Бежит зверье, бежал бы бор,
Да крепко врос, закоренел.
А Юдо мчит и мечет взор.

Ох, из Державина, кажется! Ну, да - сойдет.

И сыплет крик острее стрел:

Я есть хочу, я пить хочу!
Где мать моя? - я мать ищу.
Лесам, зверям свищу, кричу.
В лесах, полях скачу, рыщу.

Те клочья там, ужели мать?
А грудь ее, цвет ал сосец?
К губам прижать, десной сосать...
Пропал сосун, грудной малец!

Ах, елка-ель, согнись в ветвях,
Склонись ко мне, не ты ль несешь
Молочный сок в суках-сучках,
Не ты ль меня споишь-спасешь?..¹⁷⁸
и т. д. ("Перун". с. 89)

Скажите, разве в этой "воле" нет и точно настоящего лиризма?.. Конечно, вы бывали в театре Комиссаржевской и вам бы все стилизовать, а разве уж такой грех желать побыть чуточку не только без Гофмансталя¹⁷⁹ но и без Ремизова¹⁸⁰?

Я особенно люблю Городецкого, когда он смотрит - или правильнее - заставляет смотреть. И заметьте, это - не Андрей Белый, который хочет во что бы то ни стало вас загипнотизировать, точно крышку часов фиксировать заставляет:

Милая, где ты, -
Милая?..

Вечера светы
Ясные, -

376

Вечера светы
Красные...

Руки воздеты:
Жду тебя...

Милая, где ты, -
Милая?¹⁸¹
и т. д. ("Урна", 1909, с. 67)

Нет, у Городецкого - другое.

Здравствуй. Кто ты? -
Неподвижен. Кто? -
Струит глазами мрак. Кто? -
Пустынный взор приближен,
На губах молчанья знак.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
При тебе читать не нужно?
Странный гость. Но буду мил,
Посидим спокойно, дружно,
Ты, игра вечерних сил.

Что?! На волю не хочу ли?
Хочешь воли - ты сказал?
Мне? Да волю бы вернули?
Я? Да снова б вольный стал?

Можешь? Можешь? - Неподвижен.
Можешь ты? - Молчанья знак.
Где он? - Серый свод принижен.
Со стены струится мрак¹⁸².
("Дикая воля", 1908, с. 53 сл.)

Городецкий не гипнотизирует и не колдует, но эти строчки заставляют нас что-то переживать.

Это - самая настоящая поэзия.

Но, господи, как мы развились за последние годы - с того майковского, помните, -

Я одна, вся дрожу, распустилась коса...
Я не знаю, что было со мною...¹⁸³

Теперь, по-нашему, уже не так - 10 страниц, да еще сплошь заполненные восьмистопными хореями в одну строчку.

Это - Сергей Городецкий с большим искусством лирически решает вопрос, была ли с ним Лия или нет, и все сомнения разрешаются так:

377

Но одно лишь было верно;
У меня над лбом печальным (?) волоса вились-свивались,
Это, знал я, мне давалось лишь любовным единеньем¹⁸⁴.
("Дикая воля", с. 181)

*     *     *

Последний этап. Кончились горы и буераки; кончились Лии, митинги, шаманы, будуары, Рейны, Майны, тайны, Я большое, Я маленькое, Я круглое, Я острое, Я простое, Я с закорючкой. Мы в рабочей комнате.

Конечно, слова и здесь все те же, что были там. Но дело в том, что здесь это уже заведомо только слова. В комнату приходит всякий, кто хочет, и все поэты, кажется, перебывали в ней хоть на день. Хозяев здесь нет, все только гости.

Комнату эту я, впрочем, выдумал - ее в самой пылкой мечте даже нет. Но хорошо, если бы она была.

Декадентство не боялось бы быть там декадентством, а символизм знал бы цену своим символам.

Кажется, что есть и между нашими лириками такие, которые хотели бы именно "комнаты", как чего-то открыто и признанно городского, декорации, театра хотя бы, гиньоля, вместо жизни. Передо мной вырисовываются и силуэты этих поэтов. Иные уже названы даже. Все это не столько лирики, как артисты поэтического слова. Они его гранят и обрамляют. В ритме они любят его гибкость, и что ритмом можно управлять, а в творчестве искание и достижение.

Вот несколько еще не названных имен.

Александр Кондратьев (два сборника стихов)¹⁸⁵ говорит, будто верит в мифы, но мы и здесь видим только миф. Слова своих стихов Кондратьев любит точно, - притом особые, козлоногие, сатировские слова, а то так и вообще экзотические.

Например, Аль-Уцца, - кто его знает, это слово, откуда оно и что, собственно, означает, но экзотичность его обросла красивой строфою, и слово стало приемлемым и даже милым -

В час, когда будет кротко Аль-Уцца мерцать,
Приходи, мой возлюбленный брат.
Две звезды синеватых - богини печать -
На щеках моих смуглых горят¹⁸⁶.
(Сб. "Черная Венера", с. 39)

Юрий Верховский (сборник "Разные стихотворения")¹⁸⁷ упрямо ищет согласовать свой лиризм, в котором чувствуется что-то изящно простое, приятно спокойное, с подбором изысканных и несколько тревожных

378

даже ассонансов:

Слышу шорох, шумы, шелест
Вечерами темными;
Ах, зачем брожу я холост
С грезами безумными!

Вон, спеша, летит ворона -
Крыльями повеяла;
Вон вдали кричит сирена -
Душу мне измаяла¹⁸⁸.
("Разные стихотворения", с. 23)

Николай Гумилев (печатается третий сборник стихов)¹⁸⁹, кажется, чувствует краски более, чем очертания, и сильнее любит изящное, чем музыкально-прекрасное. Очень много работает над материалом для стихов и иногда достигает точности почти французской. Ритмы его изысканно тревожны.

Интересно написанное им недавно стихотворение "Лесной пожар" ("Остров", 1, с. 8 сл.). Что это - жизнь или мираж?

Резкий грохот, тяжкий топот,
Вой, мычанье, стон и рев,
И зловеще-тихий ропот
Закипающих ручьев.

Вот несется слон-пустынник,
Лев стремительно бежит,
Обезьяна держит финик
И пронзительно визжит,

С вепрем стиснутый бок о бок
Легкий волк, душа ловитв,
Зубы белы, взор не робок -
Только время не для битв¹⁹⁰.

Лиризм Н. Гумилева - экзотическая тоска по красочно причудливым вырезам далекого юга. Он любит все изысканное и странное, но верный вкус делает его строгим в подборе декораций¹⁹¹.

Граф Алексей Н. Толстой¹⁹² - молодой сказочник, стилизован до скобки волос и говорка. Сборника стихов еще нет¹⁹³. Но многие слышали его прелестную Хлою-хвою¹⁹⁴. Ищет, думает; искусство слова любит своей широкой душой. Но лирик он стыдливый и скупо выдает пьесы с византийской позолотой заставок -

Утром росы не хватило,
Стонет утроба земная.
Сверху то высь затомила
Матушка степь голубая,

379

Бык на цепи золотой
В небе высоко ревет...
Вон и корова плывет,
Бык увидал, огневой,
Вздыбился, пал...¹⁹⁵
("Остров", 1, с. 37)

Петр Потемкин¹⁹⁶ - поэт нового Петербурга. "Смешная любовь" - преинтересная книга. Сентиментален, почти слезлив, иногда несуразен. Во всяком случае, искренний - не знаю как человек, но искатель искренний. Страшно мне как-то за Петра Потемкина.

Я пришел к моей царице кукле,
     сквозь стекло целовал
          ее белые букли
     и лица восковой овал.
Но, пока целовал я, в окошке
          любимая мной
повернулась на тоненькой ножке
          ко мне спиной.
("Смешная любовь", с. 36)

Владимир Пяст¹⁹⁷ надменно элегичен. Над философской книгой, однако, по-видимому, способен умиляться, что, хотя, может быть, и мешает ему быть философом, но придает красивый оттенок его поэзии.

Над ритмом работает серьезно, по-брюсовски, и помогай ему бог! Мне понравилось в "Ограде" (единственном покуда сборнике его, кажется) элегия:

Слышишь ты стон замирающий, -
          Чей это стон?
Мир, безысходно страдающий,
Мой - и ко мне припадающий -
          Серый, туманный,
          Странный
          Небосклон.

Тянется мерзлая ручка:
"Барин, подайте копеечку!" -
Девочка глянет в глаза.
          На кацавеечку,
Рваным платком перетянутую,
          Капнет слеза.

Талая тучка,
Робкая, будто обманутая,
Врезалась в странно-туманные, -
Нет, не обманные! -

380

          Небеса.
Где же вы, прежние,
          Несказанные,
                   Голоса?

Оттого день за днем безнадежнее?
("Ограда". 1909, с. 71 сл.)

Фет повлиял или Верлен? Нет, что-то еще. Не знаю, но интересно. Подождем.

Рельефнее высказался Сергей Соловьев (два сборника: "Цветы и ладан" и "Crurifragium")¹⁹⁸. Лиризм его сладостен, прян и кудреват, как дым ароматных смол, но хотелось бы туда и каплю терпкости, зацепу какую-нибудь, хотя бы шершавость. Валерий Брюсов - и тот нет-нет да и обломает гвоздик на одном из своих лирических валов.

Положим, лексические причуды у Сергея Соловьева вас задерживают иногда. Но ведь это совсем не то, что нам надо. Вот начало его прелестной "Primavera". Увы! думал ли кваттрочентист, что его когда-нибудь будут так любить на Парнасе?

Улыбнулась и проснулась,
Полня звуками леса.
За плечами развернулась
Бледно-желтая коса.

Взор, как небо, - беспределен,
Глубина его пуста,
Переливчат, влажен, зелен...
Мягко чувственны уста.

Где с фиалками шептались
Незабудки и цвела
Маргаритка, - там сплетались
Дымно-тонкие тела...¹⁹⁹
и т. д. (Сев. цв. асс., с. 45)

Хорошо дышится в этих стихах. Воздуху много. Сплошное А мужских рифм действует как-то удивительно ритмично.

В самое последнее время появилась еще книга стихов Валериана Бородаевского (изд. "Ор")²⁰⁰. Предисловие к ней написал Вячеслав Иванов.

Пьесы разнообразны, но, кажется, главным образом, благодаря разнообразию влияний:

1) Ко мне в жемчужнице, на черных лебедях,
    Плывешь, любимая, и простираешь длани,
    С глазами нежной и безумной лани
    И розой в смольных волосах²⁰¹.
    (с. 26)

381

(Чистый Парнас - Валерий Брюсов, отдыхающий среди "поисков".)

2) Я пронжу, пронжу иглой
     Сердце куклы восковой.
     Жарко, сердце, загорись,
             Разорвись! -
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Сердце, сердце, разожгись,
     Разорвись!
     (с. 30 сл.)

(ср. Вяч. Иванов. "Мэнада").

Сам по себе новый автор более всего впечатляется мраком - у него пещерная муза. Вот отрывок из пьесы, где стих достигает у него настоящей крепости, а речь - завидной простоты:

Плесень под сводом, осклизлые стены.
И рудокоп, ночью и днем,
     С чахлым огнем,
Вянущим, тающим, - в долгие смены
Медленным мерно стучит молотком.

Кони понурые вдоль галереи
     Гулко катят груды камней.
           Окрики - гей!
Плавно дрожат седловатые шеи,
Вислые губы темничных коней²⁰².
(с. 41)

Наконец останавливаюсь в некотором недоумении. Вот сборник Владислава Ходасевича "Молодость"²⁰³. Стихи еще 1907 г., а я до сих пор не пойму: Андрей ли это Белый, только без очарования его зацепок, или наш, из "комнаты".

Верлен, во всяком случае, проработан хорошо. Славные стихи и степью не пахнут. Бог с ними, с этими емшанами!²⁰⁴

Время легкий бисер нижет:
Час за часом, день ко дню...

Не с тобой ли сын мой прижит? -
Не тебя ли хороню?

Время жалоб не услышит!
Руки вскину к синеве, -

А уже рисунок вышит
На исколотой канве²⁰⁵.

Я досказал обо всех, кого только успел сколько-нибудь изучить. Многие пропущены, конечно. Иных я обошел сознательно. Так, я ничего не

382

сказал о Мережковском²⁰⁶, С. А. Андреевском²⁰⁷, Льдове²⁰⁸, Фофанове²⁰⁹, Влад. Соловьеве²¹⁰, Минском²¹¹, о Случевском²¹² последнего периода... Но им здесь и не место, в этом очерке, так как они давно выяснились. Когда буду говорить о новом искусстве, скажу и о них - должен буду сказать.

*     *      *

Итоги таковы.

Среди новых лириков есть четыре имени, символизирующих вполне сложившиеся типы лиризма: Бальмонт, В. Брюсов, В. Иванов, Сологуб.

Современная поэзия чужда крупных замыслов, и в ней редко чувствуется задушевность и очарование лирики поэтов пушкинской школы.

Но зато она более точно и разнообразно, чем наша классическая, умеет передавать настроение. Это зависит от гибкости, которую приобрели в ней ритмы, а также от стремления большинства поэтов придать своим пьесам своеобразную колоритность. Сказалось, конечно, и стремление к новизне.

На нашем лиризме отражается усложняющаяся жизнь большого города. В результате более быстрого темпа этой жизни и других условий недавнего времени - современная лирика кажется иногда или неврастеничной, или угнетенной.

Среди модернистов заметно сильное влияние французской поэзии - за последнее время особенно Верхарна и Эредиа²¹³.

Изредка возникают попытки и славяно-византийской стилизации, причудливый возврат к старине.

вверх

П р и м е ч а н и я:

637

¹⁰⁸ 2 - эта глава является продолжением первой, с которой вместе они образуют первую часть статьи.

¹⁰⁹ Бенуа Александр Николаевич (1870-1960) - художник и историк искусства. Автор портрета И. Анненского. Здесь имеются в виду его иллюстрации к "Пиковой даме" Пушкина (1899) и к поэме "Медный всадник" (опубликованы впервые в журнале "Мир искусства", 1904 г.).

¹¹⁰ Корбьер Тристан (Эдуард Жоакен Корбьер, 1845-1875) - французский поэт.

¹¹¹ Роллина Морис (1846-1903) - французский поэт, последователь традиций Ш. Бодлера, принадлежал к так называемым "прòклятым поэтам".

¹¹² Верхарн Эмиль (1855-1916) - бельгийский поэт, драматург и критик. Тема города - одна из главных в его поэзии.

¹¹³ Лютеция - древнее название Парижа (до III в. н. э.).

¹¹⁴ ...Бальмонт, пока еще он не успел утомиться в Мексике... - К. Бальмонт в 1905 г. совершил путешествие в Мексику. - См. его кн.: Змеиные цветы. Путевые письма из Мексики, 1910.

¹¹⁵ ... все под тем же солнцем, и даже птицей - все в том же воздухе... - Здесь парафразируются названия поэтических сборников Бальмонта: "Будем как солнце" (1903) и "Птицы в воздухе" (1908).

¹¹⁶ Будет лампы свет в окошке... - "Фабричная" (Urbi et orbi, с. 23-24; Все напевы, с. 17-18).

¹¹⁷ И каждую ночь регулярно... - "Фабричная" (Urbi et orbi, с. 25-26; Все напевы, с. 18-19).

¹¹⁸ Я знаю шесть его строчек, посвященных Парижу... - "Париж с высоты". - См. в кн.: Кормчие звезды. СПб., 1901, с. 235.

¹¹⁹ ...сонет о когтистых камнях ... против нашей Академии. - "Сфинксы над Невой".

¹²⁰ Но сам скликаешь непокорный... - "Городу".

¹²¹ "Шипка" - оборона Шипкинского перевала в период русско-турецкой войны (1877-1878). Анненский иронизирует над тем, что молодое поколение ощущает сравнительно недавние события как далекое историческое прошлое.

¹²² Иловайский Дмитрий Иванович (1832-1920) - русский историк, автор широкоизвестных учебников по всеобщей и русской истории.

¹²³ Лейферт - в Петербурге существовала мастерская: "Лейферт" (верхние вещи) - см. в кн.: Весь Петербург, 1909.

¹²⁴ Сирано де Бержерак (1619-1655) - французский писатель. Его образ воплотил Э. Ростан (1868-1918) в своей героической романтической комедии "Сирано де Бержерак" (1897).

¹²⁵ ... ее узкий мучительный следок! - См. "Игрок" Достоевского: "Следок ноги у ней узенький и длинный - мучительный. Именно мучительный" (гл. 6).

См: Тименчик Р. Д. Пропущенная реплика // Роман Тименчик. Что вдруг. Статьи о русской литературе прошлого века. Иерусалим, "Гешарим"; Москва, "Мосты Культуры", [2008]. С. 360-361 (прим. 70).

¹²⁶ ...африканец Леконт де Лилъ... - Речь идет о поэме Леконта де Лиля "Елена" ("Helene"), которая вошла в его сборник "Античные стихотворения" ("Poemes antiques"). "Семь ступеней крестного пути". - Очевидно, имеется в виду цикл из двенадцати стихотворений Л. де Лиля "Chemin de la Croix" (1859).

¹²⁷ О фиолетовые грозы... - "Фиолетовые лучи" из цикла "Руанский собор", куда входят четыре стихотворения, объединенные общей темой "крестного пути"; им предпослано рассуждение о символике "семи ступеней крестного пути". См. об этом у И. В. Корецкой в статьях "Иннокентий Анненский" и "Аполлон".

638

¹²⁸ Св. Агата - по легенде, дочь знатных родителей, отвергшая сватовство римского наместника Квинциана и жестоко замученная в тюрьме. Легенда эта не раз разрабатывалась в поэзии и в живописи.

¹²⁹ Кузмин Михаил Алексеевич (1875-1936) - поэт, писатель. Его произведения отмечены декадентскими и эстетскими мотивами. Далее речь будет идти в основном о его кн.: Сети. Первая книга стихов. М., "Скорпион", 1908.

¹³⁰ ... "дома с голубыми воротами", "шапки голландской с отворотами"... - "Мечты о Москве" ("Сети", с. 40).

¹³¹ В вашей столовой с лестницей внутренней... - "Мечты о Москве".

¹³² Влас - "Влас" Некрасова; этот образ высоко ценил Достоевский, считая, что в нем воплощены лучшие черты русского человека.

¹³³ ... со словами "господи, благослови!" ударить купчину топором по лбу. - Имеется в виду эпизод из романа Достоевского "Идиот": рассказ князя Мышкина Рогожину о преступлении "по молитве" (2.IV).

¹³⁴ "Богородичные праздники" - цикл М. Кузмина "Праздники Пресвятой Богородицы" ("Остров", 1909. 1, с. 15-29). Анненский также принял участие в журнале, поместив во 2-м номере "То было на Валлен-Коски", "Шарики. Трилистник балаганный".

¹³⁵ ... шабли во льду... - "Сети", с. 9, 37.

¹³⁶ ... александрийские систры... - В сб. "Сети" напечатан цикл "Александрийские песни". Систр или систра - древний египетский музыкальный инструмент.

¹³⁷ ... тирские красильщики, черная женщина... Если бы я был фараоном... - "Что за дождь! Наш парус совсем смок..."

¹³⁸ Светлая горница - моя пещера... - Из цикла "Путник".

¹³⁹ Я вспомню нежные песни... - Из цикла "Мудрая встреча".

¹⁴⁰ ...стихи о Пресвятой Деве. - Имеется в виду поэма Т. Шевченко "Мария" (1859). Анненский противопоставляет изысканным, искусственным стихам М. Кузмина на библейскую тему естественную простоту великого украинского поэта; следует учесть еще, что в поэме Шевченко традиционная библейская тема трактуется в нарочито земном плане с элементами проповедничества в духе социализма (недаром поэма впервые была напечатана в России лишь в 1907 г.).

¹⁴¹ Маковский Сергей Константинович (1877-1962) - поэт и художественный критик, издатель журнала "Аполлон". После Октября - в эмиграции. См. письма Анненского к нему, с. 487 и др. Далее речь пойдет о сборнике С. Маковского "Собрание стихов". СПб., 1905 (далее: Собр. стихов).

¹⁴² "Speculum Dianae". - Собр. стихов, с. 112 ("Как бледный сапфир в изумрудной оправе...").

¹⁴³ Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев, 1880-1934) - поэт, прозаик, теоретик символизма; ...вышло уже три его сборника стихов и два из них очень большие. - В 1909 г. А. Белым были изданы следующие сборники стихов: 1) Золото в лазури. Стихи. М. 1904; 2) Урна. Стихотворения. М., 1909; 3) Пепел. СПб., 1909. См. краткую характеристику Белого во 2-й части статьи.

¹⁴⁴ [Гофман]. - Книга о русских поэтах последнего десятилетия. Под ред. М. Гофмана. М. - СПб., изд. т-ва М. Вольфа, 1909.

¹⁴⁵ ... Валерий Брюсов хочет поменяться с ним посохами... - См. стихотворение В. Брюсова "Андрею Белому" ("Тебе дарю я жезл змеиный, / Беру твой посох костяной...") - Все напевы, с. 139; ответ А. Белого - "Встреча" ("Урна", с. 20-21).

¹⁴⁶ ...тему его четвертой симфонии. - Белый А. Кубок метелей. Четвертая симфония. М., 1908, посвящение к этой книге.

¹⁴⁷ Этот несчастный телеграфист с женой, которая "болеет боком"... - "Телеграфист" ("Пепел", с. 22).

¹⁴⁸ Безводны дали, воздух пылен... - "Маг".

¹⁴⁹ Да, сударь мой: так дней недели семь... - "Признание" ("Урна", с. 77).

¹⁵⁰ Прекрасной партией такой... - "Прекрасная партия" Некрасова.

¹⁵¹ Она и мать. Молчат - сидят... - "Мать".

¹⁵² Гофман Виктор Викторович (1884-1911) - поэт, испытал влияние К. Бальмонта и других символистов. Далее рассматривается его сборник: Книга вступлений. Лирика. 1902-1904. М., [1904].

¹⁵³ Дрожащие ступени... - из книги К. Бальмонта "В безбрежности".

¹⁵⁴ Вся шурша на ходу, ты идешь по тропинке... - "В коляске" ("Книга вступлений", с. 39).

639

¹⁵⁵ "Листопад" - поэма Бунина (1900); по этой поэме Бунин назвал свой сборник стихов ("Листопад"), вышедший в 1901 г. и отмеченный Пушкинской премией.

¹⁵⁶ Кривич (Анненский) Валентин Иннокентьевич (1880-1936) - поэт; сын И. Анненского. Единственный сборник "Цветотравы" вышел в 1912 г. См. о цитируемом стихотворении: Иванов Вяч. Вс. Ахматова и Пастернак. Основные проблемы изучения их литературных взаимоотношений.

¹⁵⁷ "Праздник" - "Цветотравы", с. 35.

¹⁵⁸ Кречетов Сергей (Сергей Алексеевич Соколов, 1878-1936) - поэт-символист, владелец издательства "Гриф", редактор альманахов "Гриф" (1903-1905, 1914), журналов "Золотое руно" (1906) и "Перевал" (1906-1907). Первый его стихотворный сборник: Алая книга. М., 1907.

¹⁵⁹ Цензор Дмитрий Михайлович (1877-1947) - поэт. Далее рассматривается его сборник: Крылья Икара. Стихи (1905-1906). СПб., 1908.

¹⁶⁰ Безумный старый гробовщик! - "Город" Дм. Цензора.

¹⁶¹ Не говори, что я устал... - "Не говори" С. Кречетова.

¹⁶² Зарянский Лев (?-?) - поэт. Речь идет о его книге: Над морем затихшим. Стихи 1907 года. СПб.. 1908. См. также об этой кн.: В. Брюсов. Дебютанты. - "Весы", 1908, 3, с. 81.

¹⁶³ Как странно иногда слагаются напевы... - "Как странно".

¹⁶⁴ Тарасов Евгений Михайлович (1882-1943) - поэт. Первая его книга: Стихи 1903-1905. СПб., 1906. Анненский останавливается на его книге: Земные дали Вторая книга стихов. СПб., 1908. Далее цитируется стихотворение из этого сборника.

¹⁶⁵ Рафалович Сергей Львович (1875-1943) - поэт и драматург. Его сборник "Светлые песни" вышел в 1905 г. Далее цитируется стихотворение "Одиночество" из этого сборника.

¹⁶⁶ Садовской (Садовский) Борис Александрович (1881-1952) - поэт, прозаик, критик и историк литературы. Далее Анненский цитирует его стихотворение "Покой из сборника: Позднее утро. Стихотворения. 1904-1908. М., 1909.

¹⁶⁷ Рукавишников Иван Сергеевич (1877-1930) - поэт и писатель, испытал влияние символизма.

¹⁶⁸ Новицкий Григорий (?-?) - поэт. Здесь упоминаются два его сборника: Зажженные бездны. Стихи. СПб., 1908; Необузданные скверны. Стихи. [Кн. 2-я СПб 1909. О кн. "Зажженные бездны" см.: В. Брюсов. Дебютанты. - "Весы: 1908, 3, с. 80-81. Отчество и годы жизни уточнены Н. А. Богомоловым: Новицкий Григорий Петрович (1884 - не ранее 1950) (Критика русского символизма. В 2 т. Т. II. М.: ООО "Издательство "Олимп", ООО "Издательство АСТ", 2002).

¹⁶⁹ "На стенах висят картинки..." - начало стихотворения Г. Новицкого.

¹⁷⁰ "Я изнемог в бесстыдном хоре..." - также начало стихотворения.

¹⁷¹ Дикс (Леман) Борис Алексеевич (?-?) - поэт. ... два небольших сборника... - имеются в виду: Ночные песни. СПб., 1907; Стихотворения. СПб., 1909. Годы жизни: (1880-1945). На протяжении многих лет был близким другом Е. И. Васильевой (Черубины де Габриак).

¹⁷² ... в аудитории Соляного городка... - аудитория училища технического рисования барона Штиглица (Соляной переулок, 9).

¹⁷³ Коковцев Дмитрий Иванович (1877-1918) - поэт. Анненский цитирует стихотворение "Когда печаль мне входит в душу..." - См. в кн.: Сны на севере. Сборн. стихов. СПб., 1909.

¹⁷⁴ Гофман Модест Людвигович (1887-1959) - историк литературы, поэт, близкий к символистам. Далее цитируется стихотворение "Кошмар" из его сборника "Кольцо". СПб., 1907.

¹⁷⁵ Чулков Георгий Иванович (1879-1939) - поэт, прозаик, критик, историк литературы. Издавал альманахи "Факелы" (1906-1908) и "Белые ночи" (1907). Анненский останавливается на сборнике Г. Чулкова: Весною на север. Лирика. СПб., 1908.

¹⁷⁶ Ключ к поэзии Георгия Чулкова... художественной прозе... Тайга серьезна сурова... - См.: Чулков Г. Рассказы. Кн. 1-2. СПб., "Шиповник", 1909. Действие многих рассказов Г. Чулкова происходит в Сибири, которая была знакома автору, т. к. в 1899 г. за участие в студенческом движении он отбывал там ссылку.

¹⁷⁷ Городецкий Сергей Митрофанович (1884-1967) - поэт. Анненский упоминает следующие его сборники: 1) Ярь. Стихи лирические и лиро-эпические. СПб., 1907. Первая книга стихов. 2) Перун. Стихотворения лирические и лиро-эпические. СПб. 1907 3) Дикая воля. Стихи и сказки. СПб., 1908. 4) И я. Стихи для детей и рисунки... М., 1908. 5) Русь. Песни и думы. М., 1910.

640

¹⁷⁸ Бежит зверье, бежал бы бор... - "Сосунок".

¹⁷⁹ Гофмансталь (Хофмансталь) Гуго фон (1874-1929) - австрийский писатель, драматург, крупнейший представитель неоромантизма и символизма в австрийской литературе. В драмах Гофмансталя действие происходит в стилизованной обстановке, лишенной исторического и местного колорита. В России пьесы Гофмансталя ставились в начале XX в. В Театре Комиссаржевской шла его пьеса "Свадьба Зобеиды" (1907) в период наибольшего увлечения символизмом и стилизацией, пережитыми В. Ф. Комиссаржевской и отразившимися на всем репертуаре театра.

¹⁸⁰ Ремизов Алексей Михайлович (1877-1957) - писатель. В 900-х годах в творчестве Ремизова нашли выражение тенденция к стилизации, стремление возродить народный язык допетровской Руси. См.: "Лимонарь, сиречь: ЛУГ духовный", "Посолонь" (1907).

¹⁸¹ Милая, где ты... - "К ней" А. Белого.

¹⁸² "Здравствуй. Кто ты? - Неподвижен. - "Гость".

¹⁸³ Я одна, вся дрожу, распустилась коса... - "Сон в летнюю ночь" А. Н. Майкова.

¹⁸⁴ Но одно лишь было верно... - последние строки поэмы "Лия".

¹⁸⁵ Кондратьев Александр Алексеевич (1876-1967) - поэт; занимался историей русской поэзии (А. Толстой, Щербина); учился в 8-й Санктпетербургской гимназии, где директором был И. Анненский. В своей автобиографии 1906 г. А. Кондратьев писал: "Любовью к античному миру я обязан Иннокентию Федоровичу Анненскому, переводившему на русский язык Еврипидовские трагедии и потом нам их читавшему. Одна из переведенных им трагедийбыла даже разыграна гимназистами" (РО ИРЛИ, ф. 273, оп. 2, ? 11, л. 1). Имеются в виду следующие сборники А. Кондратьева: 1) Стихотворения. СПб., 1905; 2) Стихи. Кн. 2-я. Черная Венера. СПб., 1909.

¹⁸⁶ В час, когда будет кротко Аль-Уцца мерцать... - "Аравийская куртизанка".

¹⁸⁷ Верховский Юрий Никандрович (1878-1956) - поэт, переводчик, историк литературы. Анненский останавливается на его сборнике: Разные стихотворения. М., "Скорпион", 1908.

¹⁸⁸ Слышу шорох, шумы, шелест... - "Струны".

¹⁸⁹ Гумилев Николай Степанович (1886-1921) - поэт, чье творчество отмечено чертами символизма и декадентства. Сотрудничал с Анненским в журнале "Аполлон" (входил в "молодую редакцию" журнала), принимал участие в заседаниях "Академии стиха" ("Общество ревнителей художественного слова"), в 1911 г. организовал "Цех поэтов", объединивший акмеистов - представителей одного из течений русского модернизма. В 1921 г., в числе участников контрреволюционного заговора был расстрелян. К 1909 г. Гумилевым были выпущены следующие сборники: 1) Путь конквистадоров. СПб., 1905; 2) Романтические цветы. Стихи. Париж, 1908.
Выписка Р. Д. Тименчика:

"Но, по-видимому, в том же 1909 году Гумилев как-то высказывался о своем отрицательном отношении к театру, что отразилось в черновиках статьи И. Анненского "О современном лиризме", где сказано, что Гумилев "не любит театра, пьес не пишет" (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. Ед. хр. 135. Л. 187).
Тименчик Р. Д. Пропущенная реплика // Роман Тименчик. Что вдруг. Статьи о русской литературе прошлого века. Иерусалим, "Гешарим"; Москва, "Мосты Культуры", [2008]. С. 340.

¹⁹⁰ Резкий грохот, тяжкий топот... - "Ветер гонит тучу дыма..."

¹⁹¹ Лиризм Гумилева - экзотическая тоска ... делает его строгим в подборе декораций. - В рецензии на "Романтические цветы" Анненский писал: "Нравится мне еще, что у молодого автора в его маскарадном экзотизме чувствуется иногда не только чисто славянская мрачность, но и стихийно-русское "искание муки", это обязательно-некрасовское "Мерещится мне всюду драма", наша, специально наша "трагическая мораль".

¹⁹² Толстой Алексей Николаевич (1883-1945) - в 1907-1910 гг. отдал дань увлечению стилизацией, распространенному в символистски-декадентских кругах. Писал сказки. Например: Маленький фельетон // Газета "Луч света". 22 января 1909 г.; Хозяин (сказка) // Новый журнал для всех. 1909. ? 7, май.

¹⁹³ Сборника стихов еще нет. - Здесь неточность: в 1907 г. А. Толстым был выпущен сборник стихов "Лирика".

¹⁹⁴ Хлоя-хвоя - см.: Хлоя. Весенние стихи гр. Алексея Толстого. - "Аполлон", 1909, 2, с. 11.
Стихотворные сказки собраны Толстым в сборнике: За синими реками. М., 1911.

¹⁹⁵ Утром росы не хватило... - "Пастух".

¹⁹⁶ Потемкин Петр Петрович (1886-1926) - поэт. Анненский останавливается на сборнике П. Потёмкина: Смешная любовь. Первая книга стихов. СПб., изд. Г. М. Попова, 1908. См. об этой кн. также: Брюсов В. Дебютанты. - Весы, 1908, 3, с. 78-79.

¹⁹⁷ Пяст (Пестовский) Владимир Алексеевич (1886-1940) - поэт, переводчик. В поэ-

641

зии, при известной близости к стихам Блока, Пясту свойственно повышенное внимание к ритмике и вообще к формальной стороне стихосложения.Далее речь пойдет о сборнике В. Пяста: Ограда. Книга стихов. М., 1909.

¹⁹⁸ Соловьев Сергей Михайлович (1885-1942) - поэт, переводчик, критик. Принадлежал (вместе с А. Блоком, А. Белым, Вяч. Ивановым, Эллисом) к символистам "младшего" поколения. Анненский называет два его сборника: Цветы и ладан. М., 1907; Crurifragium. М., 1908. Crurifragium - преломление голени во время распятия.

¹⁹⁹ Улыбнулась и проснулась... - См.: Северные цветы ассирийские. Альманах. М., "Скорпион", 1905.

²⁰⁰ Бородаевский Валериан Валерианович (1876-1923) - поэт. Имеется в виду его сборник: Стихотворения. Элегии, оды, идиллии. Предисл. Вяч. Иванова. СПб., "Оры", 1909.

²⁰¹ Ко мне в жемчужнице, на черных лебедях... - "Ноктурно".

²⁰² Плесень под сводом, осклизлые стены... - "В недрах".

²⁰³ Ходасевич Владислав Фелицианович (1886-1939) - поэт, критик, первые книги которого были отмечены влиянием символизма. С 1922 г. Ходасевич жил за границей, где после 1925 г. сблизился с кругами монархической эмиграции и выступал со статьями антисоветского характера. Анненский останавливается на его сборнике: Молодость. Первая книга стихов. М., 1908. См. об этой книге также: Брюсов В. Дебютанты. - Весы, 1908, 3, с. 79-80.

²⁰⁴ Емшане. - Емшан - душистая степная трава, общее название нескольких видов полыни. См. стихотворение А. Майкова "Емшан". "Емшанами" Анненский импрессионистически определяет поэтов, для которых были характерны темы, связанные с изображением природы, степных пейзажей, противопоставляя их поэтам, тяготевшим к урбанистическим мотивам.

²⁰⁵ ... Время легкий бисер нижет... - "Молодость", с. 58.

²⁰⁶ Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866-1941) - писатель, философ, критик и поэт, один из лидеров раннего декадентства и символизма. В 1920 г. эмигрировал; по отношению к Советской России занимал резко враждебную позицию.

²⁰⁷ Андреевский Сергей Аркадьевич (1848-1919) - поэт и литературный критик. Основные мотивы его поэзии - душевная усталость, бегство от реальной жизни.

²⁰⁸ Льдов (Розенблюм) Константин Николаевич (1862-1937) - поэт. Год смерти уточнен Н. А. Богомоловым (Критика русского символизма. В 2 т. Т. II. М.: ООО "Издательство "Олимп", ООО "Издательство АСТ", 2002).

²⁰⁹ Фофанов Константин Михайлович (1862-1911) - поэт, творчество которого высоко ценили А. Майков, Я. Полонский, Л. Толстой, однако в его поэзии были черты, привлекавшие поэтов-символистов: Брюсова, Бальмонта и др.

²¹⁰ Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900) - см. прим. 53, с. 595. Философ-идеалист, богослов, поэт и публицист.

²¹¹ Минский (Виленкин) Николай Максимович (1855-1937) - поэт; выступил со стихами, сочувственно встреченными народниками. В 1884 г. напечатал статью "Старинный спор" - первую в России программу декадентов. В литературно-общественной деятельности был близок к социал-демократическим кругам. С 1909 г. жил в эмиграции в Париже.

²¹² Случевский Константин Константинович (1837-1904) - см. прим. 8, с. 593 ("Поэт и прозаик").
По теме "Анненский  и Случевский" см. служебную рецензию Анненского на кн.: Поэзия К. К. Случевского. Этюд А. Коринфского. С.-Петербург. Изд. П. П. Сойкина // УКР II. С. 21-22 и прим. 1 к ней А. И.  Червякова (с. 22-24).

²¹³ Верхарн Эмиль (1855-1916) - см. прим. 112, с. 624. Бельгийский поэт, драматург и критик. Эредиа Жозе Мария (1842-1905) - см. прим. 148, с. 624. Французский поэт, один из наиболее последовательных представителей парнасской школы. Влияние Верхарна и Эредиа на русских модернистов, отмеченное Анненским, выразило общий процесс, связанный с кризисом символизма, и усилившуюся тенденцию к совершенствованию поэтической формы.

вверх

ОНИ:     1     2     ОНЕ

Сокращения