Сокращения

Открытие: 15.09.2008

Обновление: 10.07.2016

М.В. Панов

Лекции по поэтике. И. Анненский
<И.Ф. Анненский. 'Дальние руки'>

Михаил Викторович Панов (1920-2001) - российский лингвист, литературовед, доктор филологических наук, один из наиболее значительных представителей Московской лингвистической школы. Большое влияние на современные филологические исследования оказали идеи Панова о структуре и эволюции языка русской поэзии. Многое было высказано лишь в устном виде, в лекциях на филологическом факультете МГУ и в МОПИ (ныне Московский государственный гуманитарный университет им. М.А. Шолохова). Активный популяризатор науки, инициатор и автор лингвистических изданий для детей и школьных учебников по русскому языку, ориентированных на современную лингвистическую теорию. Автор методических пособий и статей, посвященных преподаванию русского языка в русской и национальной школах. Поэт, автор двух поэтических сборников (второй опубликован посмертно). По материалам "Википедии". Фотография Л. Л. Касаткина в аудитории МГУ.

Лекции по поэтике. И. Анненский

Источник текста: http://platonicus.livejournal.com/2006/11/25/
Под именем Платоника пишет в Живом Журнале Владислав Владимирович Николаенко, персональный сайт http://platonicus.narod.ru/. И почему-то в дореволюционной орфографии, которой я вернул современный вид.

27 октября, 1984

Как человек был влюблён в культурное прошлое, в традицию. Лично ему было невозможно отойти, отречься от любимого. От символизма он сделал лишь небольшой шаг, но оказалось, что это уже иное созвездие, если представить себе русскую поэзию как вихревую галактику.

Стих Анненского ритмически кажется архаичнее, чем у символистов (пеон, ямб, etc). У Белого - тактовик, подчёркнутый тем, что одна строка зеркально отражается в другой (тогдашний комментарий, - уж не помню, я ли это добавил, или М.В. для вновь прибывших: здесь "тактовик" - из строки в строку одно и то же количество "тактов" - фонетических слов).

После символистов спираль развития эстетических требований поворачивается, акмеисты стремятся усилить контрасты (а символисты - подчеркнуть единство). У Анненского размеры те же, но они преображены синтаксическими конструкциями, непривычными классическому стиху.

Для каждого определённого размера характерны всего несколько десятков синтаксических фигур; синтаксис - такая же примета размера, как расположение ударений.

Для классического ямба характерно: каждая строка - синтаксически закругленный период. У Анненского каждая строка синтаксически неожиданна, она требует как причины - предыдущей строки, и как следствия - последующей. "Черный силуэт" - Я5, Тк3 - всего 2 синтаксически цельных строки. В результате получается стих волевого напряжения, а не качалка, безвольно раскачивающая читателя. Мысль движется, ветвится, синтаксическая перспектива углубляется. Это требует непрерывного внимания. Каждая строка составляет контраст с предыдущей (в большей степени, чем у символистов).

Символисты культивировали напевный стих. Вообще существуют 3 интонационных типа стиха:

А) ораторский - интонационная симметрия, энергичная артикуляция при установке на скопления согласных (Ломоносов, Маяковский).
Б) говорной - басня, дружеские и любовные послания Пушкина, "Юбилейное" Маяковского - смена интонаций, непостоянство контрастов и подобий, равновесие гласных и согласных, и
В) напевный (Лермонтов, символисты) - отсутствие резких смысловых выделений, подобие синтаксических конструкций, связность в пределах строки, опора на гласные, зияния.

У Анненского - говорной стих после эпохи напевного. Некоторые стихи - переходные от напевного к говорному ("Среди миров").

Иногда стих передаёт отрывистость, незаконченность, - интонации разговорной речи. "Мой стих" - стих выступает как данность, объект - характерная для акмеистов "вещность", невозможная для символизма. Иногда - индивидуальное говорение ("Умирание"), или тревожно-напряженная речь ("Октябрьский миф").

Словесный ярус. Обычная для Анненского лексика совпадает с лексикой символистов. Новое: символистская лексика сочетается неожиданно, явно не с целью дать символы, а с целью создать яркие и выразительные конкретные картины. Повтор у символистов маркирует символ. У Анненского главный приём тот же, что у акмеистов - процессуальная метонимия/синекдоха, когда по следствию нужно догадаться о причине. Она построена всегда в одном и том же эмоциональном тоне - тоне напряжённого ожидания смерти. Читатель должен понять, кто таков человек, всматривающийся в жизнь и всюду видящий признаки умирания ("Август", например). Тревожная мысль о том, что всё проходит, всюду проступает тление - и в этом смысл бытия. Взгляд исключительной проницательности.

Г. Чулков: "Метафора (т. е. жизненные впечатления - М. П.) всегда для него важнее идеи".

У символистов герой - пророк, провидец, отверженный. Лирический герой Анненского - всегда с реальной биографией, и не зная его личного опыта - не поймёшь, о чём идёт речь.

Поэтизмы у Анненского воспринимаются как отдельные слова, не образующие системы. Предел возможной для И. А. прозаичности - "То было на Валлен-Коски". Будничность слов, их точность, стремление автора проникнуть дальше значения отдельного слова дают наглядную и в то же время таинственную картину мира.

Для символиста предметы - "выпотрошенные чучела" (О. М. <О.Э. Мандельштам?>) У Анненского вещь нужна сама по себе. Важна "улика", она индивидуализирована и ведёт к человеку. Воля читателя подогревается желанием проникнуть в тот мир, что за "уликой". "Улика" при этом не часть того, что изображается, а контрастна с ним => Нагромождение улик для облегчения разгадки невозможно.

Модель акмеизма: "Я на правую руку надела / Перчатку с левой руки". Все глубочайшие переживания при мужестве и сдержанности являют себя только в этой ошибке.

Смерть нужна, чтобы с необыкновенной остротой ощутить счастье жизни. Так у Анненского ("Снег", например). Акмеисты требуют выбора, а не признания: либо то, либо это. Мотив смерти вызван страданием - но кладбищенского запаха от стихов Анненского нет.

Таким образом, акмеист - или охотник, конкистадор, пират, первопроходец (Гумилёв, "жажда труднодоступного"), или влюблённый.

Акмеисты (по признаку общности поэтик): Анненский, Кузмин, Городецкий, Гумилёв, Ахматова, Мандельштам, Нарбут, Зенкевич, Нельдихен, Оношкович-Яцына, Радлова, Одоевцева, Г. Иванов, Н. Тихонов, Э. Багрицкий.

Ноября 3, 1984

Символизм использует множественные толкования слова. У Блока и Белого это множество сокращено до двух: либо положительное, либо отрицательное толкование символа, катастрофы, катаклизма:
(Записана натуральная дробь: А+А+А+А: / + а (- а))

Они пророчествовали о гибели мира, а жанр пророчества требует многозначительности. Анненского это не устраивает => от пророчества надо уйти, а если уж пророчествовать, то наверняка: не о гибели целого мира, а о гибели конкретного человека. Так Анненский получает однозначное осмысление:
(Записана натуральная дробь: А+А+А+А: / а)

Сама смерть не названа, но к ней ведут разные улики. Что бы ни наблюдал поэт, он вспоминает смерть. Но как оправдать эту тему в глазах читателя? - Проверка жизни перед лицом смерти. Смерть - лишь одна из форм многообразной жизни ("Стальная цикада"). Волевое неприятие смерти, война с нею, преодоление её через упоение текущим мигом. Человек страдающий острее и глубже воспринимает мир (ср. "К портрету Блока").

Сама "улика" формирует читателя и лирического героя: нужно найти единственную причину данного следствия. Наблюдательность требуется и от читателя, и от героя. У символистов же все толкования хороши, нужно принять весь ряд причин, или несколько из них => безвольность читателя и лирического героя.

Вещность акмеизма постольку значительна, поскольку ведёт к человеку (ведь только это делает её уликой) => недоверие к словесному губошлёпству, краснобайству. Деталь всегда ведёт к сюжету. Слова акмеист использует для называния, для рисования картины. Он оживляет их номинативное значение, любит преобразовывать слово, культивирует волевое отношение к нему.

Образный ярус может быть использован для мотивировки того, что задаётся словесным. Тема безконечного одиночества человека. Или - его переживания в минуту разрыва с близким человеком. Ничто не помогает отстранить угрозу смерти. Одиночество - мотивировка переживания, а не причина.

С символизмом Анненского связывает "любовь-ненависть": он - из них, только сделал шаг в сторону.

Анненский сюжетен. Каждое стихотворение связано для него с сюжетным переломом. У символистов часы либо остановились, либо показывают без пяти полночь. У акмеистов мир дан в причинно-следственных связях, которые реализуются во времени => Часы идут. Настоящее происходит сейчас, оно не замутнено прошлым и будущим, как у символистов.

вверх

<И. Ф. Анненский. 'Дальние руки'>

фрагмент лекции

Источник текста: Панов М.В. Работа над пониманием поэтического текста в школе: Пять стихотворений о любви¹ // Русский язык. Методическая газета для учителей-словесников. М.: Издат. дом 'Первое сентября'. 2006. ? 20 (499). С. 42-43.
http://rus.1september.ru/2006/20/9.htm

Из публикации последней лекции спецкурса 'Лингвистика и преподавание русского языка в школе', прочитанного М.В. Пановым в 1995 - 1996 уч. г. в Московском открытом педагогическом институте. (Полный текст этой лекции см.: Русский язык. Методическая газета для учителей-словесников. М.: Издат. дом 'Первое сентября'. 2006. ?? 19 (498); 20 (499); 21 (500)).  Магнитофонная запись всего курса была осуществлена к. филол. н А.Э. Цумаревым. Расшифровка магнитофонной записи, подготовка текста к печати осуществлена д. филол. н. Л.Б. Парубченко. Научный редактор публикуемого фрагмента - д. филол. н. С.И. Гиндин. Публикация Л.Б. Парубченко.

¹ Название лекции условно, дано печатным изданием. - Примечание публикатора - Л. П.

Атрибуция исправлена для собрания публикатором, д. филол. н., проф.  Любовью Борисовной Парубченко (АлтГУ, г. Барнаул).

Это Иннокентий Федорович Анненский (раздает листки со стихами), один из загадочных поэтов в русской поэтической традиции. Одни его называют символистом, другие называют его акмеистом. Есть черты и акмеизма, и символизма. Но есть мнения такие, что он импрессионист. Видите, как сложно это сплелось.

Что <в розданном стихотворении> от символизма? Лексика, традиционно поэтическая, романтическая лексика. Например, пурпур дремоты поблек - вот, - это лексика романтиков. Дремота - она, оказывается, пурпурная, и этот пурпур дремоты поблек. Таинственная недосказанность, свойственная символистам и вообще романтикам.

Вот <поэт> говорит о каких-то испытаниях:

Я выносил в холоде скуки,
Я счастьем обвеял чужим.

Очень трудно сказать, что это означает: Я счастьем обвеял чужим. То есть счастье свое заменил чужим, ну, так, как, скажем, Тургенев, любивший Полину Виардо, был согрет в семействе Полины Виардо и был своим человеком там, - он свое счастье счастьем обвеял чужим. Либо какое-то другое значение.

Я читаю это стихотворение. Называется оно 'Дальние руки'.

Зажим был так сладостно сужен,
Что пурпур дремоты поблек, -
Я розовых, узких жемчужин
Губами узнал холодок.

О сестры, о нежные десять,
Две ласково дружных семьи,
Вас пологом ночи завесить
Так рады желанья мои.

Вы - гейши фонарных свечений,
Пять роз, обрученных стеблю,
Но нет у Киприды священней
Не сказанных вами люблю.

Как мускус мучительный мумий,
Как душный тайник тубероз,
И я только стеблем раздумий
К пугающей сказке прирос...

Мои вы, о дальние руки,
Ваш сладостно-сильный зажим
Я выносил в холоде скуки,
Я счастьем обвеял чужим.

Но знаю... дремотно хмелея,
Я брошу волшебную нить,
И мне будут сниться, алмея,
Слова, чтоб тебя оскорбить.

Стихотворения Анненского часто напоминают загадку, а загадки разгадывают сообща. Так, Вячеслав Иванов в одной из своих статей об Иннокентии Анненском вдруг сказал: 'Ба! Да ведь это описание библиотеки, когда тушится настольная лампа'. Так в стихотворении это было не очень-то легко узнать. То есть стихотворение таинственно, и это сближает его тоже с символистами. А с другой стороны, что с акмеистами сближает - удивительная психологическая точность, отсутствие многообразия толкований. Символисты писали стихи так, что истолкование может быть многообразно, - у Анненского нет многообразия истолкований.

О чем это стихотворение - 'Дальние руки'? О болезненном каком-то переживании. Меньше стали болеть виски, - он пишет в варианте, <не вошедшем в окончательный текст>, то есть это страшная головная боль, это - полусознание, дремота. И вот в этом полусознании-полубреду вдруг ему привиделось, что он почувствовал пожатие дальних рук, пожатие рук какой-то близкой, любимой женщины, с которой наступил разрыв. Это дальние руки, но они по-прежнему близки, потому что любовь не исчезла. Розовые, узкие жемчужины - это женские ногти. И он целует эти дальние руки. Вот, так сказать, сюжет этого стихотворения: в бреду привиделось пожатие женских рук, и он эти руки целует.

У стихотворения неожиданный конец. Психологическая сложность. Акмеистическая точность и неожиданность переживаний. Тут нужен подробный комментарий для учеников.

Зажим был так сладостно сужен - в полузабытьи он почувствовал, что этот дорогой, ему желанный человек, эта женщина пожала ему руки.
Так сладостно сужен - это пожатие сладостное.
Что пурпур дремоты поблек - очевидно, пурпур - цвет кошмара.
Я розовых, узких жемчужин - пальцев, розовых ногтей -
Губами узнал холодок - поцелуй руки.
О сестры, о нежные десять, Две ласково дружных семьи - мечта о близости, дума о возможности счастья, мечты о котором еще не полностью оставлены поэтом... О пяти <розах> и пяти пальцах, о сестры - опять слово вводит тему близости, родственности.
Пологом ночи завесить - болезненной мечтой.
Вы - гейши фонарных свечений - вот здесь начинается совершенно символистское словоупотребление. Опять тема стебля: на одном столбе несколько фонарей. <Матово горящие фонари сравниваются с гейшами, японскими танцовщицами.> Между прочим, обывательское мнение, что это женщины нескромного поведения, совершенно не отвечает действительности. Это танцовщицы, которые в специальных домиках по заказу посетителей играют и поют. Ну вот, гейши, значит, японская экзотика.

Опять даль: Пять роз, обрученных стеблю, Но нет у Киприды священней Не сказанных вами люблю. Афродита, богиня любви у греков, называется также Киприда, поскольку родилась из морской пены на Кипре (ученикам надо это объяснить). Итак, мысль о любви и мысль о том, что люблю не было сказано. Киприда не рассудила, не соблаговолила, чтобы эта любовь состоялась.

Как мускус мучительный мумий, Как душный тайник тубероз, И я только стеблем раздумий К пугающей сказке прирос...
Пугающая сказка - это бред. Опять тема стебля, который соединяет. Вот теперь понятно, какая ассоциативная связь: все время связь, соединение, мечта о соединении, о близости.
О сестры, о нежные десять, Две ласково дружных семьи - все тема связи проходит.
Пять роз, обрученных стеблю, - тема связи.

...Стеблем раздумий К пугающей сказке прирос - опять тема стебля, тема близости.

Мои вы, о дальние руки! Ваш сладостно-сильный зажим Я выносил в холоде скуки, Я счастьем обвеял чужим. Свое счастье не состоялось, поэтому - Я счастьем обвеял чужим. Строчка допускает множество разных истолкований, здесь, пожалуй, сближение с символизмом.

И вдруг - вот это умение Анненского изображать капризы переживания - и тем самым действительность переживания, реальность, невозможность бесконечного истолкования, потому что это переживание индивидуально, неповторимо, - вдруг эта любовная исповедь кончается словами ненависти. Это - индивидуальное своеобразие лирики Анненского: неожиданный слом эмоций, неожиданная перемена хода всего стихотворения.

Но знаю... дремотно хмелея, Я брошу волшебную нить... Вот эта волшебная нить - упоение счастья - брошена.

И мне будут сниться, алмея, Слова, чтоб тебя оскорбить. Алмея - танцовщица восточных танцев, танцовщица называется алмея. Видите, совсем иной тип любовного признания.

8 мая 1996 г.

 вверх

Сокращения

При использовании материалов собрания просьба соблюдать приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2016
Mail: vygranenko@mail.ru; naumpri@gmail.com