Сокращения

Создание: 10.10.2024

Обновление: 

Александра Иоанниду
(Греция)

Греция в русском символизме
(поэтическое преподавание древнегреческого языка
Иннокентием Анненским и Вячеславом Ивановым)

Источник текста: Греческая культура в России. XVII-XX вв. М.,1999. С. 96-106. Тир. 300 экз.
https://inslav.ru/publication/grecheskaya-kultura-v-rossii-xvii-xx-vv-m-1999?ysclid=m20cfsf49p885667489

96

Для многих поколений учеников и студентов во всем мире урок древнегреческого языка является скучной и тяжелой обязанностью. В очень редких случаях одаренные и вдохновенные преподаватели могут внушить студентам страсть к этому языку. Еще реже случаи, когда преподаватели древнегреческого являются поэтами, причем считают преподавание не препятствием, а продолжением своего поэтического труда. К этой категории просвещенных педагогов в России рубежа веков принадлежали Иннокентий Анненский (1855-1909) и Вячеслав Иванов (18665-1944), сумевшие осуществлять и теоретически обосновать преподавание древнегреческого языка как "поэтическое объединение", где учитель и ученики становились священнослужителями, активно и взаимно участвуя в духовном и культурном общении, что возможно только в атмосфере настоящего искусства.

Иннокентий Анненский родился в 1855 г. Получив образование в Санкт-Петербурге, в 1879 г. начал преподавать древнегреческий и латинский языки в различных гимназиях страны. В 1891 г. он стал директором гимназии в Киеве - в колледже Павла Галагана, через два года, в 1893 г., был переведен в 8-ю гимназию Санкт-Петербурга, а позднее, в 1896 г., в Царское Село. Затем его назначили инспектором среднего образования. С 1908 г. вплоть до своей внезапной смерти от сердечного приступа в 1909 г. он читал лекции о греческом эпосе и драме на знаменитых Высших женских Бестужевских курсах¹.

Вячеслав Иванов родился в 1866 г. После изучения древней истории в России и Германии и долгого проживания в Италии, Англии и Греции он, вернувшись на родину, в 1910 г. стал преподавать древнюю поэтику на Бестужевских курсах. В 1920 г. поэт переехал в Баку, где взялся за преподавание древнегреческой и латинской литературы в недавно основанном университете. Уехав в 1924 г. в Италию, он и там продолжал свою педагогическую карьеру в качестве репетитора по подготовке к дипломным экзаменам в Collegio Borromeo в Павии.

Оба поэта могут считаться главными носителями греческой культуры в России рубежа веков. Эта эпоха, чреватая огромными общественно-

97

изменениями, не благоприятствовала людям, безраздельно посвятившим себя духовным занятиям. Те, кто упорно отказывался принять ту или другую политическую сторону, отстаивая независимость своего мышления и самовыражения, существовали достаточно изолированно и подвергались обвинениям в утопизме.

Это негативное отношение к интеллигенции, особенно к филологам - почитателям античности, стало проявляться и значительно повлияло на обоих поэтов-педагогов в период, когда русское общество при первом взрыве либерализма отвергло изучение древности, видя в нем привилегию богатых и способ затруднения пути к социальному продвижению для низших слоев населения. Со времени основания в 1803 г. Министерства народного просвещения вопрос о преподавании древнегреческого и латинского языков постоянно вызывал большие споры и в этом ведомстве, и в обществе². Само разделение гимназий на реальные и гуманитарные ограничивало обучение древнегреческому языку в немногочисленных школах и духовных семинариях, где внимание уделялось преимущественно византийскому греческому. После наполеоновских войн, как реакция против французского образования, преподавание древних языков вступило в несколько более благоприятную фазу: считалось, что знание их способствует лучшему владению русским языком. В 1870 г. министром просвещения назначается граф А. Д. Толстой, слывший консерватором. Споры о целесообразности обучения древнегреческому языку вспыхнули снова. Основной заботой министра с того момента, как он приступил к службе, стало восстановление древнегреческого языка, который тогда преподавался только в 12 гимназиях (в остальных 65 изучался латинский язык). Протесты были направлены главным образом против дискриминации в системе просвещения тех учащихся, которые не получали достаточной домашней подготовки. Только при поддержке со стороны царя Александра II министру все-таки удалось отстоять свою позицию. В результате проведения реформ во всех гимназиях 41% учебной программы составляло изучение древних языков. Конечно, в преподавании их оставалось много уязвимых моментов, которые оправдывали в глазах общественного мнения радикальные требования его отмены. Как часто будет и позднее, основное внимание на уроках уделялось грамматическим упражнениям и заучиванию наизусть, что вызывало негодование учеников и их родителей. Спор продолжался много лет и вместе с защитниками механического заучивания наизусть ставил в трудное положение и тех, кто всегда настаивал на глубоком изучении культуры, образа мысли и жизни греков.

Иннокентий Анненский не скрывает в своих письмах досады относительно дискредитации преподавания древних языков, с которым связана вся его профессиональная детальность. В августе 1900 г. он пишет Анне Вла-

98

димировне Бородиной: 'Вы спросите меня: 'Зачем вы не уйдете? О, сколько я думал об этом... Сколько я об этом ни мечтал ... Но знаете, как вы думаете серьезно? Имеет ли нравственное право убежденный защитник классицизма бросить его знамя в такой момент, когда оно со всех сторон окружено злыми неприятелями?'³.

Когда Вячеслав Иванов около 1884 г. должен был выбрать направление своего образования, общественное мнение по отношению к классической филологии было настроено весьма негативно. Поэтому, хотя склонность к древнегреческому языку проявилась у него уже много лет назад (еще будучи учеником, он помогал преподавателю в исправлении работ своих одноклассников, переводил с другом Софокла на русский язык и на каникулах давал частные уроки), он предпочел изучение древней истории. Судя по автобиографическим заметкам поэта, дилемма выражалась тогда необычным для сегодняшних условий образом - в выборе между историей и вообще науками социально-политического направления и классической филологией, считавшейся реакционной. Вяч. Иванов объяснял свое решение в пользу истории пробуждением в нем политического сознания: 'Со страстью занимался я греческим языком за год до начала его преподавания. Перейдя в четвертый класс, уже давал уроки; а в пятом, внезапно и безболезненно, осознал себя крайним атеистом и революционером ... Через историю мечтал я самостоятельно овладеть проблемами общественности и найти путь к общественному действию'⁴.

Этот выбор поэта встретил позднее поддержку берлинского профессора истории Моммзена, у которого он продолжил свое образование. Моммзен всегда категорически отрицал проведение различительной линии между историей и филологией, так что его студенты не сталкивались с подобными дилеммами. Лишь обожание Ницше, книги которого он читал с восхищением, вернуло Иванова сначала к изучению дионисийского культа, а затем и древнегреческой литературы. В 1896 г. Иванов не стал защищать свою диссертацию о системе налогообложения Римской империи, решительно покинув таким образом историю. Много позже, в 1922 г., он представил к защите в университете Баку новую диссертацию на тему 'Дионис и прадионисийство' - исследование, результаты которого подтвердились учеными нового поколения, такими, как А. П. Нильсон и др.

По возвращении Иванова в Россию в 1904 г. круги интеллигенции принимают его как 'наилучшего русского эллиниста' (по Н. Бердяеву)⁵ как организатора вдохновенных 'поэтических симпозиумов', проходивших по вечерам каждую среду в его доме в Санкт-Петербурге, как руководителя духовных поисков своего времени, как 'учителя'.

99

Понятие 'учитель' в теоретических работах обоих поэтов тесно связано с понятием 'поэт'. Образ художника создается в статьях Иннокентия Анненского согласно принципам романтизма, а затем и символизма. Это значит, что при сравнении настоящего с прошлым воспевается, как прежде, скорбь одинокого поэта при одновременной идеализации древности, поскольку с нею связывается представление об общественной значимости поэта-жреца, художника-нравотворителя (etho-poios).

По Иннокентию Анненскому, в древнегреческой повседневной жизни поэт считался жрецом, философом и учителем. В 'Речи о Достоевском' 1883 г. Анненский подчеркивает: 'Начиная с классической древности до сих пор поэты были воспитателями нравственного Я чувства. Гомер у греков лежал в основе не только образования, но и воспитания; из него черпали не только мудрость, знания, но и понятия о справедливости и добродетели. Древнейшая поэзия была то религиозного, то поучительного характера, поэты являлись и жрецами, и философами, и учителями' ⁶.

То, что Иннокентий Анненский наделял поэта свойствами жреца, не являлось случайностью: учитель и жрец берут на себя духовное и душевное воспитание мира, обременены многочисленными обязанностями, выполняют свой долг перед обществом. Трагедия удалившегося от людей поэта выражается в противопоставлении им себя народу-толпе (вспомним стихотворение Пушкина 'Поэт и толпа', 1828), который не участвует активно в рождении искусства.

'Поэт и чернь' назвал и Вяч. Иванов свое первое теоретическое выступление на литературной сцене в 1904 г. В нем первым поэтом, стоящим перед массой как учитель, изображен певец дифирамба в дионисийских культовых действиях - еще до становления древнегреческой драмы. Сократ, писал Иванов, следуя традиции Ницше, не смог завоевать признание общества и увлечь народ своей философией, потому что не использовал вместо философского язык музыкальный, не говорил языком искусства. Хотя 'теоретический человек' Сократ описывается Ивановым с меньшей строгостью, вывод, однако, тот же: подлинный учитель должен пользоваться языком искусства, если хочет быть понятым массами. Сократ, презирая музыку, терпит полный провал, лишает мир сновидения, экстаза, пророческой одаренности, тайного общения душ и принимает смерть по справедливому приговору за презрение божественного.

С другой стороны, если поэт должен выступать перед обществом как учитель, то и учитель должен выступать перед своими учениками как поэт. И. Анненский описывает преподавание языка как художественное образование, как введение в понимание красоты и гармонии. Если у древних греков есть что-нибудь поучительное для нас, то это не грамматика и синтаксис, не

100

национальные и церковные идеалы, которые часто пытаются обосновать на примере древних греков. Напротив, это - 'тщательное художественное обоснование', в котором И. Анненский видит надежду на прогресс нового поколения в России и которое требует вдохновенных учителей, просвещенных Святым Духом поэзии. Изучение языка должно сопровождаться ознакомлением с мифологией древних греков и их поэзией. Урок древнегреческого языка должны дополнять и украшать беседы о последних археологических открытиях, этимологические игры, театральные представления, опыты самих учеников в поэтическом творчестве. Он пишет: 'Нельзя знать языка, не изучая его поэзии, и нельзя понять поэзии народа, не зная его языка'⁷.

Влияние И. Анненского на своих учеников отмечалось многими, однако среди воспоминаний особенно выделяются стихи его ученика в гимназии Царского Села Николая Гумилева и стихи Анны Ахматовой - 'Подражание Иннокентию Анненскому' (1911) и 'Учитель' (1945). На вопрос, воспитывал ли Анненский поэтов в широком смысле слова, отвечает случай из школьной жизни, вспоминаемый Дмитрием Кленовским: 'И невольно думается: не так уж важно, пожалуй, что Анненский не справился со своими даректорскими обязанностями по отношению к одному из них (Николай Гумилев). Да и не к одному только. Мне рассказывали, что когда на педагогическом совете гимназии стоял вопрос об исключении одного ученика за неуспеваемость, Анненский, выслушав доводы в пользу этой строгой меры, сказал:

"Да, да, господа! Все это верно! Но ведь он пишет стихи!" И новый поэт был спасен'⁸.

К педагогической деятельности И. Анненского, посвященной Греции, относятся и его уроки на женских курсах Раева в последние годы жизни, с 1908 г. Немало подробностей о пребывании Анненского на курсах приводит его коллега Ф. Зелинский, описывающий манеру речи поэта. Он подчеркивает импровизированный характер лекций Анненского, которые протекали свободно, без текста, согласно ходу беседы и интересам студентов, и добавляет: 'Есть филологи (по-немецки их называют Nurphilologen) и есть филологи, окрашенные в своем научном естестве еще какой-нибудь другой, научной или художественной предилекцией'⁹.

Возможно, когда Анненский писал стихи или когда сочинял трагедии на греческие темы, даже когда переводил на русский язык своего любимого Еврипида, он чувствовал себя не столько учителем, сколько поэтом. Возможно, занимаясь преподаванием, он думал, что отнимает время у поэтического вдохновения. И все же кажется, что все его усилия были направлены на то, чтобы уравновесить эти два занятия по примеру Леконта де Лиля, о котором он пишет со строгостью: 'Казалось бы, работа, где добросовестный учитель че-

101

редуется с поэтом, должна была наложить невыгодный отпечаток на обоих, заставляя одного забывать о своих обязанностях ради привилегий другого'¹⁰.

Вячеслав Иванов, с другой стороны, проявился в своих теоретических работах прежде всего учителем, руководителем. Воспринимая поэтическое творчество как сопротивление упадку сугубо материалистической действительности, он выражает в серии статей с 1904 до 1919 г. свое пожелание и надежду на формирование нового искусства и жизни по образцу Древней Греции. В статьях на эту тему - 'Копье Афины' (1904), 'Символика эстетических начал' (1905), 'Кризис индивидуализма' (1905), 'О веселом ремесле и умном веселии' (1907), 'Две стихии в современном символизме' (1908), 'Заветы символизма' (1910), 'О границах искусства' (1913), 'Мысли о символизме' (1914), 'Кризис гуманизма' (1919), - а также в других произведениях этого плодотворного для Иванова периода, Греция приобретает символический характер, становится идеей, нитью Ариадны для выхода из мрака современного лабиринта. В глазах его слушателей, которые еще до того, как он начал преподавать на женских курсах и потом в Баку, встречали его на вечерах, Вяч. Иванов поднимается на уровень пророка, учителя. Его ученики становятся верующими участниками мистерий. О. Дешарт, подруга и биограф поэта, пишет о содержании уроков, а также о влиянии учителя на своих учеников:

'Чем мучительнее, болотистей делался быт, тем острее, живее становилась тоска по подлинному бытию: образовывались кружки, собиралась молодежь, жаждущая знаний, восприимчивая. Слушатели, ученики приходили нищенски одетые, замороженные, голодные, но восторженные, духовно горящие. В.И. любил беседовать с ними о религии, о поэзии, об Элладе; он учил их стихосложению, открывая "многострунность в ладе и строе речи", завлекал их в "стихию языка", где "искони посеяны" и умозрение народа и его святость'¹¹.

Воспоминания о преподавательской деятельности Иванова написали многие его ученики и студенты. Свидетельством восхищения, которое испытывали слушатели его лекций, является воспоминание одной из его студенток в Баку, С.А. Маковельской, которая говорит о, по крайней мере, 'тысяче студентов', теснившихся даже в коридорах, чтобы слушать Иванова. Из программы лекций поэта, исследованной В.Н. Котрелевым, видно, сколь тесной видел Иванов связь греческой культуры со всей европейской литературной традицией¹². Так, кроме курсов об Эсхиле и Платоне, о греческой литературе и религии, он проводил занятия по творчеству Данте, Петрарки, Ницше, Байрона, Достоевского и Гете. В преподавании Иванов пользовался собственным переводом Эсхила, который можно считать не столько лексически, сколько поэтически достоверным.

102

Что касается переводов с древнегреческого на русский язык, то кажется, что оба поэта разделяли одну и ту же точку зрения. Перевод, по их мнению, - исключительно творческая работа, целью которой являйся не столько точность, сколько содействие передаче и сохранению культурных традиций Древней Греции.

Анненского, например, раздражал язык перевода древних текстов, которыми обычно пользовались в учебном процессе. В целях 'точного перевода' поэтическая речь подлинника насильственно искажалась и портилась, так что ученики отнюдь не совершенствовали свое эстетическое чувство и свой язык. Анненский иронически называл этот язык, который наспех конструировался на уроке,'интерлингвальной речью'. Сам он посвятил себя драмам Еврипида, которые хотел полностью представить русской публике в собственных переводах: 'Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего и все еще питаю твердую надежду в пять лет довести до конца свой полный перевод и художественный анализ Еврипида - первый на русском языке, чтоб заработать себе одну строчку в истории литературы, в этом все мои мечты'¹³.

Свою особую любовь к Еврипиду Анненский объяснял тем, что из трех великих трагиков древности он наиболее близок духу христианства, поскольку ограничил вмешательство богов в жизнь людей и даровал героям своих произведений свободу воли и ответственность за собственные поступки. Очень важными в этом отношении были его предисловия к еврипидовским трагедиям, в которых Анненский описывает не только действия героев, главную идею, основные сюжетные моменты пьесы, но и связывает каждое произведение с мифологией, с историей, с археологическими данными, включая его в мировой литературный процесс. В этих вступительных статьях вновь проявляется его точка зрения на непрерывность жизни древнегреческого духа в художественном процессе мира и его вера, что 'греки' душой и духом, независимо от их национального происхождения, существуют всегда и всюду. Из воспоминаний современников Анненского узнаем, что поэт часто представлял результаты своей переводческой деятельности как поэтическое событие: 'Время от времени И.Ф. устраивал нам и своим многочисленным петербургским друзьям особый праздник: по мере окончания он читал свои переводы трагедии Еврипида ... Сам хозяин изящнее и одушевленнее обыкновенного, своеобразно-красиво декламирует свои ямбы, в которые перелился родственный ему по духу "трагичнейший" из греческих поэтов так много говорящий современному читателю'¹⁴.

Переводы И. Анненского публиковались до 1921 г.¹⁵ под редакцией Ф. Зелинского¹⁶ в серии 'Памятники мировой литературы' издательства Сабашниковых (Т. I-III).

103

В той же самой серии планировалось опубликовать и переводы произведений Эсхила¹⁷, выполненные Вяч. Ивановым. Подробности относительно принципов и результатов переводческой деятельности Иванова стали известны из последнего критического издания переводов Эсхила в 1989 г.¹⁸ Очевидно, что и в данном случае побуждением для перевода явилась любовь переводчика к древнему поэту. Из драматургической теории Иванова вытекает, что Эсхил очаровал поэта господствующей ролью хора в его трагедиях¹⁹. В силу этой своего рода идеологической близости с Эсхилом Вяч. Иванов взялся воплощать его творчество в русской поэтической речи (однако не завершил свой труд): 'Ибо, ежели перевод будет удовлетворять меня как художественная работа (а удовлетворять он, по существу задачи, должен - или не должен существовать вовсе), то он так же органически приобретает место в моей поэзии, как, например, "Одиссея" в поэзии Жуковского'²⁰.

В переводах, естественно, обнаруживается и поэтический стиль переводчиков. Стих Еврипида на русском языке отличается легким лиризмом И. Анненского, не допускавшим никакого двусмыслия и никаких осложнений в понимании глубинного содержания произведения. Слегка модернизированные диалоги придают тексту отпечаток диахронии. Совсем иным предстает перевод Эсхила Вяч. Иванова, придавшего тексту триумфальный характер благодаря введению многих архаизмов. Язык ивановских переводов когда-то раздражал критиков, например, Вересаева, но в то же время вызвал энтузиазм и нашел подражателей, например, С. Соловьева и В. Нилендера в переводе 'Прометея прикованного'²¹.

Оба поэта относились к переводу как к культурному 'переливанию', имеющему поучительный характер. 'Рес' Еврипида ставился в 1896 г. учениками Царского Села - русские зрители принимали представление с энтузиазмом²². Вяч. Иванов, в свою очередь, включает переводческую деятельность а рамки некоего метафизического продолжения древнегреческой цивилизации в России: 'Есть сферы общности между эллинской и национальной живой стариной, которую мне хочется открыть и воплотить в этих переводах'²³.

Для Вяч. Иванова и И. Анненского понятие 'грек' касается не национального происхождения, а образа человеческой жизни. Оба они своей поэтической и преподавательской деятельностью стремятся к воспитанию нового поколения молодых людей, которые могли бы считаться 'греками' согласно гетевскому понятию 'Griechendasein'²⁴.

В Гете И. Анненский видел выдающуюся личность, умеющую гармонически сочетать трагический пафос с христианской традицией и верой. По Анненскому, Гете глубоко 'понимал древность', жил 'любовью к древним образам', 'торжественно' относился 'к красоте древних' и, следовательно, всей своей жизнью выражал свой 'эллинизм'. Согласно

104

Вяч. Иванову, Гете умел 'смотреть на мир глазами глазами греков, так как отрицал различия между 'языком богов' и 'языком людей' и, словно 'теург', поднимал искусство до уровня религии. И Пушкин, по мнению Иванова, смотрел на мир как 'грек'²⁵. Таким же образцом являлся и Винкельман, который смог преобразить себя, 'чтобы стать греком, язычником, тем гармоническим существом, исполненным меры и стройности, для которого греки имели на своем языке обозначение 'kalos kagathos'. Что касается спасения человечества, то оно могло свершиться только с помощью 'воспоминания', возвращения к общему греческому прошлому, ибо, как подчеркивает Иванов, Эллада всегда была для европейского духа родником жизни и вечно обновляемой молодости.

Сведения о жизни и творчестве Анненского и Иванова не исчерпываются вышеизложенным. Можно было бы затронуть еще не мало тем, доказывающих их особое отношение к греческой культуре, их 'эллинизм', как например, их драматургия, ориентированная на образы греческой трагедии, их поэзия, насыщенная, особенно у Вячеслава Иванова, греческими мотивами. Оба были поэтами-учителями, всю жизнь они старались и сумели вдохновить окружающих идеями, образом жизни, чувством и обществом настоящих - по Иванову - 'humaniorum studiorum cultores' вести их 'а realibus ad realiora'.

Утром в день своей смерти от сердечного приступа на железнодорожной станции Царского Села, 30 ноября (13 декабря) 1909 г., И. Анненский выступил на Раевских (Бестужевских) курсах с докладом о древнегреческой литературе. Ф. Зелинский, первым простившийся с покойным, писал через несколько дней: 'Вспоминается античная euthanasia, вспоминается желание еврипидовой героини euschemos thanein, "благообразно умереть"'²⁶.

Что касается Иванова, то за несколько недель до своей смерти в разговоре с другом А. Раннитом в Риме он подчеркивает свою преданность Греции: 'На прощание я спросил поэта, что он думает о будущем европейской мысли. Он ответил мне улыбаясь, что ничего не знает о судьбах европейской мысли, но одно знает наверное: если ему на том свете не дадут возможности читать, говорить и писать по-гречески, он будет глубоко несчастен'²⁷.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Директором был тогда Н.П. Раев. См.: Высшие женские Бестужевские курсы. Библиографический указатель. М., 1966.

105

2 См.: Kazoknieks М. Studien zur Rezepzion der Andke bei mssischen Dichtcm zu Bcginn des 19. Jhs. Munchen, 1968; Алешинцев И. История гимназического образования в России. СПб., 1912.

3 См.: Анненский И. Книги отражений. М, 1979. С. 448 (письмо А.В. Бородиной, 1900 г.).

4 См.: Иванов В. Автобиографическое письмо // Иванов В. Собр. соч. Брюссель, 1971-1987. Т. II. 1974. С. 13,14.

5 См.: Бердяев Н. Ивановские среды // Русская литература XX в. / Ред. С.А. Венгерова. М., 1916. Т. III.

6 См.: Анненский И. Речь о Достоевском // Анненский И. Книги отражений. С.235.

7 См.: Анненский И. Педагогические письма // Русская школа. 1892. ?7/8. С. 163.

8 См.: Николай Гумилев в воспоминаниях современников / Ред. В. Крейда. Dusseldorf, 1989. С. 29-30.

9 См.: Зелинский Ф. Иннокентий Федорович Анненский как филолог-классик // Аполлон. 1910. ? 4. с. 5.

10 См.: Анненский И. Леконт де Лиль и его 'Эриннии' // Анненский И. Книги отражений. С. 404.

11 См.: Дешарт О. Вячеслав Иванович Иванов // Иванов В. И. Собр. соч. Т. I. С. 160.

12 См.: Котрелев Н.В. Вячеслав Иванов - профессор Бакинского университета // Ученые записки Тартуского государственного университета. Труды по русской и славянской филологии. 1968. ? 11. Вып. 209. С. 325, 327.

13 См.: Анненский И. Книги отражений (письмо от 29.XI.1899). С. 454.

14 См.: Мухин А. И. Анненский. Некролог // Гермес. 1909. ? 20. С. 611.

15 См.: Анненский И. Театр Еврипида. Полный стихотворный перевод с греческого всех пьес и отрывков, дошедших до нас под этим именем. СПб., 1916; 1917; 1921.

16 Редакция и исправления текстов Ф. Зелинским вызвали резкую критику со стороны семьи Анненского, в чем в очередной раз проявились различные точки зрения относительно точности и способа перевода древних текстов на русский язык.

17 В. Иванов перевел на русский язык и стихотворения Алкея и Сапфо.

18 См.: Эсхил. Трагедии в переводе Вячеслава Иванова / Ред. Н.И. Балашов, М.И. Гаспаров, Г.С. Гусейнов, В.Н. Ярхо. М., 1989.

19 См.: Иванов В. Новые маски (1904), Вагнер и Дионисово действо (1905), Предчувствия и предвестия (1906), Кризис театра (1909), О существе

106

трагедии (1912). Эстетическая норма театра (1914), О действии и действе (1919). Множество и личность в действе (1920), 'Ревизор' Гоголя и комедия Аристофана (1925).

20 См.: Котрелев Н.В. Вячеслав Иванов в работе над переводом Эсхила // Эсхил. Трагедии... С. 501.

21 См.: Вересаев В.В. Алкей и Сафо в переводе Вяч. Иванова // Вестник Европы. 1915. ? 2. С. 6, 390; Эсхил. Прометей прикованный. Трагедия. Пер. с греческого С. Соловьева и В. Нилендера. М. - Л., 1927. С. 47 и след.

22 См.: Анненский И. 'Рес' на гимназической сцене PDF // Гермес. 1909. ? 10(36). С. 367-369.

23 См.: Котрелев Н.В. Вячеслав Иванов в работе над переводом Эсхила // Эсхил. Трагедии. С. 507.

24 См.: Анненский И. Ифигения - жрица // Анненский И. Театр Еврипида. М.. 1921. Т. 3. С. 154, 157.

25 См.: Иванов В. Две стихии в современном символизме // Иванов В. Собр. соч. Т. II. С. 595.

26 См.: Зелинский Ф. Указ. соч. С. 2.

27 См.: Раннит А. О Вячеславе Иванове и его Свете Вечернем // Новый журнал (Нью-Йорк). 1964. ? 77. С. 94.

Сокращения