|
|
Начало \ Написано \ О. Э. Мандельштам, из статей | |
Создание: 1.02.2008 |
Обновление: 02.09.2024 |
тема "Анненский и Мандельштам" О природе слова. фрагмент Письмо о русской поэзии. фрагмент Буря и натиск. фрагменты А также фрагмент отзыва о поэзии А. Ахматовой в статье 'О современной поэзии' (К выходу 'Альманаха муз')' (1916). Источник текста и комментариев: Мандельштам О. Слово и культура / Составление и примечания П. Нерлера. Вступительная статья М. Я. Полякова. М., 1987.
фрагмент 63-64 Поскольку Розанов в нашей литературе представитель домашнего юродствующего и нищенствующего эллинизма, постольку Анненский - эллинизма героического, филологии воинствующей. Стихи и трагедии Анненского можно сравнить с деревянными укреплениями, городищами, которые выносились далеко в степь удельными князьями для защиты от печенегов, навстречу хазарской ночи.
На темный жребий мой я больше не в обиде: Неспособность Анненского служить каким бы то ни было влияниям, быть посредником, переводчиком, прямо поразительна. Оригинальнейшей хваткой он когтил чужое и еще в воздухе, на большой высоте, надменно выпускал из когтей добычу, позволяя ей упасть самой. И орел его поэзии, когтивший Еврипида, Малларме, Леконта де Лиля, ничего не приносил нам в своих лапах, кроме горсти сухих трав.
Поймите: к вам стучится сумасшедший, Гумилев назвал Анненского великим европейским поэтом. Мне кажется, когда европейцы его узнают, смиренно воспитав свои поколения на изучении русского языка, подобно тому, как прежние воспитывались на древних языках и классической поэзии, они испугаются дерзости этого царственного хищника, похитившего у них голубку Эвридику для русских снегов, сорвавшего классическую шаль с плеч Федры* и возложившего с нежностью, как подобает русскому поэту, звериную шкуру на всё ещё зябнущего Овидия. Как удивительна судьба Анненского! Прикасаясь к мировым богатствам, он сохранил для себя только жалкую горсточку, вернее, поднял горсточку праха и бросил её обратно в пылающую сокровищницу Запада. Все спали, когда Анненский бодрствовал. Храпели бытовики. Не было еще 'Весов'. Молодой студент Вячеслав Иванов обучался у Моммзена и писал по-латыни монографию о римских налогах. И в это время директор Царскосельской гимназии Анненский долгие ночи боролся с Еврипидом, впитывая в себя змеиный яд мудрой эллинской речи, готовил настой таких горьких, полынно-крепких стихов, каких никто ни до, ни после его не писал. И для Анненского поэзия была домашним делом, и Еврипид был домашний писатель, сплошная цитата и кавычки. Всю мировую поэзию Анненский воспринимал как сноп лучей, брошенный Элладой. Он знал расстояние, чувствовал его пафос и холод, и никогда не сближал внешне русского и эллинского мира. Урок творчества Анненского для русской поэзии - не эллинизация, а внутренний эллинизм, адекватный духу русского языка, так сказать, домашний эллинизм. Эллинизм - это печной горшок, ухват, крынка с молоком, это домашняя утварь, посуда, все окружение тела; эллинизм - это тепло очага, ощущаемое, как священное, всякая собственность, приобщающая часть внешнего мира к человеку, всякая одежда, возлагаемая на плечи любимой с тем же самым чувством священной дрожи:
Как мерзла быстрая река Эллинизм - это сознательное окружение человека у т в а р ь ю вместо безразличных предметов, превращение этих предметов в утварь, очеловечение окружающего мира, согревание его тончайшим телеологическим теплом.
*
См. об этом: Шиндин С. Г.
Акмеистический фрагмент
художественного мира Мандельштама: метатекстуальный аспект.
PDF
2,8
MB Спадают с плеч классические шали... А дальше --
Расплавленный страданьем
крепнет голос. Может быть, это как раз об анненском переводе? И как бы в подтверждение этой мысли характерна последняя строка: Когда бы грек увидел наши игры... В 1916 году Мандельштам закончил стихотворение, в котором строки, переведённые им из трагедии Расина, чередуются с собственными. Начинается оно всё той же "шалью":
"Как этих покрывал и этого
убора Затем в стихотворении появляется "Черное солнце", см. об этом: Выграненко М.А. Ещё раз о 'черном солнце' О. Мандельштама. PDF Впервые: отдельной брошюрой, Харьков, изд-во "Истоки", 1922 (июнь). <...> Публикация статьи первоначально предполагалась в харьковском журнале 'Грядущие дни' ('Художественная мысль', Харьков, 1922, ? 9, 18-22 апр., с. 20). Под названием 'О внутреннем эллинизме в русской литературе' и с некоторыми разночтениями - в 'Накануне' (Берлин), 1923, 10 июня, 'Лит. приложение' ? 56, с. 3-7. См. также сообщение о лекции Мандельштама 'Акмеизм или классицизм? (Внутренний эллинизм в русской литературе. В. Розанов, И. Анненский, А. Блок, лжесимволисты, акмеисты, имажинисты. Выход из акмеизма и классицизма)', прочитанной в Киевской философской академии 7.03.22.
Об этом фрагменте:
'На темный жребий мой я больше не в обиде...' -
из стихотв. П. Верлена
'Вечером' в пер. И. Анненского;
фрагмент 175-176 Генезис Ахматовой весь лежит в русской прозе, а не поэзии. Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развивала с оглядкой на психологическую прозу. Вся эта форма, вышедшая из асимметричного параллелизма народной песни и высокого лирического прозаизма Анненского, приспособлена для переноса психологической пыльцы с одного цветка на другой. Итак, ни одного поэта без роду и племени, все пришли издалека и идут далеко. Во время расцвета мишурного русского символизма и даже до его начала Иннокентий Анненский уже являл пример того, чем должен быть органический поэт: весь корабль сколочен из чужих досок, но у него своя стать. Анненский никогда не сливался с богатырями на глиняных ногах русского символизма - он с достоинством нес свой жребий отказа - отречения. Дух отказа, проникающий поэзию Анненского, питается сознанием невозможности трагедии в современном русском искусстве, благодаря отсутствию синтетического народного сознания, непререкаемого и абсолютного (необходимая предпосылка трагедий), и поэт, рожденный быть русским Еврипидом, вместо того чтобы спустить на воду корабль всенародной трагедии, бросает в водопад куклу, потому что -
Сердцу обида куклы Впервые: 'Советский юг' (Ростов-н/Д), 1922, 21 янв. Перепеч.: 'Батумский час', 1922, 11 февр., с некоторыми исправлениями - 'День поэзии. 1981'. М., 1981, с. 196-198, публ. С. Василенко и Ю. Фрейдина. Отрывок об А. Ахматовой процитирован в кн. Л. Озерова 'Работа поэта' М., 1963, с. 185. 'Сердцу обида куклы...' - из стихотв. И. Анненского 'То было на Валлен-Коски' ('Трилистник осенний') фрагменты 206 О Сологубе и Анненском хотелось бы поговорить особо, так как они никогда не участвовали в "буре и натиске" символизма. 208 Сологуб и Анненский начали свею деятельность совершенно незамеченными еще в девяностые годы. Влияние Анненского сказалось на последующей русской поэзии с необычайной силой. Первый учитель психологической остроты в новой русской лирике, искусство психологической композиции он передал футуризму. Влияние Сологуба, почти столь же сильное, выразилось чисто отрицательно: доведя до крайней простоты и совершенства путем высокого рационализма приемы старой русской лирики упадочного периода, включая Надсона, Апухтина и Голенищева-Кутузова, очистив эти приемы от мусорной эмоциональной примеси и окрасив их в цвет своеобразного эротического мифа, он сделал невозможными всякие попытки возвращения к прошлому и, кажется, фактически не имел подражателей. Органически сострадая банальности, нежно соболезнуя мертвенному слову, Сологуб создал культ мертвенных и отживших поэтических формул, вдохнув в них чудесную и последнюю жизнь. Ранние стихи Сологуба и 'Пламенный круг' - циническая и жестокая расправа над поэтическим трафаретом, не соблазнительный пример, а грозное предостережение смельчаку, который впредь попробует писать подобные стихи. Анненский с такой же твердостью, как Брюсов, ввел в поэзию исторически объективную тему, ввел в лирику психологический конструктивизм. Сгорая жаждой учиться у Запада, он не имел учителей, достойных своего задания, и вынужден был притворяться подражателем. Психологизм Анненского - не каприз и не мерцание изощренной впечатлительности, а настоящая твердая конструкция. От 'Стальной цикады' Анненского к 'Стальному соловью' Асеева лежит прямой путь. Анненский научил пользоваться психологическим анализом, как рабочим инструментом в лирике. Он был настоящим предшественником психологической конструкции в русском футуризме, столь блестяще возглавляемой Пастернаком. Анненский до сих пор не дошел до русского читателя и известен лишь по вульгаризации его методов Ахматовой. Это один из самых настоящих подлинников русской поэзии. 'Тихие песни' и 'Кипарисовый ларец' хочется целиком перенести в антологию. Впервые: 'Русское искусство', 1923, ? 1 (февр.), с. 75-82. В анонсе журнала иное название: 'О современной русской поэзии' ('Накануне', 1923, 30 янв., 'Лит. приложение', ? 37, с. 7). От 'Стальной цикады' Анненского к 'Стальному соловью' Асеева... - названия стихотв. И. Анненского ('Я знал, что она вернется...', 1910) и стихотв. Н. Асеева ('Со сталелитейного стали лететь...', 1922).
|
|
Начало \ Написано \ О. Э. Мандельштам, из статей |
При использовании материалов собрания просьба соблюдать
приличия
© М. А. Выграненко, 2005-2024
Mail: vygranenko@mail.ru;
naumpri@gmail.com