Обновление: 20.06.2025
Переписка Анненского С А. А. Бурнакиным
Страница со статьями Бурнакина об Анненском
А. А. Бурнакину,
30 января 1909 г.
Источник: Письма II. ? 184. С. 251-252; 252-278.
251
30/I 1909
Простите, дорогой Анатолий Андреевич, но я не имею средств дать Вам взаймы денег, о которых Вы просите1.
Очень жалко, что до сих пор не получил экземпляров.
Затем, ввиду того что я приступаю к печатанию "Второй книги отражений", а издание "Б<елого> К<амня>" - не знаю, как его назвать теперь - сборник или журнал? - по-видимому, задержалось, я настоятельно прошу Вас, Анатолий Андреевич, вернуть мне тексты моих двух статей
252
"Мечтатели и избранник" и "Юмор Лермонтова"2. Я и так слишком долго затянул выпуск сборника3. К тому же с помещением статей произошло недоразумение. Редакция "Б<елого> К<амня>" напечатала "Символы крас<оты>" ранее, чем первую главу, по соображениям, для меня совершенно непонятным, и хотя у меня между статьями есть ближайшая и тесная связь.
Пожалуйста же, Анатолий Андреевич, не замедлите высылкой мне текстов этих двух статей. Они мне крайне нужны.
Искренне преданный
Вам
И. Аннен<ский>
Печатается по тексту автографа,
сохранившегося в архиве И. Ф. Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 280. Л.
1-1
об.).
Этот текст, являющийся, очевидно, автокопией отправленного адресату
письма - единственного из сохранившихся писем Анненского к Бурнакину, -
впервые опубликован:
КО.
С. 484-485.
Написано на почтовой бумаге:
Иннокентий Феодорович
Анненский.
Царское Село. Захаржевская,
д. Панпушко
Бурнакин Анатолий
Андреевич (18?? -
ум. в
<27 октября> 1932 г.) - поэт, критик, публицист;
первые выявленные публикации его относятся к концу 1907 г., когда он
выпустил первый том альманаха "Белый камень". В этом издании были
опубликованы преимущественно тексты авторов не первого литературного
ряда: стихотворения Бурнакина, Д. Кудрявцева, П. Левицкого, Д.
Богданова, М. И. Чайковского, К. Яновского, С. Клычкова, Г. Забежинского,
Н. Русова, А. Крамаренко, Н. Киселева, М. Громыки, небольшие
прозаические произведения К. Яновского, С. Клычкова, Г. Забежинского, А.
Крамаренко, фрагменты переписки П. И. Чайковского и С. И. Танеева,
подготовленные к печати М. И. Чайковским, статьи А. Мирногорова, Н.
Русова, Н. Пояркова, Б. Грифцова, Бурнакина, а также художественно-и
литературно-критические отзывы Бурнакина, Русова, Н. Фольбаума и В.
Волина и информационно-хроникальные заметки. Использованные в оформлении
альманаха автотипии со скульптурных композиций С. Т. Коненкова,
по-видимому, были призваны "поддержать" его название.
Подробнее о Бурнакине см.: Магомедова Д.
М. Бурнакин Анатолий Андреевич // РП 1. С. 370.
А также: "Русские Балканы",
https://russianserbia.com/show_person?id=120
Фото: Сорокина М.А. Провинции изгнания: А.А. Бурнакин о русской эмиграции в Турции // Русская белая эмиграция в Турции: век спустя (1919-2019). М.: Известия, 2019. С. 225.
Необходимо сделать оговорку: нижеследующий комментарий не преследует цели сколько-нибудь исчерпывающей характеристики жизненного пути и творчества Бурнакина, равно как и его взаимоотношений с Анненским. Это не более чем попытка ввести в науч-
253
ный оборот материал о непростых обстоятельствах вхождения последнего в литературный процесс эпохи.
О характере первоначальной литературной позиции Бурнакина могут дать представление одна из его программных статей "От Сциллы к Харибде и оттуда... в пролет двух стульев" (Белый камень: Альманахи индивидуального искусства и индивидуальной мысли. М.: Тип. К. Л. Меньшова, 1907. Т. 1. С. 100-110) и другие публикации, включенные им в упомянутый выше альманах:
""Толстые" журналы - несдвигаемые авторитеты большинства. Но меня они коробят. Не выношу почтенных петербуржцев - этих облыселых рыцарей скуки, этих заскорузлых сгущений невского тумана.
Их фамилии - примелькавшиеся вывески писчебумажных магазинов, захватанные издырявленные плакаты. Их костюмы - шик типографской безвкусицы. Обложки - пакеты для бакалеи. Текст - перепачканная плохой краской серая мешанина. Украшения - черные пятна реклам об американском золоте и непромокаемых плащах. <...>
Я далеко не апологет "нового искусства", но, поневоле, на время иду к нему. Пусть "Весы" - обронивший отечество коммивояжер, пусть "Золотое Руно" - шелковая потеха первогильдейца, а "Перевал" - безликий радикал, - все-таки они для меня интереснее и ценнее петербургских студней и мягкотелых. <...>
Представители "нового искусства" удовлетворяют меня, главным образом, своим внешним эстетизмом. <...>
В русском искусстве в настоящее время нет эпохи. Она растворилась во многих перепевах. Лихолетье теперь. Есть только две школы. Одна позитивная - все еще пережевывает Толстого, Горького, Чехова. Другая "символическая" - либо перепевает великих символистов Запада, либо бесплодно пытается дать искусству новое содержание. Будущее нам еще, как говорят теперь, не сигнализирует. <...>
Искусство - это моя религия - мне. Это - гимн самому себе. Это - Зеркало творческого самолюбования (часто самообольщения, но термин верен)... Искусство - самодовлеющая религия самодовлеющей личности, экстатическое поклонение преображенному себе" (Указ. соч. С. 101, 102, 103, 109).
Не стеснял себя Бурнакин в выражениях, характеризуя конкретные литературные произведения и их авторов. См., например, следующие оценки и суждения: "спевший свою песню В. Брюсов", "в красочном отношении "Золото в лазури" для меня всего-навсего - сусало в синьке", "пакостная муза Кондратьева", "бездарный знаньевец Телешов", "А. Блок, умеющий изредка давать красивые образы, высказывает себя здесь импотентом образа", "балаганничает
254
А. Белый" (Бурнакин Анат. От Сциллы к Харибде и оттуда... в пролет двух стульев; "Перевал. ?? 1-10; "Корабли". Сборник стихов и прозы // Белый камень. М.: Тип. К. Л. Меньшова, 1907. Т. 1. С. 103, 104, 121, 123, 124).
Стоит отметить, что именно в процитированном альманахе впервые в работах Бурнакина встречается имя Анненского: автор благосклонно отозвался о его "перевальских" статьях, особо отметив их в общем ряду публикаций журнала: "Выделяются оригинальные критические статьи И. Анненского ("Гейне и его Романцеро" и "Бранд")..." (Бурнакин Анат. [Рец.] // Белый камень. М.: Тип. К. Л. Меньшова, 1907. Т. 1. С. 121. Рец. на изд.: Перевал. ? 1-10).
Вскоре Бурнакин, имевший репутацию литературного хулигана (помимо свидетельств, приведенных в указанной критико-биографической статье Магомедовой и публикуемом ниже письме Соколова-Кречетова, см.: Дело II отделения Канцелярии Главного Управления по делам печати "О возбуждении уголовных преследований по изданию в гор. Москве журнала "Белый Камень"" // РГИА. Ф. 776. Оп. 16. Ч. II. ? 2. Л. 1-4), достаточно гармонично соединивший в своем характере черты гоголевских Чичикова, Хлестакова и Ноздрева, но не лишенный поэтического чутья, предложил Анненскому сотрудничество в задуманном им издании (здесь и далее письма Бурнакина печатаются по текстам автографов, сохранившихся в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 303, с указанием листов), для начала "благоразумно" утаив реальное содержание первого выпуска своего детища (Л. 1-2):
29 марта 1908 Москва
Уважаемый Иннокентий Феодорович.
Я знаю Вас только по двум статьям в "Перевале". Тем не менее, зачарован Вами. Никто, после классических критиков, не произвел на меня более сильного впечатления. И это не лесть. Для нее я слишком пессимист. Например, категорически не признаю ни одного из Ваших коллег. Из них только Вы - моя единственная симпатия. И я хотел бы, чтобы Вы, Иннокентий Феодорович, были критическим базисом редактируемого мною "Белого Камня". Подготавливается 2-ой том, и я крепко прошу Вас принять в нем участие. "Белый Камень"<,> несмотря на всю его злокачественность и злосчастность<,> - молодое идейное начинание. Я отвергаю крайности и реализма и символизма и хочу идти посредине, по той дороге, по которой всегда идет непосредственное художество. За попытку самоопределения литературные участки выдали мне волчий билет. Но меня это не пугает. Буду и в дальнейшем развивать в себе независимые цельные мысли и искать своих слов. Первый том я реши-
255
тельно осуждаю. Но не за неакадемичность, а, исключительно за общую сердечную и мозговую немочь, за вялость и сонливость, за общую малоталантливость. Задор же, забиячество, неуважение "авторитетов", отсутствие умения ладить с "этикой", отвращение к пяткочесанию, к грошевой морали, жажду срывать фиговые листики - все это извиняю. Все это - залог серьезных грядущих битв. Пусть, покамест была арена мелких драк. Постараюсь превратить ее в колыбель воюющих идей. Не посылаю Вам, Иннокентий Феодорович, 1-го тома потому, что не хочется краснеть. Стыд заставляет меня просить Вас, - не настаивать на лицезрении той книги, которую ее "зачинатель" давно пережил. К чему бередить старую рану? - Новая назревает. Программа 2-го тома: стихи и рассказы, статьи по искусствам и снимки и, г<лавным> о<бразом>, критические и философские статьи. Материальная сторона оборудована одним Трошевым меценатиком. Выгод особенных не предвидится. Но Вам, Иннокентий Феодорович, непременно будет заплачено. Издание будет всего в 1000 экз<емпляров>. Да, о сотрудниках. Доминирует зелень, но перечищенная и уже печатавшаяся. Есть и старшие. Бунин, Блок и еще кое-кто. Из философов прошу Л. Шестова. Надеюсь, что Вы, Иннокентий Феодорович, не замедлите прийти на помощь молодому делу. Размером статьи не стесните. Но об этом мы с Вами спишемся по получении мной Вашего согласия.
Уважающий Вас А. Бурнакин
P. S. Из "Белого Камня" я намерен исключить злободневность и случайность, временный интерес. Колыбель воюющих идей должна иметь большой масштаб, должна быть широкого размаха.
Предполагаем выпустить 2-й том к концу сезона, и было бы интересно получить от Вас материал на этих же днях.
Адрес:
Москва, Воротниковский, 9. Анат. Андр. Б<урнаки>ну
Обращает на себя внимание то, что в период "агитации" сотрудников Бурнакин не стеснялся наличия текстуальных совпадений в своих посланиях потенциальным "белокаменцам" (ср. вышеприведенное письмо с письмами Бурнакина Чулкову от 25 марта 1908 г. и Блоку от 22 марта 1908 г.: Блок в неизданной переписке и дневниках современников (1898-1921) / Вступ. статья Н. В. Котрелева и З. Г. Минц; Публ. Н. В. Котрелева и Р. Д. Тименчика; Подгот. текстов Ю. П. Благоволиной и др.; Коммент. Н. В. Котрелева и др. // Литературное наследство / АН СССР. М.: Наука, 1982. Т. 92: Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 3. С. 320-321).
256
Очевидно, у Анненского, испытывавшего на протяжении 1900-х годов серьезные проблемы с поиском органа периодической печати, который он мог бы ощущать как "свой", предложение стать "критическим базисом" издания вызвало большой интерес, и он незамедлительно согласился сотрудничать, о чем свидетельствует следующее письмо Бурнакина (Л. 3-4 об.):
Многоуважаемый Иннокентий Федорович.
Спасибо за согласие. - "Белый Камень" приобрел полезного сотрудника, от которого я хочу только одного: хочу, чтобы Вы представили себя возможно полнее, многостороннее, ярче. Словом, Иннокентий Федорович, характер и размер Вашего участия определяйте сами, позаботьтесь сами о том, чтоб показать себя во весь рост, во всех проявлениях. Присылайте, Иннокентий Федорович, все, что пожелаете, что сочтете нужным. Я помещу во втором же томе все, сколько бы Вы не прислали. Достойно все, что Вы в себе считаете таковым, что каждый из нас признает в себе. Я утверждаю в "Белом Камне" принцип творческого самоопределения, самоутверждения. - Это мой коронный редакторский принцип. Мой крайний индивидуализм знаменует в то же время крайнюю степень уважения (не странно ли Вам это?) к личности вообще, а к творческой - в особенности. Моя роль - отнюдь не в урезывании, не в ущемлении. Насиловать - чуждо мне. Или целиком отвергаю или целиком признаю - со всеми достоинствам и недостатками. Итак, я хочу учиться не ощипывать индивидуальности, а находить и прославлять их. (Да и возможно ли выправить горбатого? - Важно - среди тысяч горбатых найти одного здорового). Мое дело - дать интересную гамму творческих личностей, управлять самоиграющими инструментами. Итак, Иннокентий Федорович, присылайте поскорей "Фамиру", стихотворения, стихотворения в прозе. Но не забудьте и про критическую статью. Давши голову, руки и сердце, не забудьте о ногах. Иначе нет половины Анненского. Вдобавок, Ваша статья нужна "Белому Камню", повторяю, как база. Ах, как бы это было хорошо<,> если бы Вы дали кое-что по части "проблемы творчества" и, вообще, что-нибудь по философии искусства! Впрочем, что я? Вы сами хорошо разрешите вопрос о характере и содержании статьи. Размером не стесняйтесь - книга готовится толстая. Жду, словом, статью, драму и стихи. Присылайте<,> что можете<,> - сейчас же, а если сейчас у Вас нет статьи, то, быть может, Вам удастся написать ее к Фоминой, 2 недели сроку. Жду не дождусь Вашего материала. Пришлите, Иннокентий Федорович, в библиотеку "Белого Камня" все Ваши печатные работы. - Страшно хочется поближе ознакомиться с Вашими оригинальными мыслями и стилем и ознакомить с Вами моих молодых сотрудников. (Не так давно я был в Петербурге.
257
Намеревался проехать в Царское Село, чтоб лично пригласить Вас. Но, увы, не хватило денег. - Насилу добрался в Москву). Есть одно признание в Вашем письме, которое меня глубоко тронуло, нашло большой отклик. - Вы признаетесь<,> что пишете "медленно и любовно". Боже мой! Я до 60 черновиков стал доходить - хотя первый - всегда целиком экспромт. И не стыжусь своей медлительности. И говорю о том своему белокаменному птичнику, а они подсмеиваются над этим и не хотят следовать мне. Но, слава Богу, не я один так работаю. Автор статей: "Гейне и его Романцеро" и "Бранд" тоже корпит. И, добавлю, удачно. (Вот А. А. Блок говорил мне, что он в 2 недели написал "Снежную маску", а что в ней путного? Скороспелки не долговечны!) Хотелось бы еще кое-что порассказать Вам о себе, но как-то делается мне стыдно, когда я часто употребляю: "я". Покамест же, будьте здоровы, Иннокентий Федорович, поскорей присылайте свой материал, а также не забудьте о своих книгах. Надеюсь, что не замедлите всем этим и письмом, которого жду с нетерпением. Крепко жму Вашу руку. Весь Ваш А. Бурнакин
6/IV, 1908. Москва, Воротниковский, 9
Остается лишь сожалеть, что письма Анненского, адресованные Бурнакину, разыскать пока не удалось. Фрагменты некоторых из них (скорее всего, относящиеся ко времени установления отношений) были адресатом опубликованы:
"Иннокентий Феодорович в письме ко мне как-то признавался: "Я работал над стихами с такой пристальностью и прилежанием, что, право, за время, когда я - если сосчитать часы и измерить напряженность работы (почти всегда без бумаги и карандаша) - написал десяток стихотворений, то можно бы было написать учебник географии или биографию Державина. И я не жалею этого времени. Знаете - всякий человек должен сказать те слова, которые он может сказать. А слушают ли его или нет, - это уже второстепенная вещь. Язык и возник и продолжает жить, как одна из форм выражения нашей души, а отнюдь не общения между ними". <...>
"Я знаю, что моя мысль принадлежит будущему, и для него берегу мысль"<,> - говаривал он.
Вот почему он был пещерником, вот почему мы не видели его на литературных вечерах ("электричества надо, надо - глаз подведенных и платьев в облипку"<,> - шутил И. Ф.), вот почему он мало печатался и так презирал "журнализм""
(Бурнакин Анатолий. Мученик красоты (Памяти Иннокентия Федоровича Анненского) // Искра. 1909. ? 3. 14 дек. С. 8).
Анненский сразу же после получения процитированного письма отослал адресату целый ряд своих произведений. В печати уже воспроизводилась (см.: УКР III. С. 129) сохранившаяся в бумагах Ан-
258
ненского запись, озаглавленная "Послано Бурнакину" и содержащая следующий перечень текстов:
1) Фамира.
2) Из 2-й книги Отр<ажений> три первых ??
Изнанка творчества (Мечтатели и избранник, Символы красоты и Юмор Лермонтова).
3) Стихотвор<ения> в прозе: 1) Сантим<ентальное> восп<оминание> и 2) Моя душа.
4) Стихи: Зимний поезд, Трое, Офорт, Стальная цикада, Закатный звон в поле, Осень, Август, Суббота, Скрипка, Невозможно, Доля.
И. Аннен<ский>
Уверенно говорить о том, что эти произведения попали в руки Бурнакину уже в апреле 1908 г., позволяют слова самого адресата в письмах от 25 и 29 апреля 1908 г.
Первое из них представляет собой почтовую карточку, адресованную, согласно помете Бурнакина, "Иннокентию Федоровичу Анненскому<,> Царское Село, д. Эбермана" и помеченную штемпелем царскосельской почты 26 апреля 1908 г. (Л. 5-5 об.):
1908 25 апреля Москва
Дорогой Иннокентий Федорович.
Сейчас только что я приехал из провинции (с праздников) и застал Ваше письмо и рукописи, за которые горячо благодарю Вас. Спасибо - большое спасибо. А теперь хочу с Вами посоветоваться. Меня отговаривают от выпуска второго альманаха летом, говорят, что мертвое время, а я не соглашаюсь и указываю на то, что художественно-литературный сборник найдет читателей и летом. Да выйдет-то он всего в 1000 экз<емпляров>. Если же распространить книгу по провинции, куда разъезжаются столичные жители, то можно, наверное, ручаться за успешное распространение. Как Вы, Иннокентий Федорович, думаете? На днях я Вам пришлю большое письмо, в котором ознакомлю Вас подробно с содержанием книги. Конечно, корректуру править придется Вам же. Жду от Вас Ваших книг. Крепко жму Вашу руку. Ваш Анат. Бурнакин
Воротниковский, 9
Следующее письмо Бурнакина интересно не столько характеристикой полученных им текстов Анненского, сколько автоописанием собственной системы ценностей и интеллектуальных приоритетов (Л. 6-6 об.):
259
29 апреля 1908 года
Дорогой Иннокентий Федорович!
Вы и большой критик и большой поэт. Сейчас наслаждаюсь "Фамирою". Прямо за сердце хватило меня то место, где Фамира "ласково гладит камень" и отвечает Силену:
"Движенья белым камням?"
Я еще не дочитал пиесы, но о прочитанном могу сказать только хорошо. Удачно соединены трагическое с комическим. Масса внешнего действия при строго, последовательно развивающейся коллизии. Внешность классическая. Рифмы прекрасные, свежие, оригинальные. Образы ясные, четкие. Язык полнозвучный, как греческий. Много нового Вы дали, не думая о новшествах. Колорит сцен, например. И еще. Вы преобразили орхестру. Ваш "Фамира" для меня столь же важен, как и раскопки Пергамона. "Изнанка творчества", как я ожидал<,> - шедевр. Из "Кипарисового ларца" я, покамест, прочел "Офорт" и "Зимний поезд", и вот уже целый день под обаянием этих двух сильных прекрасных стихотворений. Стихов в прозе еще не читал. - Работы у меня по горло. И своей и организационной. Уж извините, Иннокентий Федорович, за неаккуратность в ответах и за их нескладность. В голове - литературная какафония <sic!>. Характер II тома определился. Получается просто и строго выдержанная книга с классическим оттенком. Кривляние и злободневность отсутствуют, хотя современность чувствительно затрагивается. А содержание таково: масса стихов, несколько рассказов, драма (Ваша), несколько критических статей, масса репродукций и художественных характеристик и статей. Обложка и заглавный лист в древне-латинском стиле. Модернистские украшения отсутствуют. Хочу, чтобы все было просто, серьезно и внушительно. Крепко жму Вашу руку, дорогой Иннокентий Федорович, и жду Ваших книг. (С надписью, конечно).
А. Бурнакин
В середине 1908 г. Бурнакиным был издан проспект издания ("Белый камень": Новый ежемесячный художественный журнал под редакцией Анатолия Бурнакина: [Проспект]. М., [1908]), в котором на первой ненумерованной странице в числе имеющихся в распоряжении редакции были поименованы и следующие произведения Анненского: неназванные "стихи", ""Фамира-Кифаред" Вакхическая драма", "рассказы "Сантиментальное воспоминание", "Моя душа"", критическая статья "Мечтатели и избранник".
Этот проспект, очевидно, был отослан Бурнакиным Анненскому и сохранился в архиве последнего (см.: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 444).
На протяжении лета 1908 г. переписка между Анненским и Бурнакиным достаточно активно продолжалась, о чем свидетельствуют
260
сохранившиеся в архиве Анненского автографы писем Бурнакина, в которых автор рассказывал о хлопотах по организации издания, а также делился впечатлениями от присланных Анненским сочинений, уже опубликованных или предназначенных для опубликования в "Белом камне". При этом обращает на себя внимание достаточно безапелляционный и несколько развязный тон некоторых высказываний Бурнакина. См., например, почтовую карточку, отправленную "Иннокентию Федоровичу Анненскому<,> Царское Село, д. Эбермана" и помеченную штемпелем царскосельской почты 23 июня 1908 г. (Л. 7-7 об.):
1908 22 июня Москва Воротников<ский,> 9
Многоуважаемый
Иннокентий Федорович.Наконец "Белый Камень" сдвинулся с места. - В субботу начался набор. "Гвоздем" в "Белом Камне" будут рисунки открытого мною русского Бердслея - Ф. А. Видякова - душевно-больного (раннее слабоумие). Нечто невиденное. Художники ошеломлены. Отчего Вы, Иннокентий Федорович, не ответили мне - уезжали Вы, что ли? - Опять осмеливаюсь напомнить Вам Ваше обещание - прислать "Первую книгу отражений" и проч<ие> Ваши вещи. В особенности нужна мне "Первая Кн<ига> отражений" для статьи. - Нужна неотложно. Если можно - пожалуйста, вышлите. Ваши стихи на всех производят громадное впечатление. Я же полюбил и знаю на память: "Скрипку", "Закатный звон", "Невозможно", "Зимний поезд", "О-форт" и "Долю". Но все же и Вы - сын века. У Вас в классически стройной мелодии изредка, но бывают неврастенические срывы. Но об этом еще напишу.
А. Бурнакин
В следующей почтовой карточке Бурнакина, помеченной штемпелем царскосельской почты 13 июля 1908 г. и представляющей собой ответ на неразысканное послание Анненского, одновременно с которым были отправлены "Тихие песни" и "Книга отражений", тон и содержание отзывов изменяются (Л. 8-8 об.):
12 июля 1908 Москва
Многоуважаемый
Иннокентий Федорович.Большое спасибо за письмо и книги. Жаль, что не можете прислать "Театр Эврипида"<,> - это такая нужная книга. В "Отражени-
261
ях" я, первым делом, прочел "Бальмонт-лирик". Признаюсь, к ней приступил с недоверием - ее рекомендует "Корней". Но, очевидно, его ткнули носом. Так<,> благодаря умной и честной указке, Корней в 1-й раз оказался прав. Ст<атья> о Бальмонте мне пришлась по душе. Но больше всего мне понравился разбор "Горькой судьбины". Да. Вы - настоящий худож<ественный> критик. Вдобавок, у нас - первый по времени. (Кстати, о Бальмонте. Обидно, что Бальмонт теперь всего на всего - Ремингтон). На днях я напишу Вам закрытое - о составе книги и о сотрудниках. А также хочу прислать Вам разбор мой "Кипарисового ларца". (Оригинальные стихи в "Тихих песнях" мне мало нравятся. Зато переводы! Хорошо, Боже, как хорошо: "Счастье и несчастье"). Но все это бледнеет перед "Скрипкой", "Невозможно", "Зимн<ий> поезд", "Закат<ный> звон".
Эти четыре стихотв<орения> - торжество русского слова. Эти четыре стихотв<орения> - гордость русского стиха.
Сразу не мог ответить, т<ак> к<ак> в моей жизни происходили "события".
Нижеследующее послание Бурнакина (Л. 9-10 об.) включает в себя восторженный разбор стихотворений Анненского из "Тихих песен", а также обещанный анализ "неврастенических срывов" в стихотворных произведениях Анненского из "Кипарисового ларца". Особо хочется отметить изворотливость Бурнакина, так и не поставившего Анненского в известность о том, в какой литературной компании последний оказался:
22 июля 1908 Москва, Воротниковский, 9
Дорогой Иннокентий Федорович!
Есть стихи, в начале нравящиеся и скоро забываемые; есть и иные стихи: в первом чтении они тусклы, но в них нечто, заставляющее нас перечитывать, искать чего-то; с каждым чтением они ближе, милее, их выучиваешь, они ритмически следует за душой даже в толпе; на улице. В них - глубоко зарытая горячая тайна. Хочется открыть ее. Вот такие стихи пишете Вы. Каюсь, я был опрометчив, осудив с наскоку "Тихие песни". Эту книжку я перечитываю в который раз и с каждым разом получаю все большее удовольствие. Особенно мне нравятся: "На воде", "Август" - II, "Ноябрь", "Ветер", "Под новой крышей", "Villa nazionale", "Декорация", "Третий мучительный сонет" и "Желание". Но сейчас не о "Тихих песнях" речь, а о "Кипарисовом Ларце". В нем вполне цельны "Скрипка", "Офорт" и "Суббота". В изящном "Невозможно" совершенно ненужное четверостишие: "И, запомнив..." Это - неврастенический срыв, то же самое, что на рисунках Ф. Видякова его психические кляксы. "Закатный звон"
262
трогает, но в нем две отвратительные строчки: "Пыль от сверкания дня дразнит возможностью мира". "Зимний поезд" тоже не усвояется целиком. Явная длиннота - четверостишие: "Но тает ночь..." Последние две строчки - опять срыв: "И стойко..." В "Доле" слабо второе четверостишие. Согласитесь, что "восток", который "вспыхнет" "полосою кровавой"<,> - банальный восток. Остальные стихотворения что-то мало на меня действуют<,> да я их и не помню. (Стихи в типографии). Вы, наверное, заметили, что я не говорю о содержании. Но ведь это авторское дело. Да у вас оно примитивно и выясняется формой. Она же у Вас совершенна. В "Скрипке", например: Трель - та ли - трепетали. Эхо - никогда <-> да. Лирическая начальная созвучность
"И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось".Из "муки" рождается "музыка". Это место хорошо выходит, когда читаешь в затяжку. В "Невозможно"
"Этих ве, этих зе, этих эм..."
Форма у Вас и в "Т<ихих> П<еснях>" и в "К<ипарисовом> Л<арце>" одинаково хороша. Техникой стиха Вы владеете, как, пожалуй, никто из современников. Рифмы полнозвучные, доходящие до аммонимов , - дальше уж идти некуда, так что нам нужно искать новых созвучностей. Ваши размеры безукоризненные: чистые и строгие. Я только никак не могу понять одного: как это "Тихие Песни" прошли незамеченными? Другой бы с такими стихами, ой-ой, какого шума наделал. Мне кажется, что Вас замалчивают, минают и обсчитывают. И, вероятно, оттого, что Вы скромны, что не бежите в ногу с этой литературной сворой и не любите жречества и рекламы. Я Вам советую, Иннокентий Федорович, когда Вы будете выпускать второй сборник стихов, - обязательно включите в него избранные стихи из "Тихих Песен". Зачем им прозябать под псевдонимом? ("Тихие Песни" изданы вульгарно). Вы просите, Иннокентий Федорович, ознакомить Вас с именами сотрудников! - Но ведь, большинство из нас - прекрасные незнакомцы. И что они Вам без своих вещей? Лучше я представлю их Вам in согроге. Все это скромницы, не лезущие за опубликованием, а работающие изо всех сил для четырех стен. У каждого из них я развиваю одно: независимость и строгость к самому себе. Их десять человек, а я - их вожак. Они каждодневно толкутся у меня, приносят стихи, я критикую - спорим, опять обрабатывают, словом, маленькая школа. По направлению мы - нео-парнасцы. (К нео-парнасцам я причисляю и Вас). Помним традиции, не чуждаемся и новшеств и хотим по средней линии, избегая тормозов двух крайностей, пойти дальше. Мой девиз: "Ко всему прислуши-
263
ваться, но ничему не подчиняться, и обжигать себя в собственном огне". И еще: "у всех учиться, но никого, кроме себя, не считать за образец..." Содержание книги такое: около ста стихов десяти авторов, Ваша драма, моя "Морская поэма", Ваши "стихи в прозе", новеллы и рассказы, Ваша статья и моя, две худож<ественные> статьи, одна филос<офская> статья. Рисунки: "Патологическое творчество" - рисунки Видякова, заглавный лист и две виньетки к "Фамире-кифареду".
Я по собственной инициативе отказался от больших имен, хотя была возможность созвать очень и очень высокопоставленную компанию. Но зачем нам она? Чем мы хуже их? У нас не меньше, коли не больше любви к делу и строгости, а о талантах пусть судит публика. Ведь таким независимым выступлением только и можно себя утвердить. Я не хочу быть "осиянным" лучами чужой славы. Если я талантлив, то и так меня заметят.
Пишите мне<,> дорогой Иннокентий Федорович, побольше. Простите, что я так неаккуратен в ответах. Но не я виноват, а жизнь моя непутевая. Все "события и события". Пока до свидания. Отвечайте поскорее, не считайтесь.
А. Бурнакин
В начале осени выход в свет "Белого камня", который из первоначально предполагавшегося альманаха превратился в ежемесячный журнал, стал приобретать реальные очертания, о чем Бурнакин не без элементов блефа известил Анненского в почтовой карточке, помеченной штемпелем царскосельской почты 18 сентября 1908 г. (Л. 11-11 об.):
17 сент<ября> Москва
Дорогой Иннокентий Федорович!
Ради Бога, простите, что не предупредил о журн<але>. Он основался по щучьему велению - но материалу много. Внешность изящная. В первом ? из Ваших вещей идет: "Скрипка", "Закат<ный> звон", "Зимний поезд", "Моя душа", "Сантим<ентальное> воспом<инание>" и "Симв<олы> крас<оты>" (3 стих<отворения>, 2 <в> проз<е>, 1 крит<ическая> ст<атья>). В ? 2 пойдут стихи (4), целиком "Фамира" и еще крит<ическая> ст<атья>. Не сердитесь, что не посылаю корректур. Но, ей-Богу, боюсь тормозить дело - и так запаздываем - 1 октября. Не бойтесь - опечаток не будет, не допущу, даю слово! - Ведь, Ваш оригинал - безукоризненный. А хотите - вышлю отпечатанный первый лист, где Ваши стихи - Вы сами повидите, что я - хороший корректор. Кстати о стихах - отдел этот лучший и больший в книге. Я доволен. Уверен,
264
что журнал Вам понравится. Это - не петербургский тяжеловоз, а изящная книга - ежемес<ячный> альманах. Ничего злободневного - ни рецензий, и, вообще, балласта. На днях, переменяю квартиру и сообщу Вам свой адрес.
А. Бурнакин
В последующих письмах от 18 сентября (Л. 12-12 об.) и 30 сентября (Л. 13-13 об.) Бурнакин извещал об отправке первого - третьего листа гранок первого номера журнала и просил отозваться о них и высказать мнение о собственном творении - "Морской поэме":
18 сент<ября> Москва
Дорогой Иннокентий Федорович!
Сейчас отправил Вам простой бандеролью отпечатанный только что первый лист. (Простите, что помаранный, но хороших типограф не дает, а порченые). Стихов, как видите<,> много. А, ведь, в первом листе только до буквы "Л". Второй лист и третий лист занимают стихи (включая сюда и 2-й отд<ел> поэм). По мере отпечатывания, буду присылать Вам лист за листом. Очень прошу Вас, дорогой Иннокентий Федорович, сейчас же ответить о впечатлении Вашем от стихов. Не сердитесь, прошу, что я не предупредил Вас о журнале, но, в сущности, разве журналы такого характера? Это альманах. Материал по 2-му номеру должен быть представлен к 1 окт<ября>. Дайте что-нибудь о французской поэзии. Напр<имер>, нет ли у Вас чего о "парнасцах" и "проклятых"?
А. Бурнакин
30 сент<ября> Москва новый адрес Б. Садовая, д. Орловых, кв. 26
Дорогой Иннокентий Федорович!
Посылаю Вам 2-й и 3-й лист и надеюсь, что Вы и на этот раз пришлете о них хотя краткий отзыв. Мне бы очень интересно было знать Ваше искреннее мнение о моей "Морской Поэме". Разберите ее (пока, 1-я часть. В следующ<ем> ? пойдет 2-я (последняя)). Разберите детально и в "разделывании" не стесняйтесь. С нетерпением жду Вашего письма.
P. S. А все-таки дайте что-нибудь о французской поэзии.
Ваш А. Бурнакин
265
В первых трех листах журнала (см.: Белый камень. М.: Реклама, 1908. ? 1. С. 5-26), отправленных Анненскому, были напечатаны, помимо его поэтических произведений, расположенные в алфавитном порядке авторов стихотворения: М. Абданка ("Скифы", "Рыбаки на севере", "Курган"), Дм. Богданова ("В поезде", "Любовная песенка"), Бунина ("За Дамаском"), Бурнакина ("Девичья"), Д. Кудрявцева ("В окно", "Из колосьев", "Наклонила головку"), Н. Левицкого ("Ожидание"), И. Русанова ("В чаще ночью", "Самум", "Спор"), Н. Русова ("Зеркала", "Смерть", "На корабле"), П. Сухотина ("Городская ночь", "В непогодь", "На зорю"), К. Яновского ("Аллея"). Со стр. 27 в журнале начинался отдел поэм, в рамках которого были опубликованы "Морская поэма" А. Бурнакина (С. 27-29), "Поцелуй" и "Перстень" П. Левицкого (С. 30-34), "Игры на Истме" и "Смерть Беатис" М. Абданка (С. 35-40). Далее начинался отдел прозы.
Некоторое представление о поэтических достоинствах основной части стихотворного материала дают первые строфы "Морской поэмы" Бурнакина, опубликованной с посвящением С. Т. Коненкову (с. 27-28):
Где зыбь и мерцанье,
Где шум и бряцанье,
Где тает-летает сквозистая мгла:
В медлительных гимнах -
В клубах синедымных
Белеет Скала.Ей имя - Молчанье.
Удел - величанье.
Она, как невеста, как лик божества,
Как призрак: белеет,
Возносится, млеет
В лучах торжества.Пред ней быстротечно,
Бессонно-предвечно,
Бессонно-стозвонно шумит Океан,
Волнами убранный,
Безгранный и странный
Старик-Океан.Влюблен он, мятежный.
С тоской безнадежно
Он молит-неволит скалу,
С тоской неизменной
Он деве надменной
Слагает хвалу.
266
Прильнул он к подножью
И жалобно, с дрожью,
Вздыхает-вздымает ей стон
И пеною снежной,
Как песнею нежной,
Целует клубящийся синий хитон.К ногам Белогрудой
Бросает он грудой
Цветные каменья, песок золотой.
Вдруг тиною прыснет:
И тина повиснет
На знойных уступах зеленой фатой.Он любит-голубит,
Целует-милует, -
Она недоступно-близка.
Он вышнего стана
Достичь неустанно
Стремится века.
Очевидно, содержание прочитанного разочаровало и насторожило Анненского, и он на некоторое время прервал эпистолярное общение с адресатом, о чем свидетельствует следующее письмо Бурнакина, сообщавшего в почтовой карточке, помеченной штемпелем царскосельской почты 18 октября 1908 г. (Л. 14-14 об.), о продвижении работы над первым номером "Белого камня":
Москва 18 окт<ября>
Что значит, дорогой Иннокентий Федорович, что так упорно молчите? - Вчера я послал Вам 5-й лист, где Ваши рассказы: "Сантимент<альное> воспом<инание>" и "Моя душа". Следующей неделей пришлю 7-й лист, где "Изнанка творчества". Всего вышло 8 листов. - Мы страшно запоздали. Но лучше поздно, чем пребывать в безжурнальной прорехе, как было со мной в прошлом году. Ради Бога, отвечайте.
Вероятно, Вам "Морская поэма" не понравилась?
А. Бурнакин
В конце октября Анненский, наконец, откликнулся, прислав Бурнакину весьма нелицеприятный отзыв о его сочинении. См. ответ Бурнакина (Л. 15-15 об.), написанный на почтовой карточке (CARTOLINA POSTALE (Carte Postale)), помеченной штемпелем царскосельской почты 1 ноября 1908 г. (на этой почтовой карточке указан уже новый адрес Анненского: "Иннокентию Федоровичу Анненскому<.> Царское Село, Захаржевская, д. Панпушко"):
267
30 окт<ября> 1908 г.
Дорогой Иннокентий Федорович.
Только недосуг не позволяет мне написать Вам, а так хочется поговорить о потрясшей меня Вашей критике. Благодарю Вас, - Вы первый подвергнули меня серьезному испытанию. Ваш разбор меня поразил, и я несколько дней ходил им сраженный. Но, пока, замечу одно: у меня нет "сокровенных" мыслей. Только форма и только во имя ее. Форма здесь должна стать содержанием. По-моему - или только содержание, как форма, или только форма, как содержание. И форма<,> и содержание вместе мне не по вкусу. Я не люблю комфорта и английской уравновешенности. 7-й лист отпечатан. Завтра напечатается 8-й лист и обложка. Пишите.
А. Бурнакин
В 7-м листе "Символы красоты". Вышло 8 страниц. Не посылаю 7-го листа потому, что все равно на днях выйдет журнал.
Б. Садовая, д. Орловых, кв. 26
По меньшей мере смутила Анненского, очевидно, и полученная им в гранках статья Бурнакина "Литературный участок" (С. 79-84), направленная против "Весов" и содержавшая ряд грубых выпадов личного характера:
""Созвездие" "Скорпион" оказалось клубком ядоносных червей. А что делать червякам на небе? - И они спустились на землю, они полонили Парнас, они осквернили пречистые белые вершины пещерным зловонием.
И вот, из месяца в месяц, из года в год, язвят и оплевывают мимоидущих и танцуют "тарантеллу" - танец одержимых мщением и хулой.
Я говорю о "Весах", ибо что ж это такое, как не злостный литературный участок? Я имею в виду "весовщиков" - этих настоящих тарантулов и скорпионов.
И я заявляю. - Честная борьба с ними немыслима, бессмысленна, смешна.
Правда, есть в этой берлоге один лев - Андрей Белый - прирученный и обученный "скимен рыкающий".
С ним можно бороться, с ним должно бороться. Надо наточить на него зубы и когти, надо растерзать этого льва, дабы родить из него рой пчелиный, дабы - "из ядущего вышло ядомое и сильное стало сладким"...
Есть еще воистину поэт Александр Блок и воистину эстет Вячеслав Иванов, но они - типичные "золоторунцы", и им здесь "в чужом пиру похмелье".
268
Есть, наконец, "сам" - Валерий Брюсов - предводитель Иэху, злобный lupus, главная сокровищница зла.
И хотя у этого коварного властелина мало литературной честности, - зато в нем - доподлинная сила многоголового Цербера, - и меч Геркулеса нужен для сокрушения Цербера.
А остальные? - В лучшем случае, они охриплые, облезлые псы, "без лести преданные" сметливому "хозяину".
Но и такое милое сравнение для этих субъектиков, пожалуй, гиперболично. Просто, пауки и мокрицы погребные, пещерным зловонием вскормленные, злобой бессильной отравленные; просто слюнявые пакостники, саранчой облепившие святую гору.
И с ними сводить счеты в честном бою? - Нет. Их нужно втаптывать в их же грязь, их нужно растереть вместе с ихней же грязью!
Не обижайтесь, гг. скорпионы. - Вы давно растоптали свою совесть. Кто же способен сострадать кастрированным хулителям?" (С. 79-80).
Во всяком случае, откликаясь на (неразысканный) отзыв Анненского, редактор "Белого камня" вынужден был следующим образом объяснять свою позицию (Л. 16-17 об.):
10 ноября <19>08
Дорогой Иннокентий Федорович.
Простите мне мой полемический срыв. - Сердце не стерпело. Давно я точил зубы.
И это хорошо, что я расчистил "весовщиков".
- Увидят, что и я умею огрызаться, и оставят нас в покое. И мы спокойно займемся настоящими делами.
Мой полемический выпад - первый и последний. (Что явствует из лирических отступлений в моей статье).
"Белый Камень" уже почти чужд злободневности. Посылаю Вам первый номер - судите сами, дорогой Иннокентий Федорович, - сколько во мне от Марфы и сколько от Марии.
- Ведь, не похож "Белый Камень" на журнал<,> во всяком случае, - это - журнал нового типа - журнал, в котором почти нет журнализма. Во втором номере его совсем не будет. Идут: Ваши: "Мечтатели и избранник". 2-я часть русовского "Круга поэтов", моя статья "От символизма к Чистому Слову", ст<атья> Русова "Нищее искусство" (тезисы: I. Всякое искусство, реалистическое в том числе, есть орудие самопроявления и самопознания художника. Грубость реализма. II. Мука невыразимости и ложь символизма. III. О нищем, безумном и боговдохновленном искусстве). Я и Русов - ищем совершенного искусства, ибо все "изреченное" "есть ложь". - Художник уносит тайну свою в могилу и оставляет нам грубые подобия тайны. И по этим подобиям мы отраженно создавали миллионы новых тайн...
269
Вот роковая моя теперешняя тема. Она мне не дает покоя. И, ей-ей, мне не до "пещерников". Я слаб<,> а хочу ворочать глыбы. И ломается спина<,> и чахнет маленький цветочек.
Тема: несоизмеримость внутреннего переживания с возможностями обнаруживания - не захватывает ли Вас? И не примкнете ли и Вы к нам, Иннокентий Федорович? А что Вы об этом думали, ой-ой, как это видно! Вот место из Вашего "Сантиментального воспоминания", заставляющее меня видеть в Вас единомышленника нашего:
"И ей Богу не знаю, если точно когда-нибудь раскрывается над нами лазурь, и серафим, оторвав смычок от своей небесной виолончели, прислушивается с беглой улыбкой воспоминаний на меловом лице к звукам нашей музыки, что собственно он в эти минуты слушает..." и т. д. -
Может быть<,> и Вы, дорогой Иннокентий Федорович, высказались бы во 2-м номере на тему о масках художников - о железной маске реализма<>> о полотняной - импрессионизма, о пыльно-паутинной маске символизма и грядущей революции в искусстве, когда сметется ее паутина и Дух Божий глянет ясно из уст Пророка в сердца апостольские и заиграют Скрипки Господни - души художников.
Я думаю, что искусство должно быть двойственным: искусство посвященных - Искусство-Откровение - и Искусство для Толпы - искусство грубого уподобления. Ведь и Христос. - С учениками говорил, как юродивый. И грубыми притчами хлестал сердце толпы. - Масонство в искусстве - необходимо. Искусство - религия. - Поэтому - для толпы будет грубое изваяние, а для Служителей Бога - любовное радение о Боге, непосредственное излияние Бога-Слова из любящего сердца в любящие сердца. Я признаю, что все же должен их носить пред толпой - дабы не обнаружить себя, иначе его засадят в желтый дом.
А. Бурнакин
К началу декабря Бурнакин переслал Анненскому один экземпляр вышедшего в свет в конце ноября первого журнала (см. прим. 7 к тексту 183 <письмо к М. К. Лемке от 13.01.1909>). Почтовая карточка Бурнакина, которую Анненский мог получить уже 3 декабря 1908 г. (см. штемпель царскосельской почты), дает возможность предполагать, что редактор был не на шутку озабочен молчанием "критического базиса" журнала (Л. 18-18 об.):
Дорогой Иннокентий Федорович!
От Вас - ни слова. - Видно<,> разочаровал Вас ? 1-й? Или во мне разочаровались? Я был бы глубоко огорчен. Разве я - не в будущем? И неужто у "Белого Камня" не может быть будущего. Но надеюсь, что молчание от недосуга. Думаю также, что верите в ис-
270
кренность моего заверения в строгости и неполемичности дальнейших ??. Повторяю - полемики не будет. Но я все-таки оставляю за собой право лирической критики, - право воевать со всеми, для кого искусство не цель, а средство. - Вы, конечно, получили ? 1. - Может быть<,> выслать Вам еще несколько экземпляров. - Скажите. Вообще жду ответа. Ради Бога, не сердитесь на меня, дорогой Иннокентий Федорович<,> и отвечайте мне на предыдущее закрытое письмо.
Любящий Вас
Анатолий Бурнакин2 дек<абря> <19>08 Москва
Следующее письмо Бурнакина, в котором он, вероятно, приглашал Анненского принять участие в московских мероприятиях редакции "Белого камня", в архиве Анненского не сохранилось, но о характере ответа Анненского можно получить представление из текста очередной почтовой карточки Бурнакина (Л. 19-19 об.):
9 янв<аря> 1909
Спасибо Вам, дорогой Иннокентий Федорович, за скорый ответ. Простите, что не прислал экземпляров. Все ждал оказии, чтобы побольше послать<,> да не состоялась оказия. Читать лекцию я буду единолично в Истор<ическом> Музее. На первой неделе поста. Тема: "В поисках литературы" (Кризис реализма и символизма. Модерн и новое народничество. Об истинной народности в искусстве). Исключительная цель лекции моей - заработать денег, которых у меня так мало. А вечер "Белого Камня" со стихами, музыкой, пением и проч<им> состоится на <четвертой? - А. Ч.> неделе. Я теперь понимаю, что я не должен был Вас просить<,> и искренно извиняюсь за беспокойство. Ведь, Вы - убежденный эзотерик. Экземпляры вышлю в среду. Значит<,> Вы их получите в четверг на той неделе.
Ваш А. Бурнакин
1 Публикуемое письмо Анненского представляет собой ответ на (очередное после приведенных выше) послание Бурнакина (Л. 20-20 об.):
29 января 1909
Малая Грузинская, д. Цвелева, кв. 21Дорогой Иннокентий Федорович.
Если можете, пришлите мне сейчас взаймы сто рублей. Ради Бога, не удивляйтесь такой странной просьбе. Обращаюсь по страш-
271
ной необходимости, от отчаяния. В моей жизни полное разрушение. Я бы рассказал Вам все, но вправе ли я досаждать Вам откровенностью? Простите мне, Иннокентий Федорович, это нелепое письмо, но я совсем растерялся.
Ваш А. Бурнакин
P. S. Вот и экземпляров до сих пор не прислал, но, ей-Богу, не по халатности. Простите...
P.S. Мои личные дела не мешают "Б<елому> К<амню>". Задержка потому, что я опять возвратился к сборнику. Следующая книга будет называться третьим томом (считая ? 1 журнала вторым томом). С выходом не в силах торопиться - выпущу постом. Теперь я не могу работать, как привык. Теперь для меня весь вопрос - в реставрировании своей рухнувшей жизни.
А. Бурнакин
Небезынтересно, что с интервалом примерно в три недели Анненский получил от издателя другого журнала, в котором ему довелось сотрудничать, письмо, содержавшее подобную же просьбу (печатается впервые по автографу текста, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 342. Л. 1-2 об.):
17 февраля, <19>09
Многоуважаемый Иннокентий Федорович!
Я - бывший издатель "Перевала". -
Я обращаюсь к вам с просьбой, кот<орую> Вы, вероятно<,> сочтете неуместной, нахальной и неприличной.
Дело вот в чем: я прошу у Вас 55 рублей, при чем готов немедленно выслать Вам расписку или вексель на эту сумму. Если бы Вы нашли возможность удовлетворить мою просьбу, - я выплатил бы вам деньги до сентября 1909 г.
На "Перевале" я потерял все мое состояние - 25 000 руб. После прекращения журнала я первое время служил на жалованьи в 20 руб. у одного из ярославских нотариусов, затем - корректором в одной из местных газет. Газета лопнула, и в данную минуту я нахожусь в самом отчаянном положении.
Редактор "Перевала", Сергей Алексеевич Соколов, с которым я и теперь нахожусь в самых дружеских отношениях, дал мне в долг - 150 р. Эти деньги мною уже сполна ему уплачены. Беспокоить же его снова просьбами о деньгах я не решаюсь, т<ак> к<ак> знаю, что ему самому в данный момент в денежном отношении приходится тяжело. К Вам же обращаюсь исключительно потому, что, насколько я знаю, Вы человек более или менее обеспеченный.
272
Через месяц здесь начнет выходить новая газета, и я буду служить там корректором. Так что я буду иметь возможность до 1 сентября выплатить Вам деньги полностью.
Простите меня за мою нахальную просьбу. Но я думаю, что, если бы Вы увидели, в каком я положении нахожусь, - Вы бы не стали обвинять меня.
Бога ради, если можете, вышлите мне 55 р. Мне нужно заплатить за квартиру и обед, нужно сшить себе хоть какой-нибудь костюм, а в кармане нет ни одной копейки.
Простите меня за нахальство. Но подумайте Вы, обвиняя меня, о том, что я - издатель "Перевала".
Мой адрес: Ярославль. Казанская, д. 17, кв. 2.
Владимиру Васильевичу Линденбаум.Преданный
В. Линденба<ум>
2 Судя по всему, Бурнакин после получения публикуемого письма не только не возвратил статей Анненскому, но даже не ответил на него.
Ср. с любопытной констатацией, документальные основания которой в публикации не оговариваются: "Январь 1909 - Анненский забирает из редакции "Белого камня" статьи "Мечтатели и избранник", "Юмор Лермонтова" для передачи С. А. Соколову в издательство "Гриф", с которым ведутся переговоры об опубликовании "Второй книги отражений"" (Петрова Г. В. Творчество Иннокентия Анненского: Учебное пособие PDF / Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2002. С. 111).
Молчание Бурнакина, несомненно, обеспокоило Анненского. Тем временем от бывшего редактора "Перевала" С. Соколова-Кречетова он получил приглашение выступить в Московском литературно-художественном кружке, директором которого тот был (письмо печатается впервые по автографу текста, сохранившегося в архиве Анненского: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 364. Л. 4):
Московский литературно-художественный кружок
Директор
Москва. Тверская. Козицкий пер. 4
д. Бахрушина, кв. 19812 февр<аля> <1>909
Многоуважаемый
Иннокентий Федорович!Пишу Вам по поручению Литературной Комиссии по организации "вторников" в Кружке.
273
Не согласитесь ли Вы прочесть реферат на одном из наших "вторников"?
Тема - литературная, по Вашему усмотрению. Нам очень бы хотелось, чтобы Вы прочли "О Толстом". Кружку до сих пор не удалось устроить, как он хотел, "вторника" в честь Толстого. Если о Толстом читать Вам не улыбнется, берите любую иную тему. Можем предложить 17 или 24 марта. За неделю до реферата необходимо прислать тезисы (краткий конспект реферата и его заглавие) - для получения разрешения администрации и для напечатания на программах.
Очень прошу о согласии или несогласии ответить мне в принципе теперь же, не откладывая, т<ак> к<ак> молчание Ваше очень затруднило бы нас в смысле распределения "вторников" между намеченными лекторами.
Преданный Вам всегда
Сергей Соколов (С. Кречетов)P. S. Гонорар лектору - 100 руб.
Размер реферата = от 70 до 80 минут чтения (с перерывом).
Ответив Соколову отказом на это приглашение (письмо не разыскано), Анненский, очевидно, поделился своими литературными планами и достаточно детально обрисовал сложившуюся вокруг "Белого камня" ситуацию, попросив совета, как себя вести в таких обстоятельствах.
Текст ответного письма Соколова, написанного на бланке, впервые воспроизводится в полном объеме по автографу, сохранившемуся в архиве Анненского (РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. ? 364. Л. 5-6 об.):
МОСКОВСКИЙ ЛИТЕРАТУРНО-
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ КРУЖОК23 февр<аля> <1>909
Глубокоуважаемый
Иннокентий Федорович!Очень грущу, что Ваши работы не позволяют Вам отлучиться в Москву и прочесть у нас реферат. Хочется надеяться, что Вы запомните нашу просьбу хотя бы для будущего сезона.
Очень печалюсь и о том, что в свое время Вы не запросили меня относительно Анатолия Бурнакина и "Белого камня". Конечно, я предупредил бы Вас вовремя и Вам не довелось бы фигурировать в такой неподходящей компании. Анатолий Бурнакин - есть совершенно непристойный литературный хулиган, бьющий на скандал и живущий только скандалом.
274
Как характерный штрих для той известности, которой он здесь пользуется, могу сообщить следующий факт: у нас есть общество Деятелей Печати и Литературы, корпорация чрезвычайно многолюдная.
Когда Бурнакин проявил желание баллотироваться в члены этого общества, Совет Общества единогласно и закрытой баллотировкой постановил вернуть его прошение назад, даже не допуская его до баллотировки в общем собрании.
Если позволите дать совет, я бы на Вашем месте поступил так. Раз этот господин на письма не отвечает (он вечно меняет адреса и сыскать его обиталище трудно), я на Вашем месте послал бы в одну из московских газет (скажем, "Руль". Камергерский пер. д. Толмачева) просьбу напечатать открытое письмо, где Вы доводили бы до сведения Бурнакина в виду неизвестности его точного адреса и его молчания на Ваши письма, что Вы требуете возвращения рукописей и удаления Вашего имени из числа участников "Б<елого> Камня".
Это выход единственно правильный и целесообразный.
У меня есть к Вам большая просьба.
Некогда, во дни "Перевала", Вы мне рекомендовали некоего Бартенева ("Баллада"), как Вашего давнего знакомого и человека, коему можно верить. Я завел с ним дела, дал ему на комиссию изданий<,> и результат был очень печальный.
Часть книг мне удалось получить назад, а за остальные он не уплатил. Теперь за ним порядочный долг. Он его признал и писал в прошлом году, что уплатит. Но до сих пор не заплатил ни гроша, а на письма молчит. Если возможно, черкните ему укоризненное письмо с понуждением заплатить "Грифу" долг. Буду бесконечно Вам благодарен.
Зимой чуть-чуть не основал журнала, но сорвалось. Осенью возобновлю попытки.
Выпустите "Вторую книгу отражений" - хочу надеяться, - пришлете.
Вторую книгу моих стихов выпущу осенью.
Привет. Жму руку.
Ваш Сергей Кречетов
Подтверждением того, что Бурнакин так и не возвратил рукописи автору, является и хронологически последнее из сохранившихся в архиве Анненского его писем, датированное 29 сентября 1909 г. Обращаясь к Анненскому уже как к одному из наиболее влиятельных членов редакции "Аполлона", Бурнакин, приславший свои стихотворения на отзыв и с целью публикации, вероятно, не без доли лукавства писал (Л. 21-22 об.):
275
Москва, Тверской бульвар, 93, кв. 10
29 сент<ября> 1909 г.Признаться, впервые отдаю стихи в чужие руки, так как знаю, что посылаю и куда посылаю. Из всего десятка стихов две пьески слабенькие ("Один я в лесе" и "Без пути"), но остальные восемь - 8 кусков моего сердца. Кроме того, соблазнил меня редакционный состав "Аполлона" - поэту нечего бояться поэтов. А, главное, Вы - мой судия, и суд Ваш мне приятен. Судите меня, вот я снова перед Вами, и, как видите, Ваш косвенный урок (разбор "Морской поэмы") не пропал зря. Я уже на новом пути, мне уже претит ложноклассическая соразмерность, и мне кажется, что в этих незатейливых пьесках я гораздо ближе к красоте, чем в велелепной "Морской поэме". Кстати, я так и не смог окончить ее, опротивела<,> да и вообще писать в таком духе теперь совсем уж не могу. - Конечно, теперешние мои стихи я послал не без денежного умысла, ибо мои дела сейчас особенно плохи, но для меня, помимо того, подойдут ли стихи, важно знать Ваше мнение о посланном, - зимою собираюсь выпустить сборник<,> и оценка мне теперь особенно интересна. Особенное внимание обратите, Иннокентий Федорович, на "Дорогу" (на днях написал); на "Трактирную" и на "В небе месяц". А теперь о наших делах с Вами, Иннокентий Федорович. Крепко я виноват перед Вами, что до сих пор не возвращаю Вам "Фамиру" и "Изнанку творчества", но, ей-Богу, я - без вины виноватый. Весь материал в типографии, и типографщик - мой экс-соиздатель до сих пор не отдает рукописей, требует с меня за набор несостоявшегося 2-го номера (не было бумаги), и вот оттого я, несмотря на все попытки, лишен возможности возвратить участникам их вещи. Прийдется, видно, требовать, как это ни гадко, судом, ведь, там не только Ваши, а и мои вещи и не мало - ужасней того, что у меня нет своих черновиков - их до того много, что я, со стыда, всегда рву и жгу их. Не сердитесь на меня, дорогой Иннокентий Федорович! Просто я плохой делец и только. Жду от Вас скорого ответа. В этом месяце я пришлю Вам свою новую книгу: "Трагические антитезы" (Гоголь и мы. - Идеализм и нигилизм. - Интеллигенция и народ. - Реализм и модернизм). Книга выходит в поганом к<нигоиздательст>ве "Сфинкс", продана мной за гроши, а писалась с большим жаром полгода. Пришлите мне, Иннокентий Федорович, Вашу вторую "Книгу отражений" - я ее еще не читал и достать негде, а очень хочется прочесть. Вообще не пеняйте на меня за мои прежние погрешности, хотя я и виноват перед Вами, а все же не перестал Вас любить и Ваши стихи, и Ваши Письма, и Ваши Статьи все так же чаруют, волнуют меня. Еще просьба, дорогой Иннокентий Федорович, если стихи не подойдут, пришлите мне их - черновиков нет, и хоть я и знаю их все наизусть, а все же могу что-нибудь позабыть.
276
В оценке не стесняйтесь и судите меня со всей строгостью жреца Аполлона. Имею мужество услышать горчайшую истину, т<ак> к<а>к только одного хочу - хочу не стоять на месте.
Любящий Вас Анатолий Бурнакин
Впрочем, отношение, выраженное в заключительной части этого письма, а также в строках некролога Анненского (см.: Бурнакин Анатолий. Мученик красоты (Памяти Иннокентия Федоровича Анненского) // Искра. 1909. ? 3. 14 дек. С. 7-9), в значительной мере основанного на переписке Бурнакина с Анненским и до некоторой степени отражающего ее содержание, даже если оно и было вполне искренним, после резкой переориентации Бурнакина в направлении "нововременства", очевидно, потеряло для него актуальность.
Позиция Бурнакина по отношению к посмертно публикуемым произведениям Анненского была отчетливо отстраненной и несколько покровительственной (см., например, его рецензию на "Кипарисовый ларец": Бурнакин А. Литературные заметки: Эстетическое донкихотство // Новое время. 1910. ? 12398. 17 (30) сент. С. 4).
Характерно, что и "Фамира-кифаред", который в рукописи оценивался им чрезвычайно высоко, удостоился впоследствии куда более сдержанных оценок: "Античный мир обращен в фальшивый и суетливый кукольный театр. Трагедия о гордом сопернике Муз, Фамире, и его страдающей матери, Нимфе, у Анненского вырождается в напудренную и напыщенную арлекинаду, в которой холодный пафос мешается с шаржем, и вымученный риторизм с неумеренной болтливостью. Но и в этой неудачливой модернизации есть свои литературные достоинства. Они всецело в области стиха, стихосложения. Есть в "Фамире" великолепные строфы, говорящие о несомненной поэтической талантливости Анненского. <...> Выпуклые и яркие сами по себе, они теряются в дремучих зарослях декадентских измышлений. Конечно, зоркий глаз любителя образности и звучности приметит эти строфы и воздаст должное мастерству и изяществу покойного писателя" (Бурнакин А. [Рец.] // Новое время. 1913. ? 13401. 4 (17) июля. С. 5. Перепеч.: Бюллетени литературы и жизни. 1913-14. ? 1. Сентябрь-1. Паг. 2. С. 21. Рец. на кн.: Анненский И. Фамира-кифаред. М., 1913). Важно при этом отметить, что именно Бурнакин был, вероятно, и автором анонимного предисловия к рецензируемому им изданию (см.: Предисловие // Анненский Иннокентий. Фамира-кифаред: Вакхическая драма / Издание посмертное. М.: Издательство В. П. Португалова, 1913. С. 3-4. Без подписи), о чем свидетельствуют текстуальные совпадения с цитированной выше статьей Бурнакина "Мученик красоты". Ср., в частности, первые строки этой статьи ("Талант, расцветший на закате, одинокий, стыдливый талант, чуждый суеты, боявшийся признания, не знавший одобре-
277
ний. Неприметно прозвучали слова отшельника, немногие откликнулись на зов лебединый...") и слово в слово повторяющие их первые строки "Предисловия" (С. 3).
Предположение о
принадлежности предисловия в издании
"Фамиры-кифарэда" 1913 г. А. А. Бурнакину здесь:
lucas_v_leyden.
Маргиналии собирателя: Анненский. Часть 2 (?? 17-32).
Нельзя не отметить и тот факт, что после смерти Анненского некоторые из его произведений, попавшие в руки Бурнакина, были им самовольно опубликованы (см., в частности: Анненский Иннокентий. Из посмертных стихотворений: Доля; Суббота // Искра. 1909. ? 3. 14 дек. С. 7). Ср.: "К этому <1909. - А. Ч.> году относится целый ряд датированных стихотворений, а в начале года в журнале "Искра" (? 3) помещены два ранее написанных (1906 и 1907 годов)" (Федоров. С. 47). При этом Бурнакин был по-своему последовательным человеком: в журнальной публикации он позволил себе самочинно "редуцировать" "Долю", опустив вторую ее строфу - ту самую, которую в письме к Анненскому от 22 июля 1908 г. (см. выше) охарактеризовал как "слабую".
Предпринимал Бурнакин попытку самостоятельно "пристроить" в печать и вакхическую драму "Фамира-кифаред", о чем свидетельствует письмо бывшего соиздателя Бурнакина В. П. Португалова сыну Анненского (воспроизводится по машинописному тексту, отпечатанному на бланке издательства: РГАЛИ. Ф. 5. Оп. 1. ? 91. Л. 1-1 об.):
Книгоизд-во "Порывы"
Редактор-издатель
В. П. Португалов
Москва
Марта 21-го дня 1911 г.Милостивый Государь
Валентин Иннокентиевич,от Анатолия Андреевича Бурнакина мною получена рукопись покойного Иннокентия Федоровича "Фамира-Кифаред". Сначала я собирался ее отпечатать, и даже анонсировал эту книгу в числе выходящих в моем издании, но, узнав от Сергея Алексеевича Соколова (к<нигоиздательст>во "Гриф")<,> что после Иннокентия Феодоровича остались наследники, что я прежде совершенно упустил из виду, и что наследником являетесь Вы, счел своим долгом обратиться за разрешением к Вам.
Думаю, что с Вашей стороны препятствий напечатанию книги не будет.
С своей стороны могу предложить Вам часть дохода от издания, такую, какую вы признаете справедливой.
278
Должен предупредить Вас, что<,> по моему мнению<,> книгу в первом ее издании не следует печатать в большом количестве экземпляров: лучше переиздать ее потом. Издана книга с внешней стороны будет безукоризненно: таковы все мои издания. Если Вы пожелаете, смогу выслать Вам что-нибудь.
Затем прошу сообщить, не собираетесь ли Вы издать свои стихи?
Если да, то<,> быть может<,> я издал бы их.
Жду ответа по адресу: платформа Катуар (Савеловская ж. д.), Сухарево, Валентину Платоновичу Португалову.
С товарищеским приветом
уважающий Вас
В. Португалов
На самом деле о предполагаемом выходе в свет "Фамиры", анонсированного еще самим автором в качестве готовящегося к печати (см.: Анненский И. Ф. Вторая книга отражений. СПб.: Тип. М. Стасюлевича, 1909. Оборот обложки), сообщалось уже после его смерти в периодике в начале 1910-х гг.: "Это же книгоиздательство <"Порывы" В. П. Португалова. - А. Ч.> готовит к выпуску вакхическую драму в стихах покойного Иннокентия Ф. Анненского: "Фамира-Кифарэд"" (Книжные новости // Известия книжных магазинов Т-ва М. О. Вольф по наукам, литературе и библиографии - Вестник литературы. 1911. ? 5. Паг. 2. Стлб. 76. Без подписи). Начиная с того же года публикация "Фамиры" анонсировалась на страницах объявлений в изданных Португаловым поэтических сборниках (см., например: Олидорт Борис. Геммы. М.: [Книгоизд-во "Порывы"]; Издание В. П. Португалова, 1911. Паг. 2. С. 3 ненум.; Португалов В. П. Книгоиздательство "Порывы" // Мешков Николай. Снежные будни: Книга стихов. М.: [Книгоизд-во "Порывы"]; Издание В. П. Португалова, 1911. Паг. 2. С. IV).
История публикации "Фамиры" представляет собой самостоятельный и крайне любопытный сюжет; здесь стоит лишь заметить, что знакомство с письмами Португалова к Кривичу (РГАЛИ. Ф. 5. Оп. 1. ? 91. Л. 1-10 об.) позволило бы авторам статьи, посвященной специально этой теме (Гейро Л. С., Платонова-Лозинская И. В. История издания "вакхической драмы" И. Ф. Анненского "Фамира-Кифарэд": Проблемы текста и комментария // Русский модернизм: проблемы текстологии: Сб. статей / Отв. ред. О. А. Кузнецова. СПб.: Алетейя, 2001. С. 111-118), внести некоторые коррективы в изложенный ими материал.
3 Речь идет о "Второй книге отражений", об издании которой впервые в печати сообщалось еще в 1907 г. (см. прим. 5 к тексту 183 <письмо Анненского к М. К. Лемке от 13.01.1909>).
Как сообщает Р. Д. Тименчик в статье "О составе сборника Иннокентия Анненского 'Кипарисовый ларец'", Анненский послал Бурнакину одиннадцать стихотворений из будущей книги "Кипарисовый ларец" для публикации в альманахе "Белый камень", в письмах Бурнакина определилось и название сборника.
